Ольге Антоновне Матвеевой
21.07.1906 – 21.07.1981г.г.
По воспоминаниям дочери
Светланы Петровны
Болвачёвой (Матвеевой) 1935 г.р.,
уроженки села Детчино
Калужской области.
Светланка проснулась. Прошлёпав босыми ножками по домотканым половикам, села за стол напротив мамы:
– Мне опять этот сон про дядю приснился.
Ольга Антоновна бросила в чугунок очищенную картошку, и погладила дочку по голове:
– Иди, умойся, расчеши волосики. Галя заплетёт.
– Мам, ну, расскажи кто он.
– Мы же договорились, расскажу, когда вырастешь.
– А я уже выросла.
Ольга Антоновна улыбнулась:
– Конечно, только в школу-то не ходишь.
– А, когда пойду?
– Через год.
– А это долго?
– Пройдёт зима, потом весна, лето, а осенью станешь ученицей.
– И тогда ты мне сразу расскажешь?
– Иди умываться, – уклонилась от обещания Ольга Антоновна.
Глядя ей вслед, задумалась: как рассказать дочери, что отец отбывает наказание по 58-й статье? И было-то ей тогда всего три годика, а вот, поди ж ты, помнит, как в дом вошли люди в форме, и увели отца. Эта картинка теперь не отпускает – снится. А старшие дети тоже молчат. Хотя Лёва точно знает о том, где отец.
Матвеев Пётр Андреевич целых десять лет, вплоть до того самого пленума 1938 года, на котором он выступил с речью об ошибках, допущенных в сельском хозяйстве, работал 1-м секретарём райкома. В тот день он прямо и открыто заявил с высокой трибуны, что недопустимо экспроприировать у крестьян даже часть урожая, а тем более забирать последнее ведро зерна.
После того собрания его и арестовали. Осудили, как врага народа. Дали десять лет лагерей, и ещё на десять лет поражение в правах. Даже права переписки на все двадцать лет лишили. Хорошо хоть семью не тронули. Осталась тогда Ольга Антоновна с пятью ребятишками на руках – мал-мала меньше. Лёвушке – старшему – тринадцать, а младшему Толе, всего несколько месяцев.
Ох, и натерпелась она за три года, что прошли с той страшной ночи. Сначала их выселили из дома – не положено семье врага народа занимать барские хоромы, что остались на Пупке от господ. Не помогло и то, что Ольга Антоновна работала в райкоме. Простая буфетчица привилегиями пользоваться не может. Скитались по разным углам, пока не выделили пол домишки. Только вроде бы чуть полегче стало, а тут война началась.
Ольга Антоновна надеялась вместе со всей страной, что это ненадолго, и к зиме точно всё закончится. Но сложилось иначе: на дворе ещё начало октября, а фашисты уж вот они. С каждым днём становилась слышней канонада боёв. Не сегодня, так завтра линия фронта докатиться до Таурово. Страх не давал спать по ночам. Лишь под утро её убаюкивала надежда: «Может, случайно Лёву увижу?»
Во время мобилизации шестнадцатилетний сын наотрез отказался ехать в Тулу на шахты:
– Добровольцем на фронт пойду. Лучше от пуль погибну.
И, переждав в тёмном углу чулана приход милиционера, собирающего молодёжь для отправки в Тулу, утром, вместе с лучшим другом Лёней Строгановым, пошёл в военкомат. Уж три месяца, как ребята уехали, а писем всё нет.
К этому времени подоспела картошка и воспоминания растворились в повседневной суете. Ольга Антоновна достала чугунок из печки, позвала детей завтракать. Только расселись за столом, как дверь распахнулась и вошла соседка – председатель сельсовета. На её приветствие Ольга Антоновна удивлённо ответила:
– Вера Афанасьевна, а вы разве не уехали? Приказ же был всем руководителям эвакуироваться.
Романова махнула рукой:
– Да куда мне с тремя детьми-то… Я вот чего пришла…
– Садитесь с нами, картошечки горяченькой поешьте, – подставила ещё один стул Ольга Антоновна.
– Спасибо, не до этого сейчас. Да и вы ешьте побыстрее. Собирайтесь и уходите.
– Куда уходить? – Растерялась Ольга Антоновна.
– Берите самое необходимое… Не знаю куда… В деревню какую-нибудь дальнюю. У нас ожидаются бои, – и, переходя на «ты», добавила, – спасай детей, Оля, – попрощалась и вышла.
День прошёл в хлопотах. Обежав соседей, Ольга Антоновна нашла лошадь, связала в узлы одежду, насыпала в мешок картошки, достала из погреба ведро квашеной капусты. На следующий день, ещё до света, к калитке подъехал сосед. Вместе с ним она сложила приготовленное в сани, укутала одеялками детей, бросила последний взгляд на свой дом и вздохнула:
– Трогай, Василий.
Ехали молча. Лишь, когда Детчино скрылось за серым рассветом, сосед обернулся:
– Не передумала, Ольга Антоновна?
– Так думай, не думай, а выбор-то небольшой.
– Значица, как вчерась решили? – И, щёлкнув по бокам лошади вожжами, пустил её лёгкой рысцой.
В Мандрино въехали, когда жёлтое холодное солнце полностью выплыло из-за горизонта.
– Куды дальше-то? – Обернулся Василий.
– Если б знать, – озиралась по сторонам Ольга Антоновна, – давай к колодцу, может, по воду кто придёт.
Навстречу шла баба, стараясь не поскользнуться и не расплескать на тропу воду.
Ольга Антоновна спрыгнула с саней:
– Здравствуйте! Не посоветуете к кому можно на постой попроситься?
Баба встала, окинула взглядом незнакомку и сани:
– Много-то как вас…
– Я и четверо детей.
– А мужик?
– Он только довёз нас. Потом уедет назад.
– А вы издалёка?
– Детчинские.
– А там чего?
Ольга Антоновна не успела ответить – подошла ещё одна женщина:
– Кого ищете?
– Да вот, на постой хотят, – ответила баба с вёдрами.
– В Детчино сейчас опасно, того гляди бои начнутся, – пояснила Ольга Антоновна.
– Так чего искать-то? Я щас воды зачерпну и приду, а вы покуда ехайте вон к той избе, – махнула на крепкий под черепичной крышей дом женщина.
Разгрузили сани быстро. Пока раздевались, познакомились. Ольга Антоновна назвалась просто Олей – здесь никто не знал, чья она жена, а ей не хотелось объяснять, где муж. Детей представила по старшинству:
– Это Валентин – моя опора во всём. Галя – помощница. Светланка – тоже старается не отстать от сестры. А это Толя, – потянула она смущённого мальчонку из-за своей спины.
– Я Аня, – улыбнулась в ответ хозяйка дома, – это мама моя Глафира, а три сорванца возле неё – Петька, Васька и Ванька, – повернулась к Ольге Антоновне, – мужик-то тоже на фронте?
– Сын старший воюет, – ушла от ответа Ольга Антоновна, и перевела разговор, – а по отчеству вас как?
– Дмитриевна я. Кузнецова Анна Дмитриевна. Только вот чего… давай без отчеств. Чай, не директора мы с тобой.
К вечеру все освоились и, казалось, что они вот так всю жизнь жили в одном доме. Ольга Антоновна домывала посуду после ужина, когда в дверь постучали. Аня удивилась:
– Кого это на ночь глядя принесло? – Накинула тулуп и вышла в сени.
Вернулась не одна. Василий втащил два узла, а за ним вошли его жена Тоня и дочь Наталья со своими детьми. Аня сказала матери:
– Где они в ночи скитаться будут? Переночуют, а утречком я поспрошаю, может, кто приютит.
Но наутро решила:
– Чего туда-сюда таскаться? Небось, всем места хватит.
Прошло недели две. Таурово и Детчино заняли немцы. Отголоски боёв долетали гулким эхом, и таяли в морозном воздухе. А в Мандрино жизнь шла привычным чередом. Ольга Антоновна радовалась тому, что вовремя решилась покинуть свой дом, и нечаянно нашла добрых людей и спокойный уголок для своих детей. Но вдруг под утро настойчивый стук в окно разбудил всех. Аня ничего не смогла рассмотреть сквозь замёрзшее стекло и пошла открывать. Вернулась быстро. Одна.
– Будите детей. Собирайтесь. Василий, запрягай своего Орлика – уходим.
– Да объясни ты толком, чего стряслось-то? – Натягивал валенки мужик.
– Предупредили, что утром в нашу сторону обстрел будет.
– А сюда-то пошто им бить? Тута немцев вроде нет.
– Так они стрелять по Детчино будут. И нам достанется.
Собрались быстро. С собой ничего не брали. Понадевали, и на детей, и на себя, всё, что можно. Ребятишек прямо в санях завернули в одеяла. Сами шли рядом.
– Куда поедем-то Ань? – Прервал тягостное молчание Василий, – Я этих мест совсем не знаю.
Они уже были на краю деревни – надо было решать, в какую сторону поворачивать. Сюда же съехались ещё несколько местных семей. Посовещавшись, решили ехать не по дороге, которая давала большой крюк, а напрямки по полю.
Если бы они знали, что это поле, каждый год дающее жизнь новому урожаю, буквально нашпиговано смертью, даже не посмотрели бы в его сторону. Первая же лошадь из этого горемычного обоза, сделав лишь шаг, наступила на мину. Сани взлетели, перевернулись, и рухнули рядом с трупом лошади. Василий шёл третьим. Детей из его саней взрывной волной разбросало в разные стороны. Придя в себя, все начали их искать. Одеялки и куча одежды сослужили хорошую службу. Осколки, буквально, изрешетили их, но зато спасли детям жизни.
Василий сидел, обхватив голову руками, и раскачивался из стороны в сторону. Аня подошла к нему:
– Вася? Вася?
Он молчал. Словно не слышал. Она наклонилась, похлопала его по плечу:
– Контузило что ль? Слышишь ли чего?
Василий посмотрел на неё. Даже в свете луны было видно мокрую дорожку на щеке. Аня подумала, что это кровь, хотела спросить, не ранен ли он. Но тут взгляд упал на землю. Она зажала рот рукой – перед ней лежала Тоня. Мёртвая. Аня не успела сказать ни одного слова утешения, как ночную тишину разорвали истошные крики.
– Оля, Наташа, вы, где? – Метнулась от Тони Аня.
А те, пока были без сознания ничего не чувствовали, но теперь от боли не могли даже ответить. От ожогов лица почернели. Вдобавок они ничего не видели. «Может, это и к лучшему, – подумала Аня, – Наталья хоть изувеченный трупик сына своего не увидит». Его тельце только что принёс кто-то из деревенских.
Наконец нашли всех. На одни сани разместили раненых, на другие погибших. Детей усадили в остальные. Только самых маленьких. Старшие шли пешком вместе со взрослыми. Решили возвращаться назад: какая разница, где помирать.
Ольга Антоновна старалась не кричать. Но боль была невыносимой. Наталье тоже было тяжко – лицо горело. Но, видимо, душа болела сильнее. Она только стонала. На следующий день в мёрзлой земле выдолбили не глубокую могилу и похоронили всех погибших на минном поле.
Вернувшись домой, решили обеих женщин переселить в погреб, чтобы они не пугали своими криками детей. Кто-то посоветовал для облегчения и скорейшего заживления ожогов прикладывать сырое мясо. Теперь Валентин каждый день ходил на охоту. Ставил силки, выкладывал приманку и караулил. Как только ворона попадалась в ловушку, он сворачивал той голову и нёс домой. Галя ощипывала её, с помощью тёти Ани разделывала на куски, и отделяла кости, а потом несла маме и тёте Наташе. Вскоре Наталье заметно полегчало. В погребе осталась только Ольга Антоновна – у неё боль не утихала ни на минуту. Было ясно, что дело не только в ожоге. Но в чём, никто понять не мог.
А тем временем со стороны Детчино перестали раздаваться взрывы и стрельба. Василий с Натальей решили возвращаться домой. Ольга Антоновна, понимая, как ей будет тяжело одной с детьми, всё же поехала с ними.
Их дом не только уцелел, но и был не занят немцами. Вычистив и вымыв его вместе с детьми, Ольга Антоновна пыталась разложить вещи. Сделать это вслепую было очень нелегко, но она упрямо пыталась всё делать на ощупь.
А вечером к Валентину пришёл друг. Узнав, что стряслось с Ольгой Антоновной, рассказал, что немцы открыли в Детчино амбулаторию и местных жителей тоже принимают.
Пережив ещё одну тяжёлую ночь, она решилась: «Будь, что будет», – и собралась-таки к немецкому врачу. Дети все пошли с ней. Валентин и Галя вели под руки, а Света и Толик никак не хотели оставаться дома одни. Её действительно приняли. Врач говорил по-немецки, а вот медсестра была русская. Детей она выпроводила в коридор, а Ольгу Антоновну усадила на стул. После осмотра доктор долго что-то говорил и звякал инструментами. Потом медсестра, встав позади Ольги Антоновны, крепко держала её голову и уговаривала:
– Потерпите, он вам помогает.
Ольга Антоновна так боялась, что врач прогонит её, если она будет кричать, что, стиснув зубы, не издала ни звука. Наложив на глаз повязку, медсестра сказала:
– Доктор извлёк из вашего глаза три осколка. Приходите завтра на перевязку, и он займётся вторым глазом.
Но больше Ольга Антоновна в немецкую амбулаторию не пошла. Боль постепенно утихла. А вернуть зрение там вряд ли смогут. И стала привыкать жить в сумеречном тумане.
Но недолго они были в своём доме хозяевами. Однажды вошли несколько фрицев, разложили свои пожитки, накидали поверх чистых домотканых половиков соломы и расположились на ней, не обращая внимания даже на детей. Словно тут и не было никого. Ольга Антоновна их побаивалась, отсиживалась в погребе. Детей за собой не тащила, надеялась, что не тронут. Только наказывала, чтобы под ногами у немцев не путались. Младшие чаще всего сидели на печке. Галя больше времени проводила с мамой, а Валентин с другом ходили по селу и наблюдали – им всё было интересно.
К концу декабря со стороны Дубровки стала снова слышна канонада. Началось наступление наших войск. Настроение немцев изменилось. Больше они не пытались разговаривать с местными. Ходили хмурые. Но вот к своему Рождеству – повеселели. Получили из дома посылки и готовились отпраздновать.
Дети с печки наблюдали, как немцы доставали из посылочных ящиков маленькие ёлочки, и разные вкусности. Ароматы витали по всему дому. Выпив шнапса, немцы запели. Один из них достал из своей посылки длинную палочку, завернутую в яркую бумажку. Подошёл к печке и, отломив несколько кусочков, раздал детям.
Оказалось, что это леденец. Сунув угощение в рот, дети наслаждались лакомством. Но тут из-за стола вскочил высокий рыжий фин, начал кричать, а потом достал пистолет и направил его на детей. Пока немец, который угостил конфетой, что-то доказывал тому, рыжему, дети спустились с печки и убежали к маме в погреб. Кроме, расквартированных в Детчино и его окрестностях немцев, в селе было много финнов и румын. Финнов боялись все. Потому что зверствовали здесь именно они.
А ночью дом сгорел. То ли его специально фин поджог, то ли кто-то спьяну уронил на солому папиросу, Ольга Антоновна так никогда и не узнала. Всю мебель, какая была в доме, они ещё раньше сожгли в печке вместо дров. Но это дело наживное. Теперь же у неё и детей, кроме погреба, другого жилья не было. Правда, сейчас это не имело особого значения – все соседи тоже так жили. Старались объединиться по нескольку семей, чтоб не так страшно было. К этому времени в погребах не осталось никаких продуктов – всё было разграблено, поэтому места хватало.
Ольга Антоновна с детьми перебралась к Романовой. К той самой, что до войны была председателем сельсовета. Кроме самой Веры Афанасьевны и её троих детей, там жили ещё две семьи. Валентин с друзьями каждый день куда-то уходил. К вечеру приносил немного жмыха. Они его замачивали в талой снеговой воде и жевали. А ещё мальчишки приносили новости. Одна страшнее другой.
Каждый день в Детчино горели дома. Видимо, таким образом немцы вымещали злость за провал своей наступательной операции на Москву. Начались расстрелы. Валентин еле сдерживал слёзы, когда рассказывал, как у него на глазах расстреляли женщину еврейку прямо около дома:
– А потом, – сжимал он кулаки, – сына её… лет шесть малому… как Светланка наша, такой же… в колодец бросили, гады.
На другой день рассказал, как у еврейки учительницы с их Пупка, Ванды Василевской, отобрали маленьких сыновей. Ванда на коленях умоляла вернуть детей или её взять вместе с ними. Немец пнул учительницу так, что она долго лежала без чувств. Когда очнулась, не было ни детей, ни немцев.
В другой раз рассказал о том, как сгоняли людей, выталкивая их из домов, или просто хватая на улице, грузили в машины и увозили. По слухам на работу в Германию. Туда же угнали, только пешком, жителей двух деревень – Верхних и Нижних Горок. Правда, потом стало известно, что тем повезло – наши части отбили их у немцев.
Только о других своих делах, ни сам Валентин, ни его друзья, не обмолвились ни словом. Каждый день их небольшая группа, с самым беззаботным видом слоняясь по Детчино, собирала оружие. На краю села, ближе к Суходреву, устроили склад. Сначала несли туда только исправные автоматы. Но быстро поняли, что пригодиться может всё. А, войдя в азарт, начали и у немцев воровать. Об осторожности, конечно, не забывали – брали лишь то, что оставалось без присмотра.
Однажды, проведя ревизию своих боеприпасов, решили действовать. В бой вступать бессмысленно – это понимали даже пятнадцатилетние мальчишки. Поэтому решили подорвать немецкую казарму, которая находилась в бывшем здании милиции на Пупке. Не имея никакого опыта в подрывном деле, группа подростков всё-таки своего добилась – жить в казарме стало невозможно.
Ольга Антоновна почему-то догадалась, кто стоит за этим взрывом:
– Вы, что творите? – Ругала сына.
Валентин не оправдывался. Сжав кулаки, посмотрел на мать:
– Они сегодня снова троих пленных в овраге расстреляли. Каждый день туда ведут наших. То раненых у кого-то в доме найдут и вместе с хозяевами порешат, то поймают солдат, что от своих отстали. Если и дальше так пойдёт, к весне овраг полный трупов будет.
Ольга Антоновна прижала руку к сердцу:
– Это про какой овраг ты говоришь, сынок?
– Про тот самый.
– Это, где амбулатория, что ли?
– Угу. Лечат добренькие, а рядом убивают. Сволочи!
Больше Ольга Антоновна сына не ругала. Даже, если замечала что-то, молчала.
Валентин узнал, что в овощехранилище между барскими домами погреб пустой. Часть людей решила перебраться туда. Правда, очень скоро и там стало тесно – в большом глубоком колхозном погребе собрались семей двадцать. Именно там довелось пережить самые жуткие минуты.
Однажды в дверь погреба заглянул местный иуда Мишка Чумаков. Оглядел всех, молча, будто сосчитал. Потом посторонился:
– Битте, – и пропустил вперёд немецкого офицера.
Тот потыкал пальцем в принесённый с собой будильник, что-то строго сказал, потом кивнул Мишке и отошёл. Чумаков перевёл:
– Завтра к шести утра всем явиться на площадь.
– Расстреливать, что ль будешь? – Подал голос из угла дед Игнат.
– Дурак, – снисходительно ответил Чумаков, – тебе будет оказана честь – позволение работать в Германии.
Дед хотел ответить, но бабка Варя, зная характер мужа, толкнула его локтем в бок, мол, молчи, старый. И тот, вздохнув, смиренно ответил:
– Ну, в шесть, так в шесть, – и всё же не выдержал, усмехнулся в седые усы, – кто ж от такой чести-то откажется.
Чумаков погрозил пальцем:
– Смотрите у меня, чтоб все были! – И закрыл дверь.
Обитатели погреба сидели не двигаясь, кажется, даже не дышали. Молчание нарушил всё тот же дед Игнат:
– Что ж, смерти, что ль ждать будем? Уходить надо.
– Куда пойдём? – Раздался чей-то голос из другого угла.
– С детьми малыми далеко не уйдёшь, – сказали совсем рядом.
– Это почему же? – Начал горячиться дед. – Германия, чай, не близко, а ить доберёсси, коль завтрева на площадь пойдёшь.
Бабка Варя опять ткнула мужа локтем. Он рассердился:
– Чего ты меня всё ткаешь? Я и так боле слова не скажу – хотят в неметчину ехать, делать бомбы для наших солдатушек, пущай едут, а мне там нечего делать, – поднялся и стал пробираться к выходу. Оглянулся и ополчился на жену, – чего расселась? А, ну, пошли домой! Тебе не было моего супружеского позволения по Германиям раскатывать.
– Да иду я, иду, – поднялась бабка Варя, – вот распетушился, старый.
Оставшиеся женщины, решили тоже уходить. Постепенно погреб опустел. Зато прибавилось народа в других, в которые не заглядывал предатель Чумаков.
Утро следующего дня было тревожным. Ждали, что за ними придут и погонят на площадь. Но уже рассвело, а потом и солнце показалось над горизонтом. Где-то вдалеке строчили пулемёты. Иногда раздавались взрывы. Потом наступила тишина. Мальчишки пошли разведать, что происходит в Детчино. Не прошло и пяти минут, как дверь в погреб открылась, и Валентин радостно крикнул:
– Наши идут! Чего сидите? На-а-аши!
Все вышли на улицу. По Детчино в белых маскхалатах со стороны Дубровки ехали лыжники. Из-под капюшонов виднелись серые шапки с красными звёздочками. Немцев в селе уже не было.
Мальчишки носились от погреба к погребу и сообщали всем эту новость. Народ боязливо покидал свои убежища. Постепенно радость переросла в такое ликование, что солдаты начали салютовать из винтовок. Впервые в жизни дети не пугались выстрелов.
Валентин объявился только к вечеру. Радостно сообщил:
– Нас командир похвалил. И всем руку пожал. Знаешь, какая она крепкая!
– Это за что же такая честь-то вам? – Удивилась Ольга Антоновна.
– Мы целую кучу оружия Красной Армии сдали!
И лишь теперь рассказал, как они стаскивали к реке, и найденное, и ворованное у немцев оружие.
Погреб постепенно пустел. Кто-то вернулся в уцелевшие дома, кто-то перебрался к родственникам. Матвеевым идти было некуда. Ольга Антоновна после взрыва на Мандринском поле почти ничего не видела. Не видела она и выхода из этой ситуации. Его нашёл Валентин:
– Мам, мы, когда оружие сдали, я к Строгановым зашёл.
– Как они? Не тронули их немцы?
– Директор-то уж старый… Мам, – не стал рассказывать подробности Валентин, – они одни живут. Александра Николаевна, сказала, чтобы мы переходили к ним.
Новость была, пожалуй, не менее радостная, чем освобождение села от немцев. Теперь у них была крыша над головой.
Это потом придёт голодная весна, когда самым вкусным блюдом будут жареные картофельные очистки, которыми их угощала добрейшая учительница из местной школы, Александра Николаевна Строгонова. Потом будет расстрел предателя Чумакова. Лишь в 44-м будет первое письмо от Лёвы, в котором он расскажет, что дошёл до Праги без единого ранения. Видимо, благодаря той ладанке, что мама зашила ему под подкладку. Потом будет Победа и возвращение домой родных и земляков. Только в 48-м Светланке перестанет сниться сон, в котором арестовывают отца. Потому что он передаст через знакомого письмо, после которого Ольга Антоновна вместе с детьми уедет к мужу на Урал. Потом, через много лет, будет возвращение в родное Детчино.
Много всего будет потом. А сейчас, спускаясь по улицам села к реке, видя вокруг себя разруху и пожарища, Матвеевы шли к дому Строгановых. Дети с удивлением вглядывались в лица односельчан, и никак не могли понять, как такое возможно: смеяться и плакать одновременно.