Серёга

По воспоминаниям Сергея
Васильевича Ионова 1927г.р.,
уроженца хутора Десятидомки
Калужской области
               
Серёжка был грамотным парнем – как-никак седьмой класс закончил. Но раньше газеты читал от случая к случаю. А вот с началом войны, стал с нетерпением ждать почтальонку и забирал газеты у той прямо из рук. Сводки с фронта прочитывал первыми. Они не радовали совсем. Враг продвигался к Детчино очень быстро. А то, что писали о зверствах фашистов – пугало.
Отец в августе получил повестку и, собрав котомку, уехал на фронт. Мать долго плакала, а потом, увидев, что соседи начали второпях копать картошку, сообразила:
– Неизвестно, сынок, что завтра будет – пойдём и мы на огород.
В конце сентября пришло известие, что в Калугу вошли немцы.
– Надо бы спрятать, на всякий случай, хоть остатнюю картоху, – забеспокоилась мать.
На следующий день они встали ещё до света, перетащили несколько мешков в лес и закопали на знакомой опушке.
Почти каждый день прилетал самолёт со свастикой на хвосте. Старался попасть своими бомбами на рельсы или на чугунный железнодорожный мост над Суходревом. Если это удавалось, приезжали наши солдаты и восстанавливали повреждённый участок. Мост, правда, сделали деревянный, но паровозы и по нему тащили вагоны то к Москве, то в обратную сторону, к фронту. Все чаще со стороны Калуги были слышны взрывы и стрельба. А в октябре к станции подошёл эшелон. Из него, как горох, высыпались красноармейцы. Кто в шинели, кто в телогрейке, кто в сапогах, кто в обмотках. Серёга с другом Васькой в это время сидели на крыше. У них там был наблюдательный пункт.  Немецкие самолёты прилетали всегда в одно время. Вот и сейчас должны были появиться с минуты на минуту. Скатившись кубарем с крыши, друзья побежали к станции. Махали руками, и кричали во все горло:
– Уходите! Сейчас бомбить начнут.
Их увидели, но то ли не слышали, то ли не понимали, продолжая заниматься выгрузкой. Добежав до вагонов, друзья встали, как вкопанные. Растерялись: солдаты выглядели не так и разговаривали не по-нашему. Только, рассмотрев звёздочки на шапках, пацаны успокоились и затараторили, перебивая друг друга:
– Сейчас немцы прилетят.
– Бомбёжка начнётся.
Из-за спины спросили по-русски:
– А вы откуда знаете?
– Так завсегда в это время прилетают, – одновременно обернулись друзья.
– А это кто? – Кивнул Васька в сторону военных.
– Бойцы РККА.
– А чо не по-нашему говорят?
– Так Советский Союз большой – наша дивизия из Казахстана.
Больше мальчишки ничего спросить не успели. Видимо, кто-то доложил командиру об их сообщении и прозвучал приказ:
– Рассредоточиться.
Солдаты побежали в разные стороны, подыскивая подходящие укрытия.
– А вы чего стоите? – строго спросил, тот самый, русский боец, – а, ну, марш домой.
Мальчишки бросились бежать, но тот их окликнул:
– Спасибо, сынки.
То ли от доброго слова, то ли от родного, домашнего обращения, у друзей потеплело на душе. Одновременно стало так грустно, что даже глаза защипало. Вспомнился отец. Из полученного неделю назад письма узнали, что воюет он где-то под Ленинградом. Серёга задумался: будут ли приходить письма, если в Детчино войдут немцы?
Почему-то бомбёжки в этот день не было. Зато потом, целых две недели, взрывы и стрекотание пулемётов раздавались так близко, что дом дрожал, каждый раз угрожая, рассыпаться на брёвнышки. Мать украдкой крестилась и шептала:
– Господи, спаси и сохрани, – и уже вслух добавляла, – знать и до нас добрались. Сегодня, видать, в Таурово бьются, завтра сюда явятся. Расстелила на столе платок, положила картошку из чугунка, сухарей, достала из печки яйца и связала концы платка узлом.
– Мам, ты куда? – насторожился Серёга.
– В погреб снесу. Как-то оно всё обернется?..
Постояла в раздумьях, достала из верхнего ящика комода документы, несколько фотографий и, завернув в тряпицу, сунула за пазуху. Взяла кринку с молоком и скомандовала:
– Чего столбом стоишь? Бери ведёрко, корец  и пошли.
Серёга помог матери отнести всё в погреб и побежал к Ваське:
– Я только узнаю, где они будут прятаться.
– Знамо дело в погребе. Где ж ещё-то, – вздохнула мать, только Серёги уже и след простыл.
С Васькой они снова забрались на крышу. Таурово недалеко, а домов не видать. Но свист мин и вспышки взрывов, казалось, раздавались с соседней улицы. Вдруг в одном месте взметнулось пламя. Аж, до самого неба.
– Эт чо? – привстал Васька.
– Может, дом загорелся?
– Глянем?
– Чо, прям туда пойдём?
– Боишься?
– Я? Ещё чего, – возмутился Серёга, и первым спрыгнул с крыши, – чего расселся? Пошли.
За две недели непрерывных боёв поблизости от дома, страх притупился. Ему на смену пришло мальчишеское любопытство.  По Детчино они пробежали на одном дыхании. Дальше, по пустырю, шли с опаской. А на краю Таурово встали. На крыше так страшно не было. Здесь, от грохота взрывов закладывало уши. Над головами без конца, что-то свистело: «Пш-и-и-ить. Пш-и-и-у. Ш-шить».
– Пули, – догадался Васька.
Они присели за каким-то кустом:
– Да ладно, – ошарашено смотрел на друга Серёга.
– Проверим? – Васька, пригнувшись, побежал вперёд.
Серёга хотел было остановить друга, но побоялся, что тот посчитает его трусом и, согнувшись, побежал следом. Резко остановились, едва не запнувшись за голову солдата. Она торчала прямо из земли. Забыв о пулях, в ужасе выпрямились. Но потом поняли, что боец живой. Просто всё туловище находится в специально выкопанной яме почти во весь рост. Спрятавшись за грудой искорёженного металла, недавно бывшего пушкой, наблюдали, как солдат стрелял. Пытались разглядеть в кого, но ничего не увидели. Вдруг откуда-то появился самолёт. Он летел так низко, что было видно лицо пилота. Немец кружил как раз над тем местом. Мальчишки с ужасом ждали, что будет дальше. Оба понимали, что, наигравшись, немец сбросит свои бомбы и улетит.
– Примеряется гад, чтоб не промазать, – сжал кулаки Серёга.
Но тот вдруг отодвинул стекло кабины и, улыбаясь, помахал солдату. Реакция бойца была молниеносной. Вскинув винтовку, он выстрелил. Летчика мальчишки уже не видели, но самолёт сначала полетел какими-то странными зигзагами, а потом грохнулся на землю и взорвался. Их обдало жаром и качнуло волной так, что они упали на снег. А солдат продолжал стрелять. Но тут винтовка дала осечку. Раз. Другой.
– Патроны кончились, видать, – расстроился Васька.
Солдат крикнул, куда-то в сторону:
– Командира, мой машинка больше не работает.
С той стороны, куда он смотрел, к нему кто-то бежал. Но в это время прямо на солдат из-за угла дома пополз танк. Мальчишки смотрели и не могли сдвинуться с места. Танк повернул ствол прямо в их сторону и выстрелил. Снаряд упал, недалеко от тех двоих бойцов. До мальчишек долетели комья земли, вывернутой взрывом. Солдат, видимо, достали осколки. Оба лежали неподвижно, а танк всё ехал и ехал. Прямо на них. Забыв обо всём на свете, не говоря ни слова, мальчишки рванули, что было сил от этого страшного места. Им казалось, что танк едет следом и сейчас они окажутся под его гусеницами. Так же, как те два бойца. Опомнились уже в Детчино. Сели на какое-то бревно и долго молчали прежде, чем отправиться домой.
Мать суетилась возле печки:
– Ну, слава Богу, отыскался. Раздевайся, есть будем.
Серёгу от одних этих слов замутило:
– Я не хочу, мам. Ешь одна.
– Вот, те на! – всплеснула руками, – И где же это тебя накормили?
Но он уже юркнул в свой уголок, разделся и забрался под одеяло.
Мать поняла, что с сыном что-то не так и не стала приставать с расспросами. А утром за завтраком, сметая в ладонь крошки со стола, сказала:
– Поросёнка жалко. Ро;стили-ро;стили, а теперь немец придёт и съест.
Серёга молчал, не понимая, к чему клонит мать. А та не унималась:
– Отец был бы дома, заколол бы. Глядишь, были бы с мясом. А так, вражина будет жировать, а нам с тобой голодовать.
Серёга встал из-за стола:
– Где папин нож?
– Тебе зачем? – спросила мать, а сама уже тянулась, чтобы достать его со шкафа.
– Поросёнка резать пойду.
Мать протянула ему нож с длинным широким лезвием:
– Один? Дак, ить не справисси.
Серёга взял нож и пошёл к двери:
– С Васькой.
– Я с вами, – подхватилась, было, она, но тут же осеклась и опустилась на табурет.
Серёга твёрдо сказал:
– Нет. Мы сами.
– Вы хоть в лес его уведите, там мясо-то поглубже в снег и спрячьте.
На знакомую опушку мальчишки привели Борьку на поводке, как собаку. Толстый кабанчик, видимо, чувствовал близкий конец – никак не хотел идти. Упирался и норовил скинуть с шеи верёвку. Самым трудным оказалось вовсе не держать брыкающегося изо всех сил поросёнка, а вонзить в него нож. Васька сразу сказал:
– Твой кабанчик – ты и режь.
Серёга хорошо помнил, как это делал отец. И, куда нужно ударить, тоже не забылось. Но рука замирала каждый раз, как только нож оказывался в нескольких сантиметрах от розовой шкуры животного. Борька визжал и вырывался из Васькиных рук. Мальчишки устали до изнеможения.
– Либо коли, либо я пошёл домой, – рассердился Васька.
Серёга зажмурился и вонзил нож. Руку обдало тёплой струёй крови. Поросёнок визжал и бился в агонии, но жил. Васька выхватил нож из рук друга, размахнулся и… тоже не смог ударить:
– На, – вернул нож Серёге, – добивай.
Кабанчик затих только после третьего удара.
Мальчишки долго сидели молча. Одолела такая усталость, что шевелиться не могли. Лишь, когда стали замерзать, спохватились:
– Опалить надо.
– Костёр разведём?
– Ага, чтоб издалька было видать.
– Тогда как?
– Не знаю.
Посидели ещё немного. Потом закидали кабанчика и пятна крови снегом, и пошли домой:
– Нагребём из печки углей, и ими будем палить.
Мать проглядела все глаза, пока их ждала. Увидела издалека и сразу стала собирать на стол. Как только мальчишки вошли в дом, кинулась навстречу:
– Раздевайтесь, садитесь есть.
Они накинулись на картошку, словно неделю не видели еды:
– Мам, найди ведро поплоше, чтоб не жалко было. А лучше два.
– Зачем?
– Углей из печки нагреби в них.
Она сразу поняла их замысел:
– Щас всё сделаю. Только теперь с вами пойду. И не спорьте.
А они и не спорили.
В одном ведре пробили дырки. В другие два нагребли углей и скорым шагом, чтоб не успели прогореть, отправились в лес. Плохо ли, хорошо ли, но кабанчика опалили. С матерью легче было разделать тушу и разрубить на части. Что-то спрятали в лесу, часть взяли домой, хороший кусок мать протянула Ваське:
– Спасибо, Васёк.
Тот смутился:
– Да я чо…
– Бери-бери, – настаивала Серёгина мать, – за работу завсегда кусок мяса дают. Ты его заработал.
– А чо я мамке скажу?
– А ты правду скажи, только чтоб младшие твои не слыхали.
Благодаря этому спрятанному мясу и картошке, зиму они пережили не голодуя. Да и эсэсовцев в Детчино не было. Сразу после того, как наши войска оставили село, проехали мотоциклисты. Не встретив людей с оружием, поехали дальше. А в Детчино прибыла инженерная команда, которая занималась ремонтом и обслуживанием железнодорожных путей.
Они всячески старались подружиться с местным населением. Те, что вошли в дом Серёги, первым делом стали показывать фотографии. На ломаном русском языке, как смогли, попытались объяснить, что это жена и дети, рассказывали, как их зовут. Серёга с матерью смотрели и слушали молча. Потом немцы показали на печку и на стол. Мать поставила чугунок с картошкой, положила ложки и, подав незаметно знак Серёге, пошла к дверям. Они уже накинули полушубки, когда один из немцев подошёл к матери и стал знаками показывать, что приглашает к столу. Там уже появились банки, видимо с тушёнкой и плитка шоколада. Мать отказалась:
– Спасибочки, но нам чужого не надо, – обняла Серёгу за плечи и подтолкнула к дверям.
Теперь они жили в погребе. В первую же ночь мать сказала:
– Пойдём-ка, сынок, к нашим соседям – вместе-то веселее и не так страшно. Я давеча Васькину мать встренула, она сказывала, что тоже пойдёт со своими к ним. Наши-то погребушки совсем маленькие против ихнего.
Вот так и получилось, что в одном погребе ютились три семьи. Из детей Васька с Серёгой были старшими. Остальные мал-мала меньше. Но те, как-то сразу повзрослели, что ли. Никто не ныл и не капризничал. Днём немцы уходили на работу. Женщины в это время старались накормить детей, постирать, убрать и подоить коров. Хоть немцы и не зверствовали, но всё же были врагами, и большую часть молока отнимали. Никто из местных с ними в разговоры не вступал и угощения от них не принимал.
Однажды, соседская девчушка спустилась в погреб с плиткой шоколада. Мать строго спросила:
– Где взяла?
– Дядя дал.
Женщина отобрала угощение и хотела выкинуть, но глянув в глаза дочки, вернула:
– Дуняша, больше никогда ничего у них не бери – это плохие дяди.
Девочка кивнула, но было ясно, что от сладостей и в другой раз не откажется. Ей было жалко делить шоколадку на всех, но, всё же отломив маленький кусочек, протянула его брату:
– На.
Тот отвернулся:
– Сама ешь немецкую подачку.
Дуняша предложила этот кусочек сестре. Та тоже отказалась. Девочка обошла всех. Сначала детей, потом взрослых. Никто не взял ни кусочка. Она растерянно смотрела на сладость и никак не могла решиться откусить. Начала понимать, что с этой шоколадкой что-то не ладно. Но, так и не сообразив в чём дело, завернула её в бумажку и положила на полку. Уткнулась матери в колени, пряча ото всех слёзы и обиду. А мать гладила русую головку и беззвучно плакала. Как объяснить четырехлетней дочке, что из-за этих дяденек погиб на фронте её отец? Похоронку на мужа она получила с последней почтой. Лучше бы не успели принести – он для неё остался бы живым.
А ночью они не смогли заснуть. Даже в погребе была слышна непрерывная череда взрывов. Гул самолётов до них не доходил, но почему-то все решили, что наши бомбят железную дорогу. Утром, только немцы ушли на работу, Серёга с Васькой решили посмотреть, что стало с путями и мостом. Оказалось, что рельсы были покорёжены почти вдоль всего села. Мост уничтожен точным попаданием бомбы. Немецкие солдаты, как муравьи, копошились, равняя насыпь и укладывая шпалы. Офицеры руководили работами, посматривая на часы.
– Спешат гады, – зло пробурчал Васька.
– Пойдём, глянем поближе, – предложил Серёга.
К разрушенному мосту согнали технику и людей. Какая-то, невиданная машина, сначала поднимала подготовленные заранее брёвна и заостренным концом погружала их в речное дно. Затем, на верхний конец бревна падала какая-то штуковина: «Бум!» Подскакивала вверх, и снова падала: «Бум!» Бревно – опора будущего моста – заметно погружалось в грунт. Раскрыв рты, друзья наблюдали за процессом. Но тут толстый, краснолицый немец замахал на них руками и визгливо закричал:
– Шнель, шнель!
– У, вражина, – пробубнил Серёга, и побежал вслед за Васькой.
А ближе к концу декабря они с интересом наблюдали за другой работой немцев. Затаившись за покосившимся сараем, переговаривались:
– Как думаешь, чо задумали?
– Горку делают, – иронично усмехнулся Серёга, – на санках будут кататься.
Васька хихикнул:
– Ага. Наши им миной из-за речки ускорение дадут, и покатится немчура, аж, до самого Берлина.
Немцы, и впрямь, сначала строили горку. Но потом, оказалось, что она двойная, а между спусками, получился очень глубокий и длинный, во всю железнодорожную насыпь окоп. Этот окоп немцы залили водой. Благодаря лютым морозам, что стояли той зимой, вода замёрзла быстро. Для чего они соорудили эту крепость, стало понятно, когда из-за реки началось наступление нашей армии. Такую махину льда не брали даже мины.
По всей округе шли ожесточенные бои. Немцы упорно не хотели оставлять завоёванные территории. К тому же Детчино было очень хорошо укреплено. Это, пожалуй, было одной из причин, по которой армия РККА долго не могла занять село. Почти вся область уже праздновала освобождение, а в Детчино всё ещё стояли немецкие части. Неся большие потери в живой силе и технике, захватчики удерживали не столько само селение, сколько небольшой участок железной дороги. Лишь девятого января, опасаясь попасть в окружение, фашисты отступили.
И, как только перестали слышаться звуки выстрелов, все вышли на морозную улицу. Прежде чем переселиться из погреба обратно в дом, Серёга вместе с матерью его отмыл. Словно после заразы, скоблили всё: полы, стены, даже потолок. Присев на край табуретки, Серёгина мать сокрушённо качнула головой:
– Эх, чуток к Рождеству не успели выгнать супостатов.
Забралась на табуретку и зажгла перед иконой лампаду. Спустилась на пол, перекрестилась:
– Господи, спасибо тебе, что сохранил, и жизни наши, и дом, и даже Бурёнушку. Помоги ещё разочек: очисти жилище наше от вражеской скверны.
Серёга молча улыбался – не спорил. Вдруг мать повернулась к нему:
– А не сходить ли нам в лес? Принесём ёлочку, соседей позовём, да и отпразднуем всё сразу.
В этот вечер всё было самым-самым: самая вкусная картошка, самое сочное мясо, самые радостные песни. И мечты были тоже самые светлые.