ДОМ

Жильцов расселили. Вчера увезли вещи из последней квартиры и сразу подписали приказ о сносе. Уже утром бригада ждала стенобитную машину. Сквозняки гуляли по пустым комнатам, покачивая незапертые двери. Дом тихонько вздыхал скрипучей лестницей, и бессмысленно смотрел пустыми, без занавесок, окнами во двор. Он знал, что сегодня его не станет. Чувствовал это каждым кирпичиком, каждой прогнившей половицей. Страдал? После того, как он простился с любимой жиличкой Валентиной Петровной, ему стало всё равно, что будет дальше.
Дома, они, как люди. Умеют чувствовать и всё помнят. Когда из-за угла показалась странная машина с тяжёлым шаром на стреле, память услужливо вернула его к самому началу.
Был ещё только фундамент, а будущие жильцы уже приходили посмотреть на него. От людей исходило столько радости и надежды, что дом старался расти быстрее. Очень переживал, когда строители уходили домой чуть раньше или в обеденный перерыв засиживались за домино. Зато, когда у дома появилась крыша, дела пошли быстрее. Будущие жильцы приходили помогать строителям: красили рамы и полы, клеили обои, белили стены в подъезде. Он уже знал их по именам. И любил.
В день заселения соседи дружно таскали узлы, чемоданы, мебель. Смеялись, если по ошибке заносили, что-то не в ту квартиру. Кричали на весь подъезд:
– Кресло красное чьё? А то, может, я себе оставлю?
– Неси к нам, у нас только табуретки.
Кто-то спросил у Петра:
– Жену-то, где потерял?
– В роддом отвёз.
Дом пока не знал, что это такое, но переживать за Катерину не стал, потому что все кинулись к Петру с поздравлениями.
На следующий день мужчины сколотили перед домом длинный стол и вкопали рядом с ним скамейки. Женщины за это время наготовили кто что мог, и уставили стол вкусностями.
– Ну, давайте уже, садитесь, что ли, – поторапливал соседей Василий, – и так вчера ещё новоселье-то надо было справлять.
Его жена, Ольга, ворчала:
– Успеешь. Тебе лишь бы хлебнуть. Видишь, ещё не все собрались.
Мужики молча курили в сторонке. Женщины переставляли с места на место салатники и бутылки.
Наконец к дому подъехала машина. Дом впервые видел такую: с чёрными квадратиками на боку. Детвора радостно закричала:
– Ура! Дядя Петя с тётей Катей приехали.
Из машины вышел Пётр, снова нырнул внутрь салона, а распрямился уже со свёртком в руках. Дом удивлённо рассматривал, как Катерина бережно поправляет бантик на этом кулёчке. А соседи окружили их и на перебой поздравляли:
– С прибавлением вас.
– Пусть растёт здоровой и красивой.
Тут к ним протиснулся сын Степана и Натальи:
– Тёть Кать, как назвали-то? – совсем по-взрослому спросил Валёк.
– Валя.
– Как меня? А чо бантик красный завязали, если мальчик?
– Она девочка, – улыбнулся Пётр, – Валентина.
– А-а-а, – потерял интерес к ребёнку Валёк.
Василий потёр руки:
– Ну, дорогие соседи, давайте выпьем за здоровье новорожденной и за новоселье.
– Погоди-ты, торопыга, – снова заворчала Ольга, – небось перепеленать, да покормить дитё надо.
Катерина улыбнулась:
– Через час только положено. Пусть спит.
Наталья выкатила из-за дерева коляску:
– А вот первенцу дома карета. Катайте свою Валюшку.
Пока соседи праздновали, дом рассматривал свою новую жиличку. Сквозь тюль, которым прикрыли коляску от мух, ребёнка было плохо видно. Но дом уже её любил – она же теперь будет жить в нём.
Потом началась обычная жизнь. Взрослые старели и умирали. Молодёжь влюблялась и создавала семьи. Дети росли.
Катерина часто просила:
– Валёк, присмотри за Валюшкой, пока я стираю.
– Тёть Кать, мы в футбол играть собрались, – пытался отвертеться Валёк.
– Так ты играй. Я коляску вот здесь за деревом поставлю. Если заплачет, просто покачай. Ладно?
– Ладно, – нехотя соглашался Валёк.
Потом, когда Валюшка подросла, Валёк командовал:
– Валюха, кинь мяч, – и она послушно семенила за укатившимся мячиком, а потом несла его мальчишкам.
Ещё через несколько лет дом наблюдал, как Валюшка стоит в воротах. И вздыхал: «Ей в куклы надо играть, а не мячи ловить».
Дом видел всех своих жильцов. Знал, кто о чём думает. Вот Клавдия, одинокая баба со второго этажа, тайком вечерами молилась. Дом не знал, что такое заключённый, не понимал, в какой такой тюрьме сидит, но видел, как горько плачет Клавдия, умоляя невидимого Господа, вразумить и оградить от новых напастей сыночка. Потом, когда сын Клавдии вернулся, переживал за бедную женщину, не спал вместе с ней ночами, и успокоился лишь после нового ареста её непутёвого сына.
Ещё он жалел Василия. Дому казалось, что никто не понимает, почему тот стал алкоголиком. У мужика были золотые руки и такое же сердце. Он из обычных брёвен и коряг собственноручно, без чьих-то просьб или приказов украсил двор разными фигурами. Никто не похвалил. Только за спиной у Василия крутили пальцами у виска: «Заняться мужику нечем. Лучше бы дельное чего сделал». А дому нравилась эта Васильева сказка. И детям было интересно. Даже из соседних дворов прибегала детвора полюбоваться. У Василия было ещё много всяких задумок. Только стеснялся он их воплощать – и так дурачком считают. Поэтому и пил – глушил водкой свою неуемную фантазию.
И про Наталью со Степаном дом знал больше, чем соседи. Ругались они тихо. Не то что в квартире за стенкой не слышно было, Валёк в своей комнате не знал, что родители поссорились. Наталья плакала:
– Хоть сына пожалей. Как он без тебя будет?
– Не он первый, не он последний. Не одни мы с тобой разведёмся. Вон сколько народа так живут.
– Потерпи хоть до армии, – просила Наталья, – коль и вправду у вас с ней любовь, так несколько лет ничего не изменят.
Дом понимал, что Наталья надеется: перебесится муж, остепенится, глядишь, и семья не распадётся.
Степан вроде согласился:
– Но сразу после проводов, уйду. – А сам возвращался всё позже.
Дом вместе с Натальей прислушивался к каждому шороху за своими стенами. Успокаивался вместе с ней, лишь под утро, когда негромко хлопнув, подъездная дверь впускала загулявшего Степана.
Припомнил дом, как Валюшка пошла в первый класс. Пётр тогда был в командировке, а Катерину не отпустили с работы, чтобы проводить дочь в первый раз до школы. Она просила:
– Валёк, ты уж не оставляй её одну – всё-таки первый раз страшновато в незнакомое-то место идти.
На что Валёк совсем по-взрослому ответил:
– Не переживай, тёть Кать, мы же не чужие.
А через несколько лет, к Катерине подошла соседка с первого этажа. Дом не то чтобы не любил Галину, просто старался её не замечать – больно уж любила она посплетничать. Вот и на этот раз ехидно посоветовала:
– Ты бы присматривала лучше за дочкой-то.
–  А, что не так? – Всполошились Катерина.
– Дак возле неё постоянно этот Валёк крутится. Как бы не вышло чего.
– Галя, – начала сердиться Катерина, – он с пелёнок возле Валюшки. Они, как брат с сестрой всё равно.
– Ну-ну, тебе виднее, – покивала Галина и ушла.
Настроение у Катерины было испорчено на целый день. Дом видел, чувствовал, что она собирается серьёзно поговорить с дочерью, как только та придёт из школы. Старался не скрипеть ни половицами, ни ступеньками, и дверью в подъезде хлопал сдержаннее. К приходу детей из школы она немного остыла. А дом не знал, как подсказать Вальку и Валюшке, чтобы не стояли, долго прощаясь на площадке перед дверьми в свои квартиры. Он так старательно притягивал ветер в щель на окне, что банка из-под консервов, служившая Василию пепельницей, всё же упала. Но намёк понят не был. Валюшка строго спросила, продолжая начатый разговор:
– Ты хоть начал что-нибудь учить? У тебя же скоро выпускные экзамены.
– Неа. – Беспечно ответил Валёк. – За мои спортивные медали тройки мне и так обеспечены.
– А в институт ты тоже медалями экзамены сдавать будешь?
– А я не собираюсь никуда поступать. Закончу курсы шофёров от военкомата и осенью в армию пойду. А, вот, ты, Валюха, учись. Не подведи. Кто-то из нас двоих должен быть образованным. Моя мамка, знаешь, как мечтает, чтобы ты учительницей стала?
– Я тоже хочу быть учителем, только не знаю пока, какой предмет мне больше нравится.
– Ну, пяти лет тебе определиться хватит.
Дом понимал, что Валёк смотрит на свою подругу уже не детскими глазами, но также он знал, что парень никогда не сделает девочке ничего плохого. А вот мама её после разговора с соседкой будет зорче следить за дочерью-подростком. Поэтому надо было сделать так, чтобы сейчас они всё-таки разошлись по своим квартирам. Не придумав ничего лучшего, дом напрягся и со всей силы хлопнул дверью. Благо ветер сегодня сильный. Валёк посмотрел сквозь перила вниз и, решив, что кто-то вошёл в подъезд, попрощался:
– Давай, Валюха, иди, учи уроки. Смотри, я завтра дневник проверю.
Девочка тряхнула косами:
– Ой, скажите, пожалуйста, проверяльщик какой нашёлся.
– Нашёлся. – Протянул ей портфель Валёк. – Ты за нас двоих должна матерей оценками радовать, – и вошёл в свою квартиру.
Катерина попыталась тогда поговорить с дочкой. Но увидев, что та ещё на всё реагирует по-детски наивно, замолчала.
А осенью были проводы. Собрался весь дом. Снова накрыли стол перед подъездом. Пока не расселись, Валёк сказал тем пацанам, что оставались дома:
– Узнаю, кто Валюху обидит, приеду, собственноручно ноги выдерну из того места, откуда растут.
Пацаны без тени иронии ответили:
– Да уж поняли, что не для нас ягода зреет.
Дом был очень тронут тем, что Валёк и с ним попрощался. Повернулся, помахал рукой и, словно другу, сказал:
– Не скучай, я скоро вернусь.
Дом растрогался, захлопал форточками. Если бы умел плакать, обязательно бы всплакнул от умиления. А так… только скрипнул ступеньками, будто ответил.
Потом он вместе с родителями и Валюхой ждал писем от Валька и считал месяцы до его возвращения. Радовался за Наталью – права оказалась женщина. Степан и вправду перебесился, и остепенился. В тот вечер, когда он сказал жене:
– Лучше тебя не найти, – дом готов был пуститься в пляс.
Два года полетели быстро. Сейчас дом даже не вспомнил ничего интересного из того времени. А вот день, когда Наталья, готовясь к возвращению сына затарилась продуктами, помнил хорошо. Вернувшись из магазина, заглянула в почтовый ящик: «Молодец сынок – не сегодня, завтра приедет, а писать мамке не забывает».  Не разбирая сумки, прямо в прихожей, надорвала конверт. Дом весь в комочек сжался от того, как мать голосила, прочитав его.
Степан молча курил. Даже не пытался успокоить жену. Дом притих, старался не пропустить ни слова, чтобы понять, на какую такую сверхсрочную службу остался Валёк. В какой такой Афган он теперь поедет воевать. Прибежала Валюшка – она тоже сегодня письмо получила. Бросилась на шею Наталье:
– Тётечка Наташечка, это он зачем сделал?
Наталья обняла плачущую девочку, гладила её по голове и утешала:
– Героем хочет вернуться. Думает нам с тобой он простым Вальком не нужен.
– Как это не нужен? Да он мне больше всех нужен.
– Терпи, дочка, – окончательно взяла себя в руки Наталья, – доля наша женская такая.
И тут у дома всё сложилось. Обрывки фраз рыдающей Натальи выстроились в связную цепочку. Валюхе нужно ещё три года в школе учиться, потом в институте, а Валёк уже взрослый мужик. Вот, чтоб не сотворить греха и пошёл он в школу прапорщиков. Давал Валюшке время подрасти. Осталось дому понять, что такое война. Раньше он не очень обращал внимание на телевизоры. Теперь смотрел все новости. Во всех квартирах. А, когда осознал, как-то вдруг постарел. Стали резче видны трещины на стене в подъезде. Порог на крыльце одним боком просел. И на крыше лист железа проржавел, как раз в том месте где был прибит гвоздями. Теперь ветер постоянно грохотал этим, загнувшимся листом.
Три года тянулись бесконечно долго. Но вот наконец подошла пора Валюхе сдавать выпускные экзамены. Дом гордился своей любимицей – школу она заканчивала с золотой медалью. Это теперь точно известно – последний экзамен она сдала тоже на пятёрку. Забежала на минутку к Наталье, поделиться радостью, но застала ту в слезах. Наталья упаковывала чемодан.
– Тёть Наташ, а ты куда собралась-то?
Наталья села на диван. Протянула Валюхе письмо:
– Вот, сегодня пришло.
– А мне нет письма, я сейчас только в ящик заглядывала.
– Мне из военкомата, как матери прислали.
Валюха не взяла конверт:
– Что с ним?
– В госпитале. В Москве.
– Тёть Наташ, уговори маму, чтоб она меня с тобой отпустила. Она тебя послушает.
– Валюша, доченька, как же я просить её стану – у тебя завтра выпускной.
– Я всё равно поеду с тобой. Дядя Степан едет?
– Так ведь в письме написано, что пустят к нему только мать.
– Ну, и ладно. Я у двери тебя подожду.
Дом улыбнулся вспомнив, как Валюха доказывала матери с отцом, что Наталью нельзя отпускать одну в Москву. Убедила. И они уехали.
Через несколько дней Наталья вернулась одна. Пришла к соседям и упала на колени:
– Простите меня. Виновата я перед вами.
Катерина с Петром переглянулись, не понимая, что имеет в виду Наталья, молчали. А та, заплакала:
– Не отговорила я Валюшку. Твердит: белый свет без Валька моего ей не мил, и точка.
Первым пришёл в себя Пётр:
– Эку новость сообщила. Весь дом давно знает, что промеж нашими детьми любовь.
– Петя, Катя, – подняла глаза Наталья, – разве о такой судьбе мы все мечтали для наших детей?
– Да говори ты толком, что стряслось, – заговорила Катерина.
– Сыну моему ампутировали ногу, а Валюха ему сказала, что пока тот не научится ходить на одной ноге, она в институт поступать не будет. Говорит, мол, если хочешь, чтоб твоя жена работала техничкой в школе, а не учителем литературы, так прямо щас поедет и инвалидную коляску ему купит.
– Прямо так и сказала? – вскинулась Катерина. – Разве можно так? Надо как-то с подходом, аккуратнее. А она прямо так с плеча и ляпнула про одну ногу-то?
Наталья замерла на мгновение, а потом удивлённо сказала:
– Кать, ты меня не слышишь? Вальку ногу отрезали, а Валюшка замуж за него собралась.
Пётр не дал жене сказать, подошёл к Наталье, поднял её с колен:
– Чай не в церкви, иди за стол садись. Я щас за Степаном схожу. – И, усаживая соседку на стул, улыбнулся, – эх, Наташка, плохо ты нашу дочь знаешь. Она бы твоей снохой стала, даже, если бы у Валька, не приведи Господи, обе ноги отрезали.
Поняв, наконец, весь смысл разговора, дом охнул: отвалилась-таки крышка люка, что вела на чердак. Покатились, впервые за всё его существование, слёзы. Дождь по окнам и раньше, бывало, струился. Но сегодня… хорошо, что он с самого утра моросил. А то удивились бы жильцы – не может ведь обычный дом плакать.
Когда пришёл Степан и все расселись вокруг стола, Пётр достал из серванта припрятанную женой, и давно им обнаруженную бутылку водки. Поставил на стол:
– Как знал, что нельзя её просто так выпить. Вот для дела пригодилась. – Повернулся к жене, – хоть хлеба с салом порежь.
Степан, не понимая, поглядывал, то на соседей, то на жену. Все молчали. Пётр откупорил бутылку, наполнил стопки:
– Ну, дорогие соседи, у нас товар, у вас купец – сватайтесь, что ли уже.
Степан обхватил голову руками, стиснул зубы, сдерживая рыдания, застонал. Никто даже не пытался его успокоить – дали возможность выплеснуть, сдерживаемую боль. Взяв себя в руки, Степан посмотрел на Петра и Катерину:
– Да я за вас, родные мои, не то что глотку любому перегрызу, я за вас смерть приму.
– Бог с тобой, Стёпа! – Воскликнула Катерина. – Нам теперь долго жить надо. У нас скоро внучата, надеюсь, появятся. Так что помирать никак нельзя.
Степан серьезно посмотрел на Катерину:
– Ты права. Только вот, Валюшку надо сменить. Нечего ей сейчас в Москве возле Валька делать. Девочке к вступительным готовиться, а она там утки таскает.
– Надо-то надо. Только, думаю, рядом с ней Валёк быстрее встанет. А с нами, боюсь, раскинет парень, – задумчиво ответил Пётр.
– Я знаю, чем его взять. Поэтому и ехать мне, – стукнул Степан ладонью по столу.
Дом хорошо помнил, как мужики этим вечером напились. Хихикал, поскрипывая половицами, когда те обнимали друг друга:
– Ты меня уважаешь?
– Дай, я тебя поцелую.
А, глядя на женщин, вздыхал: то заплачут, то запоют, прижимаясь друг другу плечами.
Через неделю Степан получил отпускные и поехал в Москву. Что за разговор там произошёл между ним и детьми дом не знал. Но очень скоро приехала Валюшка, а следом за ней вернулся и Степан:
– Теперь поеду, когда выписывать будут.
– Может, лучше я? – Засомневалась Наталья.
– Ага. Чемодан его потащишь. И ещё не известно, как он к этому времени ходить будет.
– Так мы же вроде оплатили протез.
– Эх, и быстрая же ты, Наташа. Хоть бы готов он был к выписке. А то, может, ещё и не сделают.
Протез сделали быстро. Вскоре от Валька пришла телеграмма: «Выписывают. Приезжай».
Провожая Степана, договорились, что на вокзал их встречать никто не пойдёт, чтобы меньше смущать Валька. Ночь перед прибытием дом не спал. Все шуршал чем-то по углам. Пугал скребущихся под полами мышей. Волновался. Утром у всех соседей нашлись какие-то дела перед домом: кто-то вдруг решил листву сгрести, кто-то вспомнил, что качели надо бы починить, Василий красил свои сказочные фигуры. То и дело посматривали на дорогу: не появились ли отец с сыном. Катерина с Валюшкой помогли Наталье накрыть на стол и тоже вышли на улицу. К остановке подошёл автобус. Из него вышли двое и направились в сторону дома. Соседи, забыв о своих делах, замерли в ожидании. Степан шагал с небольшим чемоданом чуть позади сына. Валёк, опираясь на тросточку, сильно хромая, шёл один. Чем ближе они подходили, тем больше все волновались. Вдруг Василий стянул с головы кепку и ударил ею об колено:
– Мать честная! Вот вам и Валёк!
На груди у парня блестели несколько медалей и орден Славы.
– Что же ты молчала-то, Наташ?
– Так и я только сейчас увидала, – вытирала Наталья слёзы радости и гордости.
Василий обернулся к соседям:
– Кто посмеет хоть раз назвать парня Вальком, будет иметь дело со мной. – Шагнул навстречу к парню. – Здравия желаю, товарищ старший прапорщик! – Протянул руку, – с возвращением в родной дом, Валентин Степанович.
Валёк смутился:
– Да ладно тебе, дядя Вася, какой я ещё Степанович.
– А вот такой, – Василий смахнул набежавшую слезу, и порывисто обнял парня, – горжусь, – и отошёл, давая возможность остальным поздороваться.
Как же было дому приятно, когда Валентин Степанович – да-да, теперь дом так его звал – подошёл и приложил ладонь к стене:
– Ну, здравствуй, родной! Как же ты мне часто снился.
Дом вздохнул и приоткрыл дверь, мол, заходи. Он бы её пошире открыл, да силы уже были не те – постарел.
С этого дня годы для дома понеслись вскачь. Валюшка уговорила мужа поступить в институт. Через несколько лет Валентина Петровна и Валентин Степанович вернулись в родную школу. Только теперь в качестве преподавателей. В ожидании их с работы, дом помогал бабушкам нянчить внука Никиту.
А потом к его стенам зачистила смерть. Первым овдовел Василий. Дети, приехав на похороны, звали отца с собой:
– Как ты тут один будешь?
Но он, непривычно трезвый, наотрез отказался:
– Виноват я перед Олей – намаялась она со мной. Может, простит, если за могилкой следить буду. Уеду – зарастёт крапивой-лебедой.
Пережил он жену на несколько месяцев – не смог без неё.
За несколько следующих лет отнесли на кладбище всех, кто праздновал новоселье за тем, сколоченным перед домом столом. Их, опустевшие квартиры, заселили новые жильцы. Из старожилов остались только Валентин Степанович с женой Валентиной Петровной. У остальных дети разлетелись по стране. Стареющий дом, старался любить и новых своих поселенцев. Да только не получалось между ними взаимности. Несколько раз супруги-старожилы пытались добиться капитального ремонта в своём доме, уговорить соседей сделать его своими силами, раз у властей денег не находилось. Да только всё зря. В каждой квартире мечтали об одном: признают дом аварийным и дадут новые квартиры.
Несколько лет этого ожидания состарили дом окончательно. Да и его любимые жильцы за это время поседели и вышли на пенсию. Их сын Никита, закончив московский ВУЗ, остался работать в столице. Женился, и теперь каждое лето привозил к бабушке и дедушке внучат. Благо отпуск у них всегда летом. Валентине Петровне даже на пенсию не пришлось уходить. А в прошлом году похоронили Валентина Степановича. Ему бы жить и жить ещё, да видно, не прошла бесследно война для его сердца – оставила свои глубокие зарубки. Больше не могли помочь его медали в борьбе с властью за существование дома. Началось расселение. Валентине Петровне предлагали множество вариантов: и не очень хороших, и таких, что любой бы позавидовал. Любой, но не первенец этого дома, которая никак не хотела с ним расставаться. Сын постоянно звал мать к себе:
– Ну, не хочешь ты переезжать в другой район – понимаю. Поехали к нам. Тебе не придётся видеть, как на этом месте появится новое здание.
– Нет, сынок, – вздыхала Валентина Петровна, – я родилась здесь – здесь и умру.
Последний месяц дом и Валентина Петровна жили одни. Электричество пока работало, а воду отключили. Поднимаясь на свой этаж с полным ведром, женщина уговаривала скрипучий дом:
– Не ворчи, старый. Мне тоже нелегко.
Дом вздыхал, старался из последних сил держаться, но тем утром…
Валентина Петровна плохо спала ночью: то ли мыши мешали, то ли дверь в подъезде хлопала громче обычного, то ли ожидание нового дня не давало сомкнуть глаз. Не могла представить Валентина Петровна, что приедет завтра эта злополучная комиссия, и её вещи просто вынесут во двор. Не верилось ей в то, что такое возможно. Поэтому ничего не упаковывала.
На рассвете ей захотелось пить. Прошаркала на кухню, зачерпнула кружкой воды. Не торопясь выпила. Вернулась в спальню. Задремала. Дом, успокоившись, тоже провалился в сон. Проснулся, словно от толчка, когда солнце только показалось из-за горизонта. Насторожился. Какая-то странная была тишина. Дом совсем перестал скрипеть, вслушивался, всматривался. А когда понял, что сердце Валентины Петровны, его любимой Валюшки, не выдержав нервотрёпки последних месяцев, перестало стучать, судорожно вздохнул. Потеряв над собой контроль, позволил-таки обрушится небольшому кусочку потолка в её спальне. Куски штукатурки рассыпались по письменному столу, покрыли пылью страницу книги, раскрытой на любимом стихотворении. Только вчера вечером она его читала. Дом очень любил слушать, когда Валентина Петровна читала стихи…
Мужики закончили перекур и поднялись из-за того самого стола, что столько лет стоял перед домом. Шофёр странной машины с большим шаром на стреле сел в кабину, завёл мотор. Стрела медленно потянулась вверх. Дом вздохнул. Ему было не страшно умирать – потому что жить было больше не для кого.