Тимка

Он сидел в спальне и читал, а точнее прикрывался книгой. Из кухни доносился запах чего-то вкусного. Чувство постоянного голода уже давно не мучило, но страх остаться без еды, прочно засел в каждой клеточке. Он был уже совсем взрослым: всё-таки восемь лет. Даже звали его теперь все Тимка, а не Тимоша. Правда, бабушка и старший брат называли по-прежнему. Видимо, по привычке. А он и не спорил: пусть, если им так нравится. Лишь бы больше ничего не менялось. Нет, если бы Захар жил с ними, Тимка, конечно, только бы радовался. Но это было невозможно, и пришлось смириться.   
Тимка не завидовал Захару из-за того, что тот жил с отцом, а его, отец бросил. Просто однажды понял, что тому повезло больше, и принял это, как само собой разумеющееся. Но и сейчас до конца не осознал, почему у родных братьев отцы могут быть разные. Бабушка однажды попыталась объяснить, но потом махнула рукой: «Мал ещё. Подрастёшь – поймёшь». А ей Тимка доверял. Бабушка никогда не обманывала. Правда требовала, чтобы и ей говорили только правду. Он честно пытался не быть лгуном, только получалось это не всегда.
Вот недавно, например, был случай. Бабушка купила ему дорогую шариковую ручку: «Береги. Потеряешь, больше не куплю». Через три дня Тимка наступил на неё. Нечаянно. И ручка сломалась. Рассказать об этом было страшно. И он промолчал. Это же не ложь – не сказать правду. Но бабушка всё равно поняла. Она всегда обо всём как-то догадывалась, и была очень недовольна из-за того, что не признался.
Тимка понимал, что, если бы накануне не обманул её, она бы в этот раз так не рассердилась. Но он же не специально это сделал. Всё как-то само получилось. Сначала к Тимке пришла одноклассница, чтобы поиграть вместе, пока он один дома. По телефону спросил разрешения. Бабушка позволила, но напомнила, чтобы не забыл помыть посуду. Про немытые тарелки Тимка больше не вспомнил. А когда бабушка вернулась домой и позвала его к раковине, только и смог сказать: «Упс!»
Страшнее того наказания, которое он получил, изобрести было невозможно. Она посадила его на табуретку и заставила смотреть, как она, уставшая на работе, стоит, переминаясь с одной больной ноги на другую, и моет эту злосчастную посуду. Лучше бы накричала или даже отшлёпала. А она молчала. Только вздыхала иногда. Тимке было так стыдно, что он заплакал. Но бабушка терпеть не могла слёз: «У тебя, что горе, что ли какое? Как девчонка-плакса разнылся. Ты мужик – должен отвечать за свои поступки». Но Тимка разревелся ещё сильнее. Он вдруг вспомнил, что не заполнил дневник, хотя сказал, что и это сделал. Надеяться на то, что та не станет проверять уроки, было глупо. Понимая, что взбучка неизбежна, зарыдал. Но, заглянув в дневник и в тетради с несделанными домашними заданиями, бабушка лишь головой покачала, и сказала: «Это твоё дело – учиться или нет. Если хочешь стать дворником, то ты на правильном пути». А потом целый вечер молчала. И ужинали, и спать ложились в полной тишине. Даже спокойной ночи не пожелала. А, когда Тимка подошёл, чтобы обнять её, просто отвернулась и выключила свой ночник.
На следующее утро, по дороге в школу, Тимка позвонил брату и, глотая слёзы, рассказал всё, как есть. Захар сочувственно вздохнул, и сказал:
– Это ты круто попал. Извиняться не советую – только хуже сделаешь. Бабушка словам не верит – нарвёшься на неприятный разговор об обещалкиных.
– А это кто такие?
– Не важно. Потом как-нибудь расскажу. Сейчас, главное, придумать правильный ход.
– Поможешь?
– Могу рассказать, что я в таких случаях делал.
– Ты что тоже бабушку обманывал? – Тимка от удивления даже остановился.
Захар рассмеялся:
– Ты думаешь, я маленьким не был?
– Я не маленький, – надул губы Тимка и поплёлся дальше.
– Конечно, ты уже большой. Только почему тогда идёшь так медленно? В школу хочешь опоздать?
Тимка встал, как вкопанный, и закрутил головой во все стороны:
– Ты где?
– Подхожу к своей школе, – продолжал веселиться по телефону Захар.
– А как тогда?..
– Бабушка в таких случаях говорила, что у неё есть волшебная подзорная труба. Я не верил, но теперь она и у меня есть.
Захар вдруг понял, что повзрослел. Желание не посмеяться над Тимкой, а помочь исправить положение, было настолько приятным, что разлилось по телу тёплой волной. Прислушиваясь к новым ощущениям, Захар едва расслышал из трубки голос:
– Ты меня разыгрываешь?
– Нисколечко, – и серьёзным тоном продолжил, – ты с бабушкой помириться хочешь?
– Больше всего на свете.
– До её прихода моешь посуду, полы, вытираешь пыль и делаешь все уроки. Причём так, чтобы придраться было не к чему.
– Я не сумею. Особенно полы и уроки.
– Ничего невозможного нет, братишка. Захочешь – сможешь.
– Я тряпку не умею выжимать, – опять заныл Тимка.
– Я тоже когда-то не умел, – и без перехода закончил разговор, – всё, Тимош, я в школе. Пока.
Тимка немного послушал короткие гудки, и тоже открыл дверь. В свою школу.
С бабушкой он тогда помирился благодаря советам брата. А с враньём покончил навсегда. Как бы страшно не было сознаваться, говорил только правду. И не переставал удивляться тому, что бабушка не ругает, а наоборот, успокаивает и объясняет, как поступать лучше.
Тимка так глубоко задумался, что уронил книгу. Аппетитные запахи вернули его в действительность. Бороться с соблазном заглянуть на кухню больше не было сил. Тимка уже понял, что готовит бабушка – на обед будет борщ и котлеты. А, вот, что ещё, никак не улавливал. Сглотнув, всё-таки пошёл:
– Чем у тебя так вкусно пахнет?
Та улыбнулась и приоткрыла поочереди все крышки.
–Ты будешь пюре делать? – обрадовался Тимка.
Она обняла его и чмокнула в макушку:
– Иди, читай. Скоро всё готово будет.
Тимка снова засел за книжку. Но опять никак не читалось.  Хотя запахи из кухни больше не отвлекали. Теперь ему захотелось просунуть голову под бабушкину руку, как под крылышко, и сидеть долго-долго. Больше всего на свете он любил такие вот моменты. После того, как их с Захаром увезли из дома, где они жили с мамой, в центр реабилитации, Тимку очень долго никто не обнимал и не целовал. А ему очень этого не хватало. Он тогда был совсем маленький. Даже шести лет ещё не исполнилось. К тому же и Захар всё время молчал. Даже играть не хотел. Правда, виделись теперь они редко – их поселили в разных комнатах. Захар жил с мальчиками постарше, а Тимка с такими же малышами, как и сам. Но вечерами им всё же разрешали посидеть в холле вдвоём. Как-то Тимка спросил Захара:
– А когда мама за нами приедет? Я соскучился.
Но вместо ответа брат вдруг вскочил, и каким-то странным, визгливым голосом крикнул:
– Отстань ты уже! Без тебя тошно, – и убежал.
Тимка не стал его искать. Теперь уже не помнил почему. Может, обиделся, а, может, почувствовал что-то такое, почему не надо сейчас надоедать брату.
А потом случилась новая беда. Только Тимка пока не знал, что и эта будет не последней. Да и не беда это вовсе, а только большая неприятная проблема.
Был выходной, и Захару не надо было идти в школу. А Тимка и так ещё туда не ходил. Они сидели, обнявшись в холле, и, как всегда, молчали. Теперь они почти всегда молчали. Вернее, это Захар не разговаривал, а Тимка просто боялся, что опять скажет что-то не то и брат снова убежит. А оставаться без него было грустно. Вдруг Захар обхватил голову руками и сказал:
– Какой же я идиот!
– Нет, ты хороший, – прижался к нему Тимка.
– Ага, – подтвердил Захар, – хороший идиот. Причём дважды.
– Почему?
– Во-первых, не надо было маму слушать, а всё-таки рассказать бабушке. Но тут, ладно… Мама сказала, что, если у бабушки случиться инфаркт…
– Чего случиться?
– Инфаркт. В общем, я боялся сказать бабушке правду о маме. Но не взять мобилу, когда нас из дома увозили… Это надо быть последним идиотом.
– Ты же сказал, что в телефоне денег нет, – продолжал Тимка успокаивать брата.
– Бабушка сама звонит, стоит мне один день не набрать её.
– А, что бы ты ей сказал?
– Тимош, не глупи! Надо было давно рассказать всё. А теперь… Отсюда нас может вытащить только бабушка.
– А почему нас надо тащить?
– Тебе здесь нравится? Ну, и оставайся. А я всё равно убегу.
– К маме? – встрепенулся Тимка.
– К бабушке. К маме нельзя.
Тимка задумался: «Почему нельзя к маме, а к бабушке можно?»
Но найти ответ на этот вопрос не успел. К ним подошла какая-то тётя – их здесь было так много, что Тимоша не мог всех запомнить, и увела Захара к директору. Тимка хотел тоже пойти, но его отправили в комнату. Захара не было долго. Потом он пришёл и обнял Тимку:
– Пока, братишка. Я уезжаю.
– Сбегаешь? – вспомнил Тимка недавний разговор.
– Нет. За мной папа приехал.
– А за мной?
Тимка чуть не плакал. Никак не укладывалось в голове, почему забирают только Захара. Наверное, он в чём-то провинился. Только вот в чём? Хоть бы объяснили, что сделал не так. Но то, что сказал Захар, запутало Тимку ещё больше. Именно тогда выяснилось, что папа Захара, Тимке вовсе не папа. Но он же прекрасно помнил, как тот, который теперь только Захаркин папа, приезжал к ним в гости каждое лето вместе с их бабушкой. И всегда привозил Тимке подарки: игрушку, свитерок или брючки и обязательно сладости. А потом они все вместе – Захар, Тимка, бабушка, и этот, который теперь только Захаркин папа – ходили то в парк, то в музей, то в кино.  А теперь-то что изменилось? Только брату отвечать на вопросы было некогда – они спешили на поезд.
– Тимоша, – обнимая братишку, сказал Захар, – ты не расстраивайся. Папа сказал, что бабушка там не сидит, сложа руки. За тобой тоже скоро твой папа приедет.
– А мама?
– Маме тебя не отдадут.
– Почему?
– Тимоша, мне некогда. Я тебе потом объясню.
– Когда?
– Потом, – повторил Захар и ушёл.
Тимка сел на краешек дивана и начал ждать это самое «потом». Раньше оно наступало быстро. Надолго Захар уходил только в школу. Но сегодня Тимка уже успел пообедать и, даже, поужинать. Еда почему-то оказалась не вкусной. Даже добавки не хотелось. Вечером он снова сидел в одиночестве на том же диване, но «потом» так и не наступило.
Когда детей отправили спать, Тимка не выдержал и незаметно выскользнул из комнаты, пробежал до конца коридора и приоткрыл дверь, за которой была спальня брата. На кровати Захара матрац был свёрнут валиком. Тимка точно знал, что так делают, когда кто-то уезжает навсегда. У них в комнате так было, когда уехал Коля, а утром пришёл Саша.
Тимка вздрогнул. Сначала стало больно под веками. Заволокло туманом глаза, и он стал вытекать. Сев возле двери на пол, зажал глаза ладошками. Он точно знал, что это не слёзы. Потому что, во-первых, он не плакал, а, во-вторых, у слёз другой вкус – солёный. То, что текло по щекам сейчас, было горячим и до тошноты горьким. Когда к нему подошла воспитательница, он так устал, что едва смог подняться. Безропотно позволил довести себя до кровати, раздеть и уложить. Заснул Тимка сразу.
Ему приснилась мама. Она спала на диване, а Тимка сидел рядом и ждал, когда она встанет и приготовит кушать. Прошло уже много времени, а мама в Тимкином сне никак не вставала. Он начал плакать и теребить её за руку. Мама, которая снилась, рассердилась:
– Что ты разнылся? Щас Захар придёт из школы и покормит тебя.
Видимо, он заплакал на самом деле. Потому что воспитательница разбудила его и, не понимая, от чего он плачет, принесла хлеб, молоко и стала кормить. Он ел, а сам вспоминал, как однажды ему на самом деле, а не во сне, захотелось есть. Мама тогда и вправду спала, а долго ли ждать Захара он не знал. Поэтому громко заплакал. Мама спихнула его с дивана и велела встать в угол. Тимка послушался. Он всегда слушался маму. Уткнулся носом в оторванный клок обоев и дышал на него. Тот от дыхания шевелился – это было весело. А на маму он не обиделся. Тимка знал точно: она его любит. Он это чувствовал. Да и мама, когда просыпалась, всегда плакала и жалела Тимку:
– Прости меня, сыночек. Ты у меня замечательный. Это я плохая.
Тимка обнимал маму:
– Нет, мамочка, ты у меня самая-пресамая хорошая.
Но в тот день, который сейчас вспомнился Тимке, мама всё спала и спала. Папа с работы должен прийти поздно, когда уже будет темно. Оставалось одно: ждать Захара.
Брат вошёл в дом вместе с морозом, а у Тимки и так уже ноги и руки заледенели.
– Захар, – позвал он из угла, – мне холодно и есть хочется.
– Мама где? – откликнулся брат.
– Спит, – вздохнул Тимка.
– Ясно. Опять пьяная?
– Нет, наверное. Я не знаю, когда она пьяная.
– А ты чего там стоишь?
– Мама наказала.
– Выходи, давай, и одевайся.
– Мы гулять пойдём? – обрадовался Тимка, – Только давай сначала поедим.
– Сначала мы воды принесём – вёдра все пустые.
– А мне разве можно из угла выходить?
– Можно. Я разрешаю.
– Мама ругать будет. Она же наказала, а не ты.
– Тимош, ты есть хочешь?
Дальше уговаривать необходимости не было. Тимка оделся, и они принялись за дела.
Пока принесли воды, помыли посуду и сварили последнюю горстку макарон, на улице стало совсем темно. Папа пришёл, когда они допивали горячую воду вместо чая.
Проснулась мама и тут же начала ругаться с папой. Захар увёл Тимку в их маленькую комнатку. Они прямо одетые залезли под одеяло и обнялись. Дрожа от холода, Тимка спросил:
– Когда ты научишься печку топить?
– Я умею.
– А чего не топишь?
– Не разрешают. Боятся, что дом сожгу.
– Как это?
Но тут начался скандал и больше они не разговаривали.
Вспомнив всё это, Тимка чуть не заплакал. Без Захара было очень плохо. И по маме с папой он скучал. Хотелось втиснуться между ними и смотреть мультики. У них был телевизор. Правда, показывал он очень плохо, не то, что здесь.
В один из дней Тимка вдруг вспомнил, что Захар хотел сбежать отсюда, и стал размышлять, как это можно сделать. На прогулках он видел калитку. Она была не запрета. Значит, надо всего лишь выбрать момент, чтобы воспитательница отвернулась. Это он сможет сделать. А дальше? Дорогу-то он не знает. И, вообще, зачем куда-то бежать? Надо только потерпеть немного и мама или папа за ним приедут. Здесь, конечно, не как дома – всё нужно делать по времени, и спать заставляют рано ложиться. Зато еды сколько хочешь. В первый день, как их сюда привезли, он боялся добавки просить – и так полную тарелку супа дали. Но потом всё же решился. Так даже сосисок дали целых три штуки – не пожалели. А в следующий раз были котлеты. Всем дали по одной, а ему сразу две положили. Но Тимке всё равно хотелось добавки, чтобы спрятать и съесть потом, когда проголодается. Только тётенька (ну, никак он их по именам не мог запомнить) сказала:
– Ты, если что, воспитательнице скажи, что кушать хочешь. Она тебе с кухни разогретое принесёт.
И Тимка не стал прятать котлетку. Поверил, что дадут.
Он ел всё, что давали, кроме гречневой каши. От неё всегда отказывался. Воспитатели удивлялись, а Тимка не рассказывал о причинах. Ему было стыдно. И ещё боялся, что будут смеяться. Когда-то, когда мамы не было дома, папа принёс гречку. То ли пакет был рваный, то ли папа пьяный. Только крупа высыпалась на пол. Тимка с Захаром растерянно смотрели на коричневую кучку. Есть-то дома больше нечего. Папа смёл гречку веником в совок и высыпал в кастрюлю. Вместе с мусором и грязью. Захар попытался отказаться от такой еды, но папа сказал:
– Не хочешь – не ешь. Нам больше достанется.
И все ели эту грязную кашу, вытаскивая из неё, то волосинку, то ещё какую-нибудь соринку. Потом, когда легли спать и выключили свет, Тимке показалось, что Захар плачет. Он хотел обнять брата, но тот отвернулся:
– Отстань, я спать хочу.
Тимка больше не приставал. Он любил Захара и не хотел хоть чем-то его обидеть или мешать.
Иногда братья оставались дома совсем одни. Это были настоящие праздники. Никто не ругался. Они наслаждались этим покоем на всю катушку: бегали, прыгали, щекотали друг друга. А потом залезали на верхнюю, Захаркину кровать, и он рассказывал младшему брату, как они жили раньше, когда мама ещё не пила. Тимка совсем не помнил это время. Хотя и не маленький был: Захар говорил, что он уже в детский сад тогда ходил. Но, как ни старался Тимка, ничего не вспоминалось. Зато представить всё, что брат рассказывал, мог легко. И как на речку ходили, и как мама доставала из духовки пиццу, и как пили чай с пенками от клубничного варенья, и как Тимка испачкался так, что даже волосы были розовые. Мама его тогда прямо в одежде в ванне замочила и совсем не ругалась. Наоборот смеялась:
– Зачем я тебя мою? Такого сладкого нужно кушать.
От этих воспоминаний Тимке захотелось плакать. Он залез под кровать и уже собрался дать волю слезам, как вдруг услышал:
– Тимофей, пошли к директору за тобой родители приехали.
Родители – это значит и мама, и папа. Он пулей выскочил из-под кровати. По коридору бежал вприпрыжку. Чуть дверь не проскочил. Влетел в кабинет, готовый кинуться маме на шею и остолбенел. Вместо мамы и папы его ждали чужие тётя и дядя. Он уехал с ними, но вспомнить их так и не смог. Уже потом, когда бабушка забрала его жить к себе, узнал правду. Папа действительно был его папой. Бабушка фотки показывала, где Тимка на руках у этого папы. А вот тётя его мамой никогда не была. Она всего лишь жена папы. Свою маму он никогда бы ни с кем не спутал. А тот дядя, которого Тимка считал папой, всего-навсего мамин новый муж. Но это стало понятно лишь потом. А тогда…
Тогда его привезли в дом папы. Теперь у него были брат и сестра – дети новой мамы. Они вечно насмехались над Тимкой, ломали игрушки, подаренные бабушкой, и все свои проделки сваливали на Тимку. Доставалось ему регулярно. Однажды новоявленная мама так оттаскала его за ухо, что в том месте, где ухо из головы вырастает, появилась трещинка. Она болела, но никто кроме воспитательницы в детском саду ни разу не помазал эту ранку. Зато, иногда его на выходные приводили к бабушке. А она устраивала так, что в эти же дни к ней приезжал Захар. Какое же это было счастье! Тимка настолько радовался этим встречам, что тут же забывал о том, как, свернувшись калачиком под одеялом в своём новом доме, плачет по ночам от обиды и тоски. Он представлял, что обнимает свою родную маму, а не подушку и, уткнувшись в неё носом, шептал:
– Мамочка, пожалуйста, приезжай за мной поскорее. Я всегда-всегда буду тебя слушаться, – и обязательно добавлял, – научусь посуду мыть, и буду во всём тебе помогать.
Наплакавшись вволю, засыпал, и ему снилась мама. Теперь ему всегда снился один и тот же сон. В нём мама почему-то была такая, о какой Тимке рассказывал Захар: красивое платье, пушистые волосы волнами лежали на плечах и он, даже во сне, чувствовал аромат нежно-сладких духов. Мама доставала из духовки огромный пирог и, улыбаясь, говорила:
– Сыночек, ты руки помыл?
Тимка показывал ей свои ладошки:
– Чистые.
Мама гладила его по голове и целовала в макушку:
– Тогда давай скорее кушать. Нам ещё за Захаром ехать нужно, боюсь не опоздать бы на поезд.
Тимка бежал к столу, спотыкался и падал. Он помнил этот сон наизусть. До малейшего движения и слова. Зная, что сейчас упадёт, старался бежать осторожнее, но всё равно каждый раз спотыкался. Только, когда ночевал у бабушки, ему ничего не снилось.
Утром он просил:
– Давайте, маме позвоним.
Захар сидел, молча, пока они набирали мамин номер телефона и долго слушали, как из трубки доносилось: «Абонент временно недоступен. Перезвоните позднее». А потом, также молча, усердно мыл посуду, долго и тщательно намыливая три тарелки и три чашки, не откликаясь и не оборачиваясь, если его звал Тимка.
Когда наступила зима, Тимка что-то натворил. В чём он провинился, уже забылось, а вот наказание помнится до сих пор. Папа, с которым он теперь жил, долго кричал на него, а потом поставил в угол и сказал:
– Раз не умеешь себя вести, больше к бабушке не пойдёшь.
Тимка надеялся, что потом его простят и всё будет, как обычно. Но прошёл Новый год, а к бабушке его так и не отвели.
Однажды за обедом в детском саду воспитательницу кто-то вызвал в коридор. Она вышла из группы, и дети сразу начали баловаться. Тимка смотрел на них и думал: «Глупые – сейчас всех отругают и оставят без компота». Он вёл себя хорошо, но воспитательница, когда вернулась, почему-то подошла именно к нему:
– Ты уже покушал?
Тимка залез рукой в стакан, вытащил последний кусочек яблока, сунул его в рот и качнул головой:
– Угу.
– Иди, мой руки.
Вытирая лицо мягким розовым полотенцем, удивлялся: «Чего это она не ругает никого?» Дети продолжали баловаться, но воспитательница, не обращая на них никакого внимания, повела Тимку в коридор. А там…
– Бабушка-а-а-а, – заорал Тимка во всё горло, и повис на ней, обхватив руками и ногами.
Бабушка, гладила его по голове, целовала и плакала:
– Ты чего ко мне не приходишь?
– Бабушка, миленькая, хорошенькая, забери меня к себе. Я всё-превсё буду делать. И слушаться тебя буду. Ну, пожалуйста!
– Тимоша, родной мой, я без папиного разрешения не могу. Ты попроси папу и скажи ему, что я очень по тебе скучаю.
– Лучше ты его сама попроси. Он меня не будет слушать.
– Солнышко моё, он трубку не берёт и телефон отключает, когда я звоню.
Они просидели на скамейке в раздевалке весь тихий час. Воспитательница закрыла глаза на все правила. Лишь попросила:
– Вы только не уводите его, а то меня уволят.
Бабушка приходила ещё несколько раз в детский сад. А потом папа отвёз Тимку в больницу. Вроде бы он и не болел ничем, но его почему-то переодели и отвели в палату. Теперь он жил здесь. Всех детей навещали, приносили гостинцы. К нему никто не пришёл ни разочка. В снах мама по-прежнему каждую ночь пекла для него пирог и каждый раз торопила, чтобы успеть на поезд. А Тимка всё также спотыкался и, не успев упасть и удариться, просыпался.
В один из серых дней какая-то тётя помогла ему одеться, посадила в машину и привезла к незнакомому дому с табличкой. Что на ней было написано, Тимка не знал. В шесть лет ещё не все умеют читать, а ему даже буквы никто не показал. В новом центре реабилитации было почти так же, как в том центре, куда их вместе с Захаром привезли, когда забрали от мамы. Только телевизор стоял прямо в комнате. Чтобы посмотреть мультики, не надо было спрашивать разрешения и идти в холл. Хочешь включить – бери пульт и садись. Хоть сколько можно смотреть. Лишь бы другим не мешал. Играть Тимке ни с кем не хотелось. И он садился перед телевизором, делал вид, что смотрит, а сам думал. Теперь, чтобы представить маму и папу – не того, который взаправдашний, а который жил с ним, с мамой и Захаром – не нужно было закрывать глаза. Тимка научился разговаривать с ними, даже не шевеля губами. Он каждый раз уговаривал их приехать за ним: «Я бы и сам к вам приехал, да дорогу не знаю. И денег на билет у меня нет. А на поезд без билета не пускают».
Как-то раз к нему подошёл мальчик:
– Меня Алёша зовут. А тебя?
Тимка насупился, глянул на того и отвернулся – не хотел он ни с кем дружить. Но потом подумал, что так себя ведут только невоспитанные мальчики и сделал, как учил Захар: протянул руку и назвал своё имя. Алёша, видимо, не знал такого правила, потому что сначала внимательно посмотрел-подумал, а лишь потом ответил рукопожатием и сказал:
– Пошли играть.
– Не хочу, – отвернулся Тимка.
– Ты знаешь кто такой Бог?
Вопрос был настолько неожиданным, что Тимка, забыв про мультики, уставился на Алёшу. А тот уточнил:
– Совсем-совсем не знаешь?
– Бабушка сказала, что он на небе, – немного помолчал, вспоминая, и добавил, – и всё про нас знает. У неё дома есть картинки про него, забыл, как они называются.
– Иконы.
– Ага. Иконы.
– Вот и попроси у Бога, чего хочешь, а то уставился на мультики…
– А откуда ты знаешь, что я…
Тимка замялся, не зная, как сказать, так, чтобы не выдать свои мечты. Но Алёша и не ждал этого. Вытащил из-под футболки верёвочку с крестиком:
– У тебя есть такой?
– Бабушка крестик давала мне, только он потерялся.
– Плохо, – вздохнул Алёша, – мне тоже бабушка крестик дала. Велела Бога просить, чтобы мама пить вино перестала.
– И чего?
– Я попросил его очень-очень хорошо, и теперь мама совсем не пьёт. Мне сказали, что скоро я домой поеду.
– Здорово! Я тоже домой хочу.
– А хочешь, я маму попрошу, и она тебе тоже крестик принесёт? Тогда Бог тебя лучше слышать будет.
– Хочу.
Алёшина мама крестик Тимке не привезла, потому что когда она в следующий раз приехала, то увезла с собой Алёшу. Навсегда.
Тимка попробовал представить, как поднимается по высокой лестнице на облако. Получилось. Он подошёл к большому седому дедушке в длинной-предлинной белой рубахе с палкой в руках, похожей на посох Деда Мороза. У него над головой была большая белая тарелочка с золотым кружочком по краю. Бабушка говорила, как она называется, только Тимка не запомнил. Зато было сразу понятно, что не ошибся облаком – это был Бог. В первый раз у него получилось только посмотреть на него. А разговор Тимка представить не успел – позвали обедать. А вот, когда все легли спать в тихий час…
Сначала Тимка стеснялся, но потом вспомнил, что бабушка, если он долго молчит, говорила: «Нельзя отнимать у других время. Скажи, что считаешь нужным, а потом разберёмся прав ты или ошибся». Он подошёл поближе, и начал:
– Здравствуйте, Бог!
Не дождавшись ответа, Тимка продолжил:
– Мне сказали, что Вы всё можете. Помогите, пожалуйста. Я хочу жить с мамой и папой. И ещё с Захаром. Это мой старший брат и я его тоже очень люблю. Он, правда, сейчас живёт со своим папой.
Тимка немного помолчал, а потом осмелился и посмотрел на Бога:
– Если честно, то я запутался в папах. Может, Вы сможете мне объяснить?
Бог молчал, но смотрел на Тимку ласково, и тот продолжил:
– Вот, если Захар мой брат, то его папа должен быть и моим папой. Так?
Бог едва заметно кивнул. Тимка заговорил увереннее:
– Тогда почему на фотках, где я совсем маленький, у меня другой папа – тот, с которым я жил, пока он меня не отвёз в больницу? И почему этот папа Захару совсем не папа? Мне так бабушка объяснила.
Бог снова молчал и Тимка опять заговорил:
– Может, бабушка, что-то напутала и этот папа вовсе чужой дядя?
Бог покачал головой, как бы говоря: «Нет». Тимка вздохнул:
– Но у нас же с Захаром был общий папа. Мы жили все вместе, и он нас любил и совсем не обижал. Вот я и хочу, чтобы мы опять так жили.
Бог молчал. Тимка не понял, исполнит он его просьбу или нет. Решил, что недостаточно хорошо попросил, приблизился к нему на один маленький шажок, сложил ладошки вместе и посмотрел умоляюще:
– Боженька, миленький, хорошенький, сделай так, чтобы мама за мной приехала.
Тимка совсем не хотел плакать, но слёзы сами собой текли из глаз. Ему было очень стыдно, что он расплакался, как маленький. Стараясь не разреветься ещё сильнее, крепко зажмурился и глубоко вздохнул. Успокоившись, снова посмотрел на Бога:
– Пожалуйста!
Но Бог не произнёс ни слова. И даже головой не покачал. Вдруг Тимке стало ясно, что мама за ним никогда не приедет. Будто кто-то шепнул ему об этом. Он даже оглянулся, но на облаке никого больше не было – только он и Бог. От этой новости глаза снова начали наполняться слезами, а сердце так сильно застучало, что даже в ушах отдавалось: «Бум-бум, бум-бум». Тимкины губы сами собой скривились, и он уже собрался, не стесняясь, зареветь, как вдруг его окутало каким-то ласковым теплом. Он помнил это ощущение: так мама его обнимала, когда он был совсем маленьким. Она прижимала к Тимкиной щёчке свою ладонь и шептала в ухо: «Ш-ш-ш, мой сладкий, всё пройдёт». Тогда, давно, и, правда, всё проходило. Прошло и сейчас. Тимка с надеждой взглянул на Бога: вдруг передумает. Но Бог снова молчал.
Открыв глаза, Тимка осмотрелся – все дети спали, а воспитательница сидела за столом и что-то писала в толстой тетради. Он перевернулся на другой бок, закрыл глаза и заснул. После тихого часа Тимка впервые за всё последнее время улыбнулся и стал играть с детьми.
А ночью ему снова приснилась мама. Сначала всё было, как обычно. В нарядном платье, с красиво уложенными волосами, мама достала из духовки пирог. Повернулась к Тимке и, как всегда, улыбаясь, спросила:
– Руки чистые?
На одну минуточку Тимке показалось, что у мамы сегодня грустные глаза. Но потом он вспомнил, что это сон, и в нём до сих пор ничего не менялось, облегчённо вздохнул и протянул маме ладошки. А дальше всё пошло не так. Раньше мама гладила его по голове и целовала. А сегодня Тимка почему-то стоял от неё далеко. Знал, что должен сейчас побежать, но ноги, словно приросли к полу. Тогда он протянул к маме руки. Она медленно отвернулась и пошла прочь. «Мама», – негромко окликнул её Тимка, но та вдруг исчезла, словно и не было её в этом сне никогда. Тимка испугался только на минутку, а потом со всех ног бросился вдогонку:
– Ма-а-а-а-ма-а-а-а…
И, вот, тут он запнулся и со всего размаху шлёпнулся на пол. Больно ударился и… проснулся.
Оказалось, что он свалился с кровати. Воспитательница подняла его, снова уложила под одеяло, но он никак не мог успокоиться. Тогда она взяла его на руки и укачивала, приговаривая:
– Ш-ш-ш-ш, это всего лишь сон. Это не правда. Расскажи мне, что ты видел.
Тимка наотрез отказался говорить об этом. Тогда она сложила свою ладошку лодочкой и подула на неё:
– Сделай вот так и сон улетит.
Тимка затих, но повторять за воспитательницей не спешил. Она убеждала:
– Я точно знаю – сама так всегда делаю, когда не хочу, чтобы сон сбывался.
Тимка подул на свою ладошку и окончательно успокоившись, заснул. Больше мама ему не снилась. Никогда.
Через несколько дней к ним в комнату зашла заведующая:
– К тебе гости.
– Кто?
– А кого ты хочешь увидеть?
Тимке очень хотелось, чтобы пришла мама. Но, вспомнив разговор с Богом и недавний сон, почувствовал, что это не она. Вдруг само собой у него вырвалось:
– Бабушку.
– Ну, тогда идём.
Пока они шли по длинному коридору Тимка размышлял: «Может, я всё-таки зря сказал, что бабушку хочу увидеть? Может, всё-таки надо было сказать: маму?» Но тут они вошли в большой холл. Забыв обо всём на свете, выдернул ладошку из руки заведующей, что привела его сюда и, крича во всё горло: «Ба-а-а-бушка-а-а-а!» – побежал. Та едва успела его поймать. Потом, когда, нацеловавшись, они сидели на диване, спросил:
– Ты меня заберёшь отсюда?
– Заберу, мой хороший, только не сегодня.
– Почему?
– Для этого нужно много специальных документов. Как только я их соберу, мы сразу поедем ко мне.
– А Захар? – Тимка спросил и посмотрел на бабушку.
Только сейчас он заметил, что она всё-таки старенькая у него. Раньше ему казалось, что она совсем не бабушка, а просто тётя. Потому что у всех знакомых детей бабушки были с морщинистыми лицами, ходили как-то тяжело, некоторые даже с палочками. Да и одежда у них была… Захар называл её старушечьей. А, может, это из-за того, что сегодня на ней всё чёрное одето? Ещё и платок на голове. Тимка даже хотел сказать, что в шляпе она красивее. Но промолчал. Главное, что она у него есть, и то, что теперь ей известно, где он живёт. То, что она заберёт его к себе, сомнений не вызывало – она же пообещала. А ей Тимка верил.
Время тянулось очень медленно. Пока бабушка добивалась какого-то глупого разрешения от папы, Тимка часто стоял у окна – ждал. И вот, наконец, она приехала за ним. Правда, пока забирала не навсегда. Но неделя – это тоже хорошо. Всю дорогу Тимка болтал не переставая. То рассказывал бабушке, как сильно он скучал по ней, то расспрашивал про Захара, то уговаривал приезжать к нему чаще. И всё порывался попросить, чтобы она больше не надевала этот ужасный платок, но почему-то так и не сказал. Когда смотреть на него становилось невмоготу, отворачивался к окну:
– Бабушка, а почему вон то дерево такое чёрное?
– Сгорело.
– Как?
Не получив ответ, продолжал расспросы:
– А зачем траву жгут?
За окном действительно стелился дым над остатками выжженной травы.
– Чтобы новой расти не мешала.
Тимка тогда удивлялся, что бабушка, как-то коротко, не интересно отвечает. Ему нравилось, когда она на любой его вопрос целую историю рассказывала. Поэтому, увидев обугленные брёвна дома без окон и крыши, с надеждой спросил:
– А этот дом сгорел, да?
Но бабушка только головой кивнула:
– Да.   
Обдумывая, что бы такого ещё спросить у бабушки, Тимка не заметил, как подъехали к нужной остановке. А дома он сразу заметил перемены. Возле картинки, на которой нарисован Боженька (Тимка так и не запомнил, как она правильно называется) в маленькой чашечке горел огонёк.
– Это что? – спросил он у бабушки.
– Лампадка.
– А зачем она нужна?
Но бабушка отправила его переодеваться. В комнате на телевизоре стоял мамин портрет. Раньше его здесь не было. И ещё рядом стояла рюмка, накрытая куском чёрного хлеба. Мамин портрет Тимке очень понравился. Она на нём была такая красивая! Даже лучше, чем во сне.
– Бабушка, а зачем рядом с мамой хлебушек? И что это за полоска чёрная на фотке?
– Иди сюда, – позвала бабушка и села на диван.
Тимка пристроился рядышком.
– Солнышко моё, – начала бабушка, – ты у меня уже большой мальчик, всё поймёшь.
Тимка насторожился. Что-то неприятное и страшное закружилось вокруг него. От нехорошего предчувствия во рту сделалось горько, почти так же, как в тот раз, когда он глотнул из папиного стакана. Сердце забухало в ушах «бум-бум, бум-бум». Он почему-то догадался, что с мамой что-то случилось. Но не хотел сам говорить об этом. Ждал. Посмотрел на бабушку. Она смахнула со щеки слезу, судорожно вздохнула и обняла Тимку:
– Мамы больше нет.
– Как это?
– Она умерла?
Тимка не знал, что значит, умерла, но, если бабушка плачет, наверное, это очень плохо. Хотел попросить бабушку, чтобы та объяснила, но вместо этого спросил:
– Почему?
– Она сгорела.
Ответ его поразил так, что некоторое время он молчал. Потом стал расспрашивать:
– Как это?
– Дома был пожар.
– Наш дом теперь такой, как тот, что мы видели?
– Да.
– А папа? – цеплялся он за последнюю надежду.
– Он был на работе.
– А сейчас, он где?
– Уехал к своей сестре.
– А, когда он к нам приедет?
– Думаю, что никогда.
– А мама? Она где сейчас?
– Мы её похоронили.
– Там, дома?
– Нет. Я её привезла сюда.
Тимка обрадовался – значит, его мама где-то рядом:
– Мы пойдём к ней?
– Да.
– Когда?
– Завтра.
– Бабушка, можно мне этих конфет взять? Для мамы.
– Конечно, бери.
Утром Тимка поднялся ещё затемно:
– А когда мы к маме пойдём?
– Как только рассветёт.
Едва за окном посветлело, они вышли из дома. Тимка всю дорогу крутил головой, и гадал: в какой же дом они войдут, где мама ждёт его? Но бабушка почему-то зашла туда, где не было ни каких домов вообще. На огромном поле за маленькими заборчиками стояли рядами плиты с портретами и кресты. Тимка забеспокоился:
– А куда мы пришли?
– На кладбище.
– А мама где?
– Потерпи, уже не далеко.
– Она нас здесь ждёт?
– Да.
– А что она тут делает?
– Она здесь похоронена.
– А что значит похоронена?
– Когда люди умирают, их хоронят.
– Как?
– Закапывают в землю.
– И маму закопали?
Бабушка открыла маленькую калиточку и прошла через неё к земляному холмику:
– Вот здесь мама.
Тимка уставился на крест с маминой фотографией:
– А как я конфеты ей отдам?
– Просто положи вот сюда, – показала бабушка на блюдце.
– Она потом придёт за ними?
– Нет, Тимоша, ей их вон те птички отнесут, – показала бабушка на ворон, что кружились над кладбищем.
– А куда они отнесут? Давай сами туда сходим.
– Мамина душа теперь на облачке. Мы же с тобой летать не умеем.
– Ты сказала, что её закопали, – совсем запутался Тимка.
– Закопали мамино тело, а душа улетела на небо.
Тимка так ничего и не понял. Стало ясно одно – маму он больше никогда не увидит. Ему очень хотелось её обнять. И, чтобы она его обняла. Он посмотрел на небо:
– Мама на том облачке или вон на том?
– Ты её не видишь?
– Нет.
– Я тоже не вижу. Но она нас видит. Это я знаю точно.
Тимка поверил – бабушка никогда не обманывает. Если сказала, что мама его видит, значит так и есть. Подошёл к могиле, погладил фотографию и… обнял крест. Очень хотелось расплакаться. Слёзы клокотали где-то в горлышке, но до глаз никак не могли добраться. От этого было так плохо, что у него заболела голова. Тимка положил её на перекладину креста и замер. Бабушка воткнула в землю принесённые с собой цветы и подошла к Тимке:
– Солнышко, давай положим маме конфетки.
Тимка не шелохнулся. Бабушка погладила его по голове:
– Родной мой, не надо расстраивать маму. Она видит, как ты грустишь, и ей от этого плохо.
Тимка снова посмотрел на небо:
– Мамочка, я не буду грустить, – и начал доставать из карманов конфеты.
Положив их на блюдце, вздохнул:
– Надо Захару позвонить, рассказать про маму.
– Он знает. Папа с ним приезжал на похороны.
И вот тут Тимка заплакал:
– А меня, почему не взяли?
Бабушка обняла Тимку:
– Нельзя маленьким на похороны, хороший мой.
– Я не маленький.
– Да, сынок, теперь ты большой.
– Бабушка, ты, правда, заберёшь меня к себе?
– Обязательно. Только не сразу. Нужно сначала документы оформить, чтобы всё было по правилам.
– По каким правилам?
– По взрослым.
Теперь бабушка забирала Тимку к себе часто. У Захара начались летние каникулы, и он тоже гостил у неё. А на день рождения, поздравить Тимку, приехал папа Захара. Сначала они все вместе отправились в парк. На каких только каруселях не катались. Но больше всего понравилось колесо обозрения – вот это верхотура! А ещё на батуте прыгать здорово. И на машинках тоже классно гонять. В общем, когда возвращались обратно, Тимка не мог решить, что было самое лучшее. А дома был праздничный стол. Такого дня рождения с шариками на стенах и тортом со свечами у Тимки никогда не было. Но закончился этот радостный день слезами.
Когда их с Захаром отправили спать, Тимке зачем-то понадобилось на кухню. Может, пить захотел, может, что-то вспомнил и хотел рассказать бабушке, а терпеть до утра было долго. Дверь была закрыта не плотно. Тимка увидел, что взрослые пьют чай. Он уже протянул руку к двери, чтобы войти, но тут услышал такое!.. Тимка знал, что подслушивать нехорошо, но ноги его не слушались. Папа Захара спросил у бабушки:
– К школе-то Тимошку успеешь забрать?
– Нет. В первом классе придётся ему там учиться.
Тимка закусил губу, чтобы не закричать: «Ты же обещала забрать меня!» Слёзы душили. Он из последних сил сдерживал их. Даже голова закружилась от напряжения. А они продолжали:
– В чём загвоздка?
– Так его отец и не забирает пацана, и отказ не пишет.
– В смысле? Какой отказ?
– Чтобы мне, как бабушке, разрешили забрать ребёнка, у него не должно быть обоих родителей.
– Ну, и закон!
– В принципе ждать осталось не долго. У органов опеки тоже есть определенные сроки. Вчера мне оттуда звонили, сказали, что при последнем разговоре, отец пообещал приехать в ближайшее время и написать отказ.
– Не понял… От своего сына отказаться?
– Если он сделает это, то в ближайшее время состоится суд по лишению родительских прав, и я смогу заняться оформлением документов.
Тимка из всего услышанного понял только, что своему отцу он не нужен. Ему стало одновременно обидно и стыдно. Он, что такой плохой?! Папа Захара, словно мысли Тимкины услышал:
– Как такое ему вообще в голову пришло? Он, что кретин?
– Да был бы Тимошка разгильдяй какой! Мальчишка-то замечательный: добрый, ласковый, заботливый. Я обязательно добьюсь, чтобы мне его отдали.
Тимка на цыпочках вернулся в спальню, залез под одеяло и дал волю слезам. Незаметно провалился в тяжёлый сон.
А бабушка всё-таки сдержала своё слово – теперь Тимка жил с ней. Иногда они ссорились. Обычно, когда он её обманывал или начинал лениться. Ну, расслабился он после расписаний больниц и центров. Дома было так тепло и спокойно, что хотелось иногда побыть маленьким. Но это случалось всё реже. Потому что ему уже целых восемь лет! Да и некогда теперь заниматься ерундой и баловаться – кроме школы нужно успевать на тренировки по дзюдо ходить. Ещё они с бабушкой часто в музеи ездят. Тимка даже не догадывался сколько там всего интересного. Никак не мог решить, что круче: танки с самолётами взаправдашние, или самовары, лапти и сундуки резные? Ещё недавно Тимку приняли в театр. Детский, конечно. Но это так здорово изображать на сцене другого мальчика. А лучше всего было сидеть рядом с бабушкой на диване и смотреть телевизор. Она всегда находила такие классные фильмы, что, когда Тимка рассказывал про них в школе, все завидовали – никто их почему-то не видел. Бабушка говорит, что такое кино снимали, когда она была девочкой. Тимке эти фильмы очень нравились. И книжки, которые советовала почитать бабушка, тоже были классные.
Вынырнув из своих горестных мыслей, Тимка закрыл книжку и пошёл на кухню. Бабушка оглянулась:
– Всё готово, сынок. Мой руки, будем кушать.
Тимка обнял её крепко-крепко:
– Бабушка, я тебя очень люблю.
– И я тебя очень люблю, – погладила она его по голове.
Они, наверное, ещё долго бы так стояли, но в прихожей задинькал звонок:
– Кто бы это мог быть? – удивилась бабушка, и они вместе пошли открывать.
В распахнутую дверь влетел радостный Захар:
– Сюрприз!
– А папа где? – выглянула на площадку бабушка.
– Он мне разрешил одному к вам приехать, – приподнял Захар брата, обхватив его руками.
Бабушка удивлённо уточнила:
– Правда?
– Мне уже 14 лет, – сказал он, раскачивая Тимку, – Забыла?
– Да помню – месяц назад отметили.
Поставив брата на пол, Захар достал из кармана паспорт и протянул его бабушке:
– Вот, смотри, вчера получил!
Бабушка внимательно пролистала все странички:
– Регистрация есть, жениться пока не успел, детьми тоже не обзавёлся, – заулыбалась она и вернула паспорт, – поздравляю тебя! Пошли отмечать. Правда, пирог у меня сегодня не запланирован, так что…
– А вечером? – хитро прищурился Захар.
– Ну, если только вечером.
Пирог пекли все вместе. Бабушка командовала, Захар, вооружившись миксером, смешивал продукты, которые ему подавал Тимка. Чай пили в тишине. Каждый думал о чём-то своём. Но, если бы они умели читать мысли то, наверное, удивились бы – мысль была у всех одна: какое это счастье, что мы вместе.
ноябрь 2016 г.