Есть времена, в которых интересно жить, но трудно выжить. Таким, безусловно, было время после распада СССР. В эти годы каждый человек мог попробовать заняться чем угодно – старая система была разрушена, и все ниши свободны. В это время у меня и появилась идея – сделать собственную передачу на телевидении. Я даже придумал для неё название: «Курилка». Я помню, что во время перекуров всегда звучало много шуток, рассказывались свежие анекдоты, случаи из жизни. И я решил перенести всё это на телеэкран. Героями передач стали артисты разных театров, их истории оказались наиболее весёлыми. Интересно, что через пару лет в Москве вышла книжка под схожим названием «Театральная курилка». Я к этой книге отношения не имею, а её автор даже не знает о моём существовании. Но при этом есть ещё одно удивительное совпадение. Книжку написал московский театральный деятель Борис Львович. Моё имя и отчество – Лев Борисович, то есть мы с ним в какой-то степени зеркальные близнецы. Это можно считать совпадением, а можно и тем, что висящая в воздухе идея, не разобравшись, кому из нас предназначена, решила опуститься на голову сразу обоим.
Первым моим гостем был артист рижского театра оперетты Альфред Наумович Озеров. Кстати, оперетту я никогда не жаловал и, как оказалось, напрасно. Озеров, оказывается, был не только прекрасным комическим актером, но и остроумным собеседником. Хотя съёмка должна была длиться всего час, Альфред Наумович рассказал столько всяческих историй, что их хватило на целых две передачи. Оператор, стоявший за камерой, потом признался, что во время записи буквально трясся от хохота и думал, что придётся прервать съёмку.
Приведу только один рассказ актёра.
Рейсовый самолет должен был вылетать из Москвы в Ригу. Уже закрыли дверь и вдруг снова подали трап, по летному полю проложили красную ковровую дорожку, и на борт поднялся какой-то человек. Разумеется, все пассажиры с любопытством уставились на вошедшего, пытаясь понять, кто он такой? И очень быстро по самолету разошлась весть, что это тогдашний первый секретарь компартии Латвии Август Восс. Прибывшего пассажира посадили на свободное место, а в соседнем ряду через проход оказался человек, который слегка выпил перед полётом, поэтому сразу же задремал и не видел прибытия своего именитого соседа.
Восс летел, очевидно, с какого-то совещания, потому что сразу вынул из портфеля деловые бумаги и стал их просматривать. И тут пассажир проснулся, и повернувшись к нему, с явно выраженным одесским акцентом спросил:
– Простите пожалуйста, вы рижанин?
– Да, рижанин! – вежливо ответил Восс, хотя явно был недоволен, что его оторвали от дела. Но сосед не унимался.
– Извините, если я неправильно спрашиваю, но у вас в Риге много комиссионных магазинов?
– Я в этих магазинах не бываю, – сухо ответил Восс.
Прошло какое-то время, но долго молчать одессит явно не мог. – Все-таки скажите пожалуйста, где лучше покупать у вас вещи: на базаре или в комиссионке? Как бы вы посоветовали?
– Я не хожу на базар – отрезал Восс.
– Да? - удивился сосед. – Вот счастливый человек! Наверное, много зарабатываете?
Восс демонстративно отвернулся, но попутчик продолжал допытываться: – Скажите пожалуйста, а как у вас в Риге насчет вкусно покушать? И чтобы дешево. А то у нас в Одессе сколько ни заплати, все равно таким дерьмом накормят.
– Извините, но я в ресторанах не обедаю.
Одессит с изумлением посмотрел на Восса.
– Что такое? В магазинах вы не бываете, на базаре не покупаете, в ресторане не обедаете. Интересно, где вы работаете? Вы, наверное, чиновник, – вдруг догадался он. – И зарабатываете так хорошо, что вам ничего не надо. А тут крутишься, вертишься, чтобы копеечку заработать. Вот еду к вам, хочу кое-что продать. Кстати, не подскажите, у вас продать так же трудно, как у нас в Одессе?
– Вы извините, но я сейчас очень занят, –сказал Восс. Давайте отложим разговор на потом.
– Как, на потом? – удивился пассажир. – Ведь скоро посадка!
Действительно, стюардесса объявила о том, что рейс подходит к концу. Одессит обиженно замолчал, но напоследок все-таки опять обратился с вопросом: «Вы не окажете мне одну любезность? Когда мы выйдем, не проводите ли до ближайшей комиссионки. А то я не ориентируюсь в вашем городе».
В это время самолет остановился, открылась дверь, какой-то человек подскочил к Воссу, бережно принял у него портфель и почтительно понес его к выходу. Восс последовал за ним. Пассажир, ничего не понимая, уставился им вслед.
– Что такое? – громко спросил он. – Зачем он вырвал у него портфель? Там что, бомба лежала?
И тут Альфред Озеров ему пояснил, что трудно сказать, какое содержимое портфеля у Первого секретаря компартии Латвии.
– Как вы его назвали? - вытаращился одессит. И вдруг он очень спокойно развалился в кресле и произнес: – Знаете что! Я не выйду из этого самолета. Пусть везут меня обратно. Если этот Шмыдрыгайло – первый секретарь, значит у вас еще хуже, чем в Одессе!
Озеров впоследствии рассказывал, что после выхода передачи в эфир местные торговки бесплатно угощали его сметаной. Меня, кстати, на базаре тоже стали узнавать, однако сметану никто не предлагал, а, наоборот, просили угостить сигаретами. Из-за этого я пришёл к выводу, что актером быть выгоднее, чем автором.
А мы с Альфредом Наумовичем после этого общались довольно часто. В этом преимущество профессии журналиста – ты приобретаешь такое количество знакомых, с которыми вряд ли когда-нибудь свела бы судьба.
Однажды один мой коллега, спросил, знаю ли я, что фамилия Озеров – это псевдоним, а его настоящая фамилия – Файнзильберг. Я ответил, что ничего странного в этом не вижу. В конце концов, Фаина Раневская тоже на самом деле не Раневская. Но тут мой собеседник сообщил, что писатель Илья Ильф тоже носил фамилию Файнзильберг, и Озеров – его племянник. Только об этом мало кто знает. Признаюсь, я не выдержал и при случае осторожно поинтересовался у Альфреда Наумовича, правда ли это? Он нехотя подтвердил, но сказал, что не хочет афишировать, чтобы не было даже разговоров, что он претендует на какое-то наследство писателя. Когда я наблюдаю сегодняшние телевизионные битвы за всевозможные наследства, то невольно думаю: неужели люди со щепетильной душой навсегда ушли вместе с прошлым веком.
В наших разговорах мы, естественно, постоянно возвращались к теме рижского театра оперетты. Театр давно был закрыт, вернее умер неестественной смертью. Тогдашний министр культуры придумал дивный по глупости ход – объединить вместе театр оперы и оперетты. В своё время в анекдоте про армянское радио был задан вопрос: Что будет если скрестить змею и ежа? Ответ: два метра колючей проволоки. Из объединения театров получилось то же самое. Впрочем, что можно ожидать от министра, который по несовместительству был музыкантом, к тому же талантливым? По несовместительству – потому что крайне редко удаётся совместить в одном человеке министра, музыканта и талант. В результате страдают все трое.
Театр стоял заброшенный, но однажды я увидел его ожившим. В этот день Озеров отмечал там свой юбилей. Снова собрались зрители, играла музыка и актёр, несмотря на свои 70 лет, исполнял свои любимые арии. Давно известно, что у актера на сцене вырастают крылья, и когда весь зал приветствовал Озерова овациями, он убежденно выкрикнул: «Я обещаю, сделаю всё, чтобы возродить театр оперетты!» Но, к сожалению, это было уже невозможно. Актеры только на сцене чувствуют себя всемогущими, а в жизни их голос, увы, теряет силу.
Прошло время и я сообщил Альфреду Наумовичу, что собираюсь переезжать в Германию. И тут он показал мне какое-то письмо. Оказывается, мы подали документы почти одновременно, но он получил разрешение почти сразу. Германии почему-то нужен был бывший актер. Но Альфред Наумович никак не мог решить, нужна ли ему Германия? Ему был дан год на размышление, и он принял решение никуда не ехать. Как люди не решаются покинуть родные могилы, так и актер не мог бросить свой умерший театр.
Когда я уезжал, мы договорились, что как только устроюсь, обязательно опишу всё, с чем столкнусь в Германии. И своё первое письмо я отправил именно Альфреду Наумовичу Озерову. Но получил ответ, что до адресата оно не дошло. По стечению обстоятельств, актер умер как раз в день моего отъезда. Это была первая порванная ниточка, связывающая меня с родным городом. Зато теперь я иногда открываю томик, с «Записными книжками» Ильи Ильфа, и почему-то слышится голос Альфреда Наумовича Озерова. Поэтому, мне кажется, что души юмористов не умирают, а просто переходят как эстафета от одного к другому.