Я хочу признаться в любви. Именно сегодня. Потому что сегодня - День учителя. А я - учительница. Сколько себя помню, столько и помню свое желание стать учительницей вот именно истории. Почему истории? Мне неведомо. У меня в любимых и самых любимых предметах были ещё физика и английский. Но только история была похожа на сказку. Рим и гладиаторские бои, древняя Греция, Междуречье, Египет приоткрывали мне на уроках истории завесу времени.
- Так вот как раньше люди жили! Вот откуда жизнь пошла! Как интересно!
Неподалеку от нашего дома в Благовещенске находился областной краеведческий музей. Вход в него был платный, но стоил так мало, что мама мне такую сумму давала. И вот, зажав денежку в кулачок, я шла пешком в наш музей. Я выходила на перекресток улиц Чигиринской и Кооперативной и сворачивала направо. Потом доходила до городского рынка и сокращала дорогу. Я пересекала площадь городского рынка по диагонали. А там уже до музея недалеко было. Приземистое кирпичное здание было неказистым на вид. Построено оно было к приезду наследника престола Николая Второго в наш город, как выставочный павильон. Золотопромышленники постарались и сделали макет золотодобывающего предприятия, а также устроили выставку намытых самородков. Ходили слухи, что один такой самородок был подарен наследнику престола и весил он около пяти килограммов.
Мне нравилось бывать в музее еще и потому, что там была моя фотография. Да, да! Мы были на пионерском параде, а фотограф снял нашу колонну, я случайно попала в объектив камеры, фотография попала на стенд музея, который был озаглавлен "Праздники и будни нашего города". Конечно, подписи о том, что вторая справа в третьем ряду идет Валя Колпакова, ученица четвертого "Г" класса четвертой школы
города Благовещенска под фотографией не было. Да и не нужно. Я и так знала, что это - я. В штапельной черной юбке по моде тех лет длины миди, как бы сказали сегодня, в белоснежной ситцевой блузке, с красным шелковым галстуком на груди я торжественно вышагивала на пионерском параде. А пионервожатая кричала мне сбоку, что я иду не в ногу.
- Не в ногу, Колпакова, не в ногу! Смени ногу!
Но я шла, как шла. Еще чего. Не в ногу! Это все не в ногу, а я одна в ногу. И на окрики её я не обращала никакого внимания. Вот какая вредная девчушка я была. Отец подшучивал надо мной.
- Привет от моей бабушки - персиянки. Ох, и вредная была.
И сто раз я слышала историю о папином дедушке, очень бедном человеке, который решил переселиться в дальние края из далекой Белоруссии, но неженатых не брали. А в деревне никто замуж за бедного парня, у которого ни кола ни двора, не шел. И пошел он на рынок в Витебске и стал спрашивать, а нет ли здесь какой бедолаги, которая бы пошла за него замуж. Люди подсказали, что торгует здесь бедная Офеня из Турецких земель. Одна совсем на белом свете. Негде ей и голову прислонить свою. Посмотрел Максим на турчанку, и она ему поглянулась. Перешла она в христианство и повенчалась с красавцем голубоглазым и пошла за ним на край света, по переселению на Дальний Восток. И прославилась в нашем роду тем, что вредная была и вспыльчивая очень. Горячий имела характер.
И как я могла не полюбить историю, если вокруг было столько замечательных рассказчиков, если бабушка рассказывала о прежней жизни так красиво, если дедушка даже водил меня по окопам и показывал, как наступали их отряды на город, освобождая его от японских интервентов. И музей, который я посещала так часто, и рассказы родных и близких, и чтение книг будили мое любопытство. А что было вчера? А что было здесь, на земле, до моего прихода сюда? Любопытство особенно возросло многократно, когда на соседней улице Кооперативной стали рыть канаву под водопровод. Огромный экскаватор вгрызался в землю. Пласты земли и глины ложились огромным валом рядом с кромкой рва. И вдруг из самой этой черной глубины ковш экскаватора вместе с землей вынул чей-то огромный позвоночник. Он мог принадлежать только чудовищу. Так велик он был. В земле был скелет динозавра. Теперь он стоит в Петербурге в Палеонтологическом музее. А в нашем краеведческом музее есть его фотография.
Что и говорить, что когда настало время выбирать профессию, я выбрала себе преподавание истории.
В двадцать один год я уже встала перед классом в качестве учительницы истории. Считала я себя тогда уже чуть ли не старушкой. Мне УЖЕ был двадцать один год. Ох, и досталось мне на первых порах. Научили меня мои первые ученики свободу любить. Видите ли, я считала, что мое дело - хорошо объяснить и рассказать новый материал урока, а это их личное дело - слушать или не слушать. Вопросам дисциплины я особого внимания не уделяла. В младших классах дисциплина держалась сама собой. А вот восьмиклассники меня не признавали. Да и было им уже шестнадцать-семнадцать лет, а мне всего двадцать один. На пять-шесть лет я их старше была. Вот и говорила им "Вы", вот и обращалась подчеркнуто вежливо. А они решили, что на моих уроках можно все. Откровенно шумели. А мне хоть бы что. Говорю, да и говорю, перекрывая этот шум. И был у меня один мальчик - юноша в классе. Он, оказывается, поспорил с одноклассниками о том, что сумеет вывести меня из себя. Он выводил, а я - не выводилась. И вот он принес пачку папирос на урок, нагло сел за первую парту, а когда я только начала урок, он прямо на моих глазах достал пачку папирос, вынул из неё одну, чиркнул спичкой, закурил и пустил колечко дыма. И тут-то вот как раз и проснулась во мне моя турецкая прабабушка. На которую, кстати, я немного похожа и внешне.
Говорят, что я побледнела, подошла к этому куряке, взяла его за спинку стула, подняла прямо со стулом, донесла до двери, распахнула её и выдворила хулигана вместе со стулом в школьный коридор. Выставила. Потом я в полной тишине закрыла дверь за ним, повернулась к классу.
- Кто еще хочет? - грозно спросила я.
Никто не хотел. Класс присмирел. В полной тишине я провела урок. Удивительно, что я никому не пожаловалась, что случай этот не сочла вопиющим, что даже подошла к мальчику на перемене - даже через столько лет я помню его фамилию - Сайкин - и повинилась перед ним. Даже заплакала от огорчения. Довел. А он смотрел на меня широко открытыми глазами. Родителей в школу не вызывала и директору школы не жаловалась. Сама искала выход. Не горжусь я этим поступком. Чем же тут гордиться. Но больше никогда на шею ученикам себе садиться не давала. Научилась предъявлять требования. Школа без дисциплины - не школа. Я пришла научить, но и вы пришли -научиться. У каждого из нас своя роль.
Всю жизнь я покупала книги по истории, всю жизнь я читала журналы по истории, всю жизнь я читала газеты, я даже телевизор смотрела когда, и если слышала что-то, что могло пригодиться на уроке, я это мигом записывала: и информацию, и источник. Даже муж мой вместе с детьми делали вырезки из газет для меня и раскладывали их по папкам, чтобы мне удобнее и быстрее было работать. История это наука, которая прирастает фактами ежедневно и ежечасно.
Что и говорить, что и дом мой был, мягко говоря, странным на взгляд случайного гостя. Моя шикарная библиотека из двух тысяч книг все время была в беспорядке. Стопка книг на полках по шестому, по седьмому или по восьмому классу для подготовки к урокам лежала всегда на виду. Чтобы взять книги, освежить память свою, написать хороший план урока и идти к детям наполненной и переполненной знаниями. А какие уроки я проводила! И при свечах о русских храмах, и с гусиными перьями в руках, когда писали письма родным от имени участников Бородинского сражения, и на берегу речки, когда изучали историю родного села. Мне было интересно. Никаких конфликтов с классом у меня больше не было. Сайкин научил меня держать дисциплину на уроках. Смысл любого воспитания и образования предъявление разумных требований. Так все просто!
Двадцать пять лет я проработала в школе. Всякое бывало. Но хорошего было больше. Вот эта моя безоглядная любовь к детям. И этот ответ в их душах. Как аукнется. А ушла я с работы в период перестройки. Резко менялось содержание школьного курса истории. На подготовку уроков уходило так много времени, что работа стала просто изнурять. Иногда я просто горько рыдала от того, что нет ни учебников новых, ни пособий, и взять материал просто негде. И приходилось самой разрабатывать содержание уроков. От перегрузок я заболела, попала на операцию, отнялась рука правая. И вот прямо в начале учебного года мне предложили уйти на инвалидность. Я и сама понимала, что я перестала быть учителем. Привычка работать с доской, писать и рисовать на ней на протяжении всего урока, стала моей второй натурой. А тут рука перестала служить. И я пошла на комиссию. В сорок шесть лет я стала нищей инвалидкой. Мужу перестали платить зарплату. Стали выживать. И все бы было не так ужасно, если бы не отлучение неожиданное от моей профессии. Школьный звонок снился. Иногда я звонила в школу и просила телефонную трубку вынести в школьный коридор на перемене. И секретарь выносила. И я слушала шум детских голосов, и мне чуточку легче становилось. Я по привычке читала газеты, следила за периодической печатью. Надеялась вернуться в школу. Однако с каждым годом здоровье становилось все хуже.
Вот тогда-то я и вспомнила, что в школьном возрасте у меня была моя первая публикация - подборка стихов в городской газете "Амурский комсомолец", что я уже написала свои первые рассказы. И я стала писать. Так началась моя вторая жизнь. А первая - школьная - она всегда со мной. Меня как-то спросили, а что мне дороже - мои сочинения или моя работа в школе? И я не колебалась ни минуты.
- Все свои и романы, и повести, и рассказы, и книги я бы отдала за год полноценной работы в школе. Хотя бы еще год счастья. Моя профессия. Лишь для неё души моей мерцание.
На нашей улице все ребятишки знают, как у меня двери в дом открываются. Я помогаю с уроками по любому предмету. Я в школе хорошо училась. Умной была. Такой и осталась. Однажды в воскресение за день у меня нашли помощь девять человек. Четыре реферата по разным предметам, большой текст по английскому, три сочинения и зачетная работа по химии. Все. Со всем справились и оценки получили приличные.
Больше тридцати лет назад я написала стихотворение со странным названием "Гимн учительскому труду". Последние строчки и приведу в своей учительской исповеди.
Нам для счастья немного так нужно.
Наше счастье - его не спугни!
Чтобы Тани, и Пети, и Гриши
Вырастали бы просто людьми.
Вот за это мы жизнь - на закланье.
Вот за это не спим по ночам.
Наши - радость и боль, и страдание!
Позавидуйте, люди, вы нам!!!
Вечной молодости, горению!
Вечной радости преодоления.
А Сайкин пусть меня простит. Не горжусь я своим поступкам, но и ему гордиться нечем. И откуда только сила взялась вынести подростка вместе со стулом в школьный коридор? Вот тебе и приемы педагогического воздействия! В институте мы их учили наизусть. Даже число помню. Двадцать пять. А этот - за рамками. Двадцать шестой?
В трудное время, когда все исчезло с прилавков, я пришла на урок утром. Стояла зима, за окном было еще темно. Я стала делать записи до звонка на школьной доске, но неожиданно пошатнулась. Заметил это пятиклассник Толя Бурчик.
- Нате, возьмите!
Он протягивал мне на грязноватой ладошке своей конфету, которая даже чуточку растаяла в детской ладошке. Он решил, что я голодная.
- Нет, ты что, не нужно.
- Возьмите, у меня еще есть!
Он смотрел так приветливо, угощал меня так радушно, что пришлось взять детское угощение. Я проглотила конфету целиком. И на уроке чувствовала, как она просто стоит у меня внутри. Но Толя смотрел на меня так торжественно. Как же! Он меня спас. И я с благодарностью улыбнулась ему.
Теперь где-то они все на дорогах жизни. Я смотрю им вслед. А если вижу судьбы трудные - молюсь за них. Пошли им всем счастья, Господи. А оно отраженным светом озарит и мою учительскую душу.