Они разрезали на мне майку, – хорошая, кстати, майка, не из дешевых, – прилепили на грудь два пластыря с проводами, – А руки-то у докторши дрожат, санитар с подпитым лицом покрепче будет. Бывал, видать, в передрягах. Но докторша молодец, дело знает: – Разряд! – Нет, не в этот раз. Дефибриллятор противно пищит. – Разряд! – Санитар качает головой. Кричу: – Продолжайте! – Они не слышат. Я почему-то знаю, что будет дальше...
Четыре месяца меня не было дома. Прилетел, как всегда ночью, как всегда помятый и немного пьяный. В почтовом ящике среди рекламы большой конверт. Зеркало в лифте фиксирует реальность – небритый мужчина средних лет, с легкой усталостью в глазах и сединой на висках. Женщинам нравится. Говорят – контрастно, загадочно и в целом привлекательно. Возможно. Я не злоупотребляю.
Квартира прохладна и молчалива. Я по ней тоже не соскучился. Холостяцкой берлогой ее не назвать – мне, как всем морякам, присуще чувство прекрасного, а чистота и порядок – мой конек, я старший помощник на судне.
В холодильнике темно и пусто. За окном далекий рассвет. Внизу на платной стоянке машина – мой единственный верный друг. Теплая бутылка водки в морозильнике не прельщает. Включаю телевизор, канал новостей. Если и скучал по чему-то, то по живой картинке. Моряки первыми замечают, как стареют знакомые лица – диктор, премьер-министр, президент в телевизоре, соседи по лестничной клетке, родители. Как старел я, замечала лишь мама.
Открываю кран. Символично и грустно, долго сбегает ржавая вода. Появляется чистая, свежая. Подставляю руку. Жду тепла.
Листаю каналы. В мире привычно тревожно, суетно, беззаботно, местами весело и даже смешно. Беру со стола конверт. Санкт-Петербург, нотариальная контора. На марках – почта России. Странно. Ошиблись. Нет – Рига, мой адрес. Сердце сжимается, ухает. Выключаю телевизор. Тишина. Один в темной, пустой квартире. Усталость, сутки без сна, смена континента, отхлынувший в самолете стресс, алкоголь, обостренное ощущение жизни. Предчувствие перемен. Не знаю, что будет дальше. В руках большой белый конверт. Петербург...
В детском калейдоскопе воспоминаний: открытки, стереослайды, три коллективные черно-белые фотографии, липкое, тающее мороженое, фонтаны, дворцы и музеи – это мой Ленинград из жаркого июня конца семидесятых. Редкие заходы в торговый порт не в счет. Все, что доставалось мне – купол Исаакия и шпиль Адмиралтейства на горизонте, между кранами над линией крыш. Бункеровка, ремонт, погрузка, узкий канал и брошенный с кормы взгляд – я обязательно вернусь. Верил, мечтал и не возвращался...
Письмо из города моей мечты извещало, что, согласно открытому делу о наследстве, я должен явиться в Санкт-Петербург и вступить в права наследования двухкомнатной квартиры по адресу набережная р. Мойки дом 18. Фамилия, имя, отчество наследодателя мне незнакомы. У мамы уже не спросишь. Нет, выпить все-таки придется...
Прислушиваюсь. Сердце о чем-то стучит. Смотрю на ползущий по потолку серый свет. Встаю, задергиваю занавески, ложусь и незаметно засыпаю...
Мне снится сон с тонким, блуждающим смыслом. Я пытаюсь понять его. Плыву на лодке, в тумане, к журчанию далекого, невидимого родника. Плеск погружаемых в воду весел, звук сбегающих капель, сливающийся с перекатом ручья женский негромкий смех, ее голос: – Ты уже рядом...
Разбудил телефон. Настойчиво вибрировал где-то в прихожей. Замолк. Забился опять. Понятно – звонит бывшая жена. Лучше ответить.
– Здравствуй. Ты писал, что прилетаешь десятого.
– Привет. Я прилетел. Ночью.
– Разбудила?
– Не бери в голову. Как дела, как Саша?
– Я тебе писала. Нам нужны деньги. Мы решили подарить ей машину.
– Звучит логично. Я позвоню ей, и мы все обсудим.
– Слушай, давай без твоего сарказма. Мы уже все обсудили.
– Хорошо. Я позвоню Саше, и мы обсудим марку машины.
– От тебя требуется только...
– Извини, батарея садится. Привет мужу.
________
Чем жизнь моряка отличается от обычной, береговой? Моряк проживает две жизни. Одна, понятно, в море, где память и предвкушения о второй, помогают справиться с первой, а о первой стараются не вспоминать, когда начинается вторая. Если формулу упростить и сократить в числителе и знаменателе одинаковые значения, то в остатке – желание забыть будет бороться с памятью, а трудности умножать предвкушения. Дальнейшие вычисления приведут к тому, что предвкушения останутся один на один с береговой реальностью, где второе почти всегда побеждает первое. Остаются мечты и действительность или другими словами – одиночество и размышления о смысле существования. Существования, надо сказать, безбедного и на берегу, относительно, праздного. Нет, случаются, конечно, ремонты, хлопоты, увлекательные поиски нового автомобиля, волнующие продажи старого, долгие выборы бытовой техники, мебели, одежды, обуви или места поесть. С карьерным ростом растет зарплата, год выпуска машины, диагонали телевизора и литых колес, дистанции перелетов и гостиничные счета, но смысл жизни остается неизменным или вовсе не найденным. Семья даст надежду, даст смысл. Ты уважаешь себя, достиг всего сам, ты можешь позволить. Окружаешь признаками достатка себя и своих близких, они уважают тебя, провожают и ждут. Ты находишь смысл в заботе. В их глазах ожидание. Ты предвкушаешь, но когда-нибудь окажется, что ждут не тебя, а твои подарки. Тогда одиночество и поиски смысла. В работе и тягостной праздности. И первая жизнь поможет забыть вторую.
(Но к чему эта алгебра - формулы, дроби, рефлексия, сомнительная философия о смысле сущего? Жизнь прекрасна в трогательных мелочах, в общении, дружбе, любви, созерцании. Но в разговорах о мелочах теряется дружба, любовь невозможна, а созерцание - побег от себя. Так мне кажется, так я живу...)
__________
На фирменном бланке нотариальной конторы указаны адрес, е-майл, номера телефонов. Набираю – приемная, занят, позвоните позже. Звоню дочери:
– Привет, Сашка!
– Привет, пап! Вернулся?
– Вернулся. Встретимся?
– Сегодня не могу. Два часа вождения, а вечером днюха у однокурсника.
– Хорошо. Позвони, когда сможешь. Люблю тебя.
– И я тебя. Целую!
Иду в магазин. Навещаю машину. С третьей попытки соединяют с нотариусом. По голосу – интеллигентный молодой мужчина.
– Добрый день. Меня зовут Максим Погодин. Я из Риги. Получил от вас письмо о наследстве.
– Здравствуйте. Да, припоминаю, мы вас искали. Через две недели истекает срок вхождения в наследование, вам следовало бы поторопиться.
– Я моряк, только вернулся из рейса. А что известно о человеке, оставившим завещание?
– Одну минуточку... Так. Игорь Иванович Кавецкий. Незадолго до смерти заверил у нас завещание. Все имущество и недвижимость завещал Максиму Егоровичу Погодину, то есть вам. Почти шесть месяцев назад Игоря Ивановича не стало. Было открыто дело о наследовании. Другие лица в завещании не указаны, поэтому полноправно можете вступать в права наследования. Для этого необходимо приехать в Петербург. Сколько вы еще пробудете на берегу?
– Два месяца.
– Я пришлю список необходимых документов. Вам нужно оформлять визу?
– Да.
– Поторопитесь. У вас осталось две недели.
– Я понял. А Игорь Иванович не говорил, почему выбрал именно меня?
– Такой информации у меня нет. Завещание заверяли в больнице, он был уже, довольно, слаб.
– А что вы знаете о нем? У него есть родственники?
– Насколько я слышал, Игорь Иванович никогда не был женат, детей тоже не имел. Это всё, что я о нем знаю.
– Спасибо. Я сообщу вам, когда смогу выехать.
– До свидания.
Набережная реки Мойки. Полистал в сети, покрутил панорамные снимки. Слева от указанного дома Дворцовая площадь. Справа музей-квартира Пушкина. Напротив Эрмитаж. Под окнами река Мойка. Кто ты Игорь Иванович?
_______
Муки выбора – ехать в Петербург на машине или на автобусе? Моряки любят покататься на машине после рейса, вспомнить подзабытый город, поглазеть на толпу, свернуть в лес или оказаться на взморье – автомобиль помогает вернуться на землю. Прямая, ровная трасса, манила. Мегаполис отпугивал. Выбрал автобус, ночной рейс.
Петербург встретил дождем – в серых просветах, с неясными паузами. Люди, зонты, мокрое фойе метро, теплый сквозняк, насыщенный запах кондиционера, веселый, быстрый вагон, эскалатор, проспект, живой, многоликий поток. И странное чувство – я русский, я дома. Нет, Рига не вражеская территория, скорее, хорошо обжитый, привычный окоп – все точки пристреляны, на фронте перемирие. Россия другая – мирная, энергичная, добрая. У русского прибалта защемит сердце от названий на родном языке, от объявлений в транспорте, самобытного юмора, иронии и полета фантазии в интерьерах кафе и рекламных вывесках.
Гостиница на Васильевском. Нотариальная контора на Среднем проспекте. За мостом Мойка и загадочная квартира. Все рядом. Оставляю вещи в номере, бреюсь, иду к нотариусу.
– Добрый день.
– Здравствуйте. Как добрались?
– Замечательно.
– Устроились?
– Да, спасибо. Гостиница рядом.
– Тогда приступим. Ваш паспорт…
Нотариус немолодой, но с модной прической, мужчина за массивным, резным, под стать фасаду доходного дома, столом. На столешнице: чернильный набор уральского камня, литой, в патине, бюст Александра II, Паркер – золотое перо, “яблочный” экран монитора; мышь на зеленом сукне. Эклектика! Тумба старинных часов отбивает полдень. На окнах кофейного цвета вертикальные жалюзи.
– Договор о владении, справку из ЖэКа и технический паспорт Игорь Иванович заблаговременно приложил к завещанию. Вам осталось заказать оценку стоимости, уплатить пошлину и зарегистрировать право на собственность. После чего, в опорном пункте полиции можно будет забрать ключи от квартиры. Если есть вопросы, спрашивайте.
– Нет, спасибо, все понятно.
– Тогда в добрый путь. Возникнут проблемы – звоните.
– До свидания.
________
Никогда не задумывался, что буду делать на берегу. Садился в самолет и летел домой. Планов не строил. Знал – все будет спонтанно, эмоционально, непредсказуемо. И в этом есть своя красота. Именно в этом находишь смысл. Предвкушаешь и томительно ждешь непредсказуемого. И оно обязательно случается. Иногда забавное, иногда бесполезное, иногда удивительное. Конверт из Петербурга был неожиданностью впечатляющей, как говорится, с продолжением...
Я заказал необходимые справки и купил обратный билет. До отправления автобуса оставались сутки.
Дом на набережной в череде таких же сжатых собратьями по бокам и теснимых оградой канала трехэтажных, сказочно миниатюрных особняков Пушкинской поры, виден с Дворцовой площади. Вокруг Александрийского столпа неторопливое кружение. Волнительное, торжественное, приглушенное изгибами Главного штаба, эхо.
За Певческим мостом капелла. Дом, арка, над ней эркер. Ворота арки закрыты. Отхожу к перилам. Напротив каменный мостик, за ним Зимняя канавка к Неве. Странно, как будто я уже все это видел. Стоял на этом месте, смотрел на дом, наверное, в детстве, проходили здесь с мамой.
К калитке подходит женщина. Перебегаю дорогу, захожу вместе с ней. Подъезд. Домофон. Нажимаю кнопку – консьерж.
– Здравствуйте, не подскажите, квартира Кавецкого в этом подъезде?
Молчание. Открывается дверь. Мужчина в костюме, по виду отставник. Окидывает строгим взглядом.
– Игорь Иванович полгода назад умер. С какой целью интересуетесь?
– Наследник. Зашел посмотреть на дом.
– И документик у вас имеется?
– Документы будут готовы через неделю. Вы не расскажете о Кавецком? Для меня все это очень неожиданно. Даже не знаю, кто он такой.
– Книжки он писал. Будут ключи, документы, приходите, поговорим, – дверь начала закрываться.
– Простите, а на каком этаже его окна?
– Со стороны набережной, над аркой выступ. Его три окна, – Дверь закрылась.
________
Наверное, все моряки в душе романтики, кто-то явно, кто-то скрыто, кто-то еще не признался в этом, но в глазах у всех море, волны и далекие берега. Не каждому путешественнику случиться увидеть закат в Кейптауне и восход над Андами, вдохнуть неземной аромат новозеландских долин и пряную прелость джунглей Панамы, обойти вокруг земного шара и пережить двадцатиметровые волны. Морякам это удается. Но даже после всех чудес света, стран и континентов, столиц и портовых городов Петербург поразит воображение моряка, заставит удивиться и замереть от восторга.
Я стою и не могу надышаться, не могу вместить всех неповторимых видов, сочетаний городских ландшафтов и пейзажей. Он избыточно многолик и многообразен. Петербурга много. Но пресыщения нет. Есть жажда. Хочется пить его маленькими глотками. Искать и находить новые источники и родники. Прикладываться, касаться руками, чувствовать живой поток чистой воды. Петербурга много, но его не хватает...
Я стою, не могу надышаться, не могу понять и решить – связать свою жизнь с этим городом или предать его – продать квартиру, уехать и забыть. Я не знаю...
________
Рига, скупые краски пригорода, сдержанный ритм центра. Вокзал, лица людей настороженны, все стараются прочесть в глазах друг друга причину своего беспокойства. Энергия города разряжает. Петербург кажется нереальной планетой в другой галактике...
Выхожу на вокзальную площадь. Запах копченой рыбы из павильонов рынка успокаивает. Вспоминается детство – лето на Волге, поезд, мы возвращаемся в Ригу. Пахнет далекими соснами, взморьем, морскою травой. Или, сбивая с толку, близкий рынок, смешал ароматы с гудроном шпал? Никто не знает. Хочется верить. Так было, так будет...
– Здравствуй. Ты был в России?
– Откуда ты знаешь?
– Звонила. Женщина болтала, что ты недоступен.
– Ездил. По делам.
– Так что на счет машины? Это же твоя дочь! Ты должен дать десять тысяч.
– Я встречусь с дочерью, и мы с ней все обсудим. Извини, у меня вторая линия.
________
Старая Рига. Небольшое уютное кафе. Здесь мы познакомились с Ласмой. Она хозяйка, бухгалтер и по совместительству бармен с официанткой, когда это требуется. Ласма подсаживается ко мне за столик. О чем-то щебечет с забавным акцентом. Я слушаю, любуюсь глубоким вырезом и тем, что за ним. У нее стройные ноги и крепкая грудь. Она спрашивает меня о чем-то. Я невпопад отвечаю... Нам хорошо. Она не лезет в мою загадочную русскую душу, я вижу в ней только женщину. Ей нравятся моряки, мне нравится ее готовность принимать, отдавать и быть благодарной. Я благодарен ей...
Пью кофе. Договариваемся, что вечером заберу ее. Целуемся, выхожу на улицу, улыбаюсь ей через витрину...
Я люблю женщин. Люблю наблюдать за ними, оценивать, примеряться, примеривать их к себе, пытаться понять, о чем они думают, мечтают, что написано между строк и каково содержание – романтическая новелла, короткий рассказ, скучная повесть или роман с продолжением.
Воспитанному на совершенстве линий , гармонии и лаконичности форм, трудно найти идеал. Поиск красоты бесконечен, но ориентиры расставлены, образы определены. Даже в названиях деревьев зашифрованы женские коды : березка, ива, ольха, чуть сложнее – рябина, повыше – сосна, плодородные – яблони, груши, вишни, – во всем красота, чистота и гармония. Но чистые линии мертвы без движения. А движение без грации, как грация без содержания – сухая вода.
Тайна женщины в ее глазах, ключ к тайне в улыбке. Я наблюдаю за женщинами, остаюсь незаметным, улыбки меня не находят, тайна остается неразгаданной. Я приближаюсь, улыбаюсь сам, в ответ мимолетный взгляд – что в нем, новелла, короткий рассказ или роман с продолжением?...
________
Встречаюсь с дочерью. Мы с ней друзья. Говорим откровенно...
Я возвращался с моря домой, пытался участвовать в ее воспитании. Уходил через несколько месяцев далеко и надолго. Она приписывала к скупым строчкам жены свои предложения. Я звонил, интересовался учебой, она бросала – нормально, и передавала трубку. Я возвращался. Иногда вечерами, на кухне, мы говорили по душам. Появлялась жена, мы замолкали и расходились...
– Пап, не нужна мне машина. Я универ закончу, все равно, в Англию уеду. Уже весь класс там.
– Закончи, получи диплом, там видно будет.
– Тухло здесь. Работы нормальной нет. Перспектив никаких...
– Когда ты права получаешь?
– Экзамен через неделю.
– Поедем завтра машину посмотрим?
– Поедем...
_______
Мы жили без отца. Мама не рассказывала обычную историю про подводника, летчика или моряка. Когда я спрашивал, всегда отвечала – он самый лучший, запомни это, – и глаза ее блестели. Я придумал все сам – отец мой был рыбаком, и однажды, в шторм, он погиб в море. Иногда он кого-то спасал, иногда пытались спасти его, но всегда он героически боролся с волнами, шел к берегу, на свет маяка.
Летом мама отвозила меня к бабушке на Волгу или отдавала на две смены в лагерь на взморье. Во дворе меня звали “сын рыбака”. Я прочитал все книги о море и после школы не раздумывая поступил в мореходку...
В открытое окно залетает ветер. Занавеска, похожая на парус, надувается, плавно оседает. Оконный проем, подоконник качаются, плывут в темный квадрат комнаты.
– Ты говорил, в мае можно ехать к теплому морю. Это хорошо для меня, пока мало туристов.
– Ласма, а ты была когда-нибудь в Петербурге?
– Нет, это в России. Я туда не хочу. Поедем к морю. Так хочется тепла! А ты был в Бразилии?
– Был, Ласма, был. Даже в Японии и Австралии.
– О! Я тоже хочу в Японию.
– А я в Петербург.
– Ты грустный?
– Нет, Ласма, я счастливый...
_________
Над Петербургом солнце. Город тонет в высоком голубом небе. Оно отражается в Неве, каналах и лужах, витринах и окнах, но город сопротивляется, заходит тенью, рвется вверх шпилями и крышами, светится, сияет ярче солнца. Я растворяюсь в пространстве, радуюсь, улыбаюсь людям, каналам, домам, речным корабликам, птицам. Мне хорошо в Петербурге…
Паркер, бюст Александра II, зеленое сукно. Принтер печатает свидетельство о праве наследования. Заверяем, расписываемся. Готово.
– Все. Поздравляю! Можете регистрироваться в кадастре.
– Спасибо!
– Решили, что будете делать с наследством?
– Еще нет. Посмотрю, освоюсь.
– Если соберетесь продавать, обращайтесь. Посоветую хороших специалистов.
– Обязательно. До свидания...
В связке два ключа и брелоки от кодовых замков. Прохожу через арку во двор. Открываю дверь парадной. Справа в коридоре комната консьержа. Волосатый парень смотрит лежа на диванчике телевизор. Киваю ему и поднимаюсь наверх.
Щербатые, с прожилками, серые плиты лестничных пролетов. Желтые стены брандмауэров во дворе. Сточенные за столетия ступени. Кто ходил по ним, почему теперь иду я?
Квартира номер восемь. За коричневой дверью чужая жизнь, и меня в нее пригласили. Зачем? Перебираю ключи. Срываю бумажную полоску с печатью...
В коридоре сумрачно. На вешалке темное, длинное пальто, зонт, зимняя шапка. Внизу туфли, ботинки...
В комнату через щели между плотными шторами пробивается солнечный свет. В закутке эркера кресло и этажерка. Стены в книжных шкафах и полках. На стеллаже модель бригантины, секстант и морской барометр. У окна большой письменный стол. Я отдергиваю занавески. Перед печатной машинкой, на середине стола, белый конверт. На нем красивым каллиграфическим почерком выведено: Максиму Игоревичу Погодину...
Здравствуй, сын.
О том, что ты есть, я узнал несколько дней назад. Мне сказали, что ты тоже моряк и сейчас в рейсе. Кто ты, какой ты, я уже не узнаю. Врачи дают мне малый срок. Возможно, он отмерен днями или неделями. Вся моя жизнь в моих книгах. Ты можешь прочесть о ней, если сочтешь нужным.
Мы познакомились с твоей мамой летом семьдесят второго года здесь в Ленинграде. Маша приехала с группой от фабрики “Дзинтарс” из Риги. Я пришел тогда с моря и сидел на скамейке в сквере Пушкинского дома, только распустилась сирень. Ее подруга попросила сфотографировать их у памятника. Твоя мама была очень красива. От них так хорошо пахло, что я пошутил – не в парфюмерном ли отделе они работают. Долго смеялись, когда они ответили, – Берите выше. Мы сочинили духи “Рижанка”, “Белый сон”, “Коварство и любовь”– будьте осторожны!
Потом, на набережной, я курил у парапета, они вышли и решили сфотографироваться всей группой на ступенях, у спуска к реке. Маша стояла с краю, оступилась, упала в воду и начала тонуть. Все испугались. Ты знаешь – моряки долго не думают.
Мы пришли сюда мокрые. Долго сушились. Пили горячий чай с галетами. Разговаривали. Разговаривали.
Вечером пошли смотреть, как разводят мосты. Гуляли всю ночь по городу. Через несколько дней она уехала. Мы переписывались. Я ушел в рейс. Письма стали приходить все реже. И однажды она написала, что выходит замуж.
Эти письма в столе, в зеленой коробке. Я перечитал их недавно, и через много лет понял, что она хотела сказать между строк. Написал по старому адресу. Ответ не пришел. Прости меня, если сможешь. Я был молод тогда, эгоистичен. Обиделся, не смог понять.
В море я вел дневники, делал записи. На пенсии стал писать книги. В основном это морские рассказы. У меня есть помощница секретарь, перепечатывает мои тексты, которые пишу от руки. По моей просьбе, она ездила в Ригу. Новый адрес найти не удалось, и она пошла на фабрику “Дзинтарс”. В отделе кадров дали телефон ее подруги и она рассказала про тебя, про то, что Маши больше нет, про то, как вы жили все эти годы.
Моя мама с детства звала меня Егоркой, я привык, и так звали меня все. Когда мы познакомились с Машей, я представился ей Егором. Поэтому и у тебя отчество Егорович. Теперь ты знаешь все. Полюбить я больше никого не смог. Жил одиноко, по-разному. Все, что у меня есть, оставляю тебе – самому близкому, далекому и неизвестному. Верю, знаю, что будет все у тебя хорошо. Целую тебя, сынок.
Отец.
________
Достаю из верхнего ящика стола зеленую коробку. В ней маленький флакон духов “Рижанка” и несколько писем от мамы. Ее округлый, такой знакомый почерк...
На корешках книг имя автора Егор Кавецкий. Сажусь в кресло у окна и читаю до позднего вечера. Нахожу чай, сахар, устраиваюсь с книгой на кухне. В хлебнице пакет с галетами...
Я выхожу на улицу. Иду к Неве. Караван волго-балтов вслед за буксиром поднимается вверх по реке. Пролеты мостов задраны к белому небу, отдают честь пароходам. Пары влюбленных, туристы, речные кораблики. Белый сон…
________
В дворе Пушкинского дома тихо. В сквере, за памятником, распустилась сирень. Я сижу на скамейке, лицом к солнцу. Из музея выходят две молодые женщины. О чем–то тихо спорят. Садятся рядом. Говорят о Довлатове, Эрмитаже. Рассматривают карту города. Одна из них, постарше, поворачивается ко мне:
– Не подскажите, отсюда далеко до улицы Рубинштейна? Не можем найти на карте.
– Давайте вместе посмотрим, я все-таки штурман.
Подсаживаюсь к ней поближе. Мы вместе склоняемся над картой, я чувствую тонкий аромат ее волос. Наши пальцы встречаются на пересечении Невского и Литейного. Мы одновременно произносим: – Вот Рубинштейна! – Встречаемся взглядами. У неё большие серые глаза. Женщина смущается, сворачивает карту.
– Вы к дому Довлатова?
– Да, уговариваю сестру сходить туда.
– Могу проводить вас, давно мечтал посмотреть на Пять углов.
Они переглядываются. Смеются. Сестра помладше протягивает телефон:
– Можно попросить вас сфотографировать нас у памятника?
Женщины подходят к Пушкину, обнимаются, смотрят в камеру.
– Улыбаемся! Готово.
Идем по набережной. У края канала, на ступенях, свесив ноги к воде, сидят девочки–подростки. У одной в руке большой красный шар в виде сердца. Девочка играет с ниткой, шар дергается, вырывается из рук, она тянется за ним и падает в воду…
Ныряю. В мутной воде ничего не видно. Ищу. На дне, что-то белеет. Подхватываю, тяну наверх, цепляюсь за выступ, выталкиваю на ступени и …
_______
– Разряд!
– Есть! Дышит!
– Адреналин!
Я возвращаюсь. Лежу на мокрых плитах. Надо мной счастливое лицо докторши, усталые серые глаза той сестры, что постарше, улыбающийся санитар.
– Повезло тебе, герой. Пока мы ехали, вот, женщина без перерыва искусственное дыхание делала, врач она оказалась, из Риги. А из воды мужики тебя вытянули, крепко ты в причал вцепился, – смеётся санитар, – Моряк, наверное!
– Да, моряки долго не думают… А девочка? – вспоминаю я.
– В машине греется. Нормально с ней. Сам то, как?
– Хорошо.
Смотрю в серые глаза, в них слезы. Я почему-то знаю, что будет дальше…