ИМПЕРАТРИЦА НА РОДИНЕ
В это душное лето 1928 года бывшая российская императрица Мария Федоровна Романова, урождённая датская принцесса Мария-София-Фредерика-Дагмар, всё чаще чувствовала себя неважно. Да и то сказать, возраст, переваливший на девятый десяток, накопившиеся недуги и годы трагических испытаний и переживаний, выпавших на её долю, сделали своё дело.
Прошло уже девять лет с того дня, как она покинула Россию, в которой прожила более полувека, а до сих пор в своих снах едва ли не каждую ночь возвращается туда. Видя себя то совсем ещё юной невестой Цесаревича Николая, неожиданно скончавшегося в Ницце от менингита, то такой же невестой следующего Наследника - Александра, безумно влюблённого в неё и умолившего Датский королевский Двор отдать её ему в жёны.
Господи, как давно это было! И было ли вообще?
Замок Видёре, расположенный неподалеку от Копенгагена, где она жила, перебравшись туда осенью 20-го года из королевского дворца Амалиенборг, хранил привычную и давно устоявшуюся здесь тишину.
Был июль. Было раннее утро. Сидя в кресле у раскрытого окна, императрица держала на коленях драгоценное старенькое Евангелие, которое когда-то, много лет назад, подарила ей мать, королева Луиза. Медленно перелистывая страницы Писания, многие из которых знала наизусть, она постоянно обращала взор к висящей на стене иконе Божьей Матери "Троеручницы", перед которой в проклятом уральском доме Ипатьева молился её милый Николя и все его близкие.
Икону эту с повреждённым киотом, которую палачи, видимо, выбросили за ненадобностью, случайно нашёл один гвардейский офицер, попавший в Екатеринбург после бегства оттуда красных. Сохранив её в годы долгих скитаний от Харбина до Парижа, он совсем недавно через Великую княгиню Ольгу Александровну сумел передать её вдовствующей императрице. И сейчас только она, и эта, лежащая на коленях Божественная Книга, согревали душу бедной изгнанницы.
Там, в Копенгагене, где она провела свои юные годы, куда потом то одна, то со всем своим семейством неоднократно возвращалась из России, и была так счастлива и обожаема всеми, нынче всё казалось чужим и ненужным.
Новый король Христиан Десятый, "нежный" племянничек, оказавшийся жутким скрягой, унижал свою тётушку, ограничивая её во всем. Дело дошло до того, что он потребовал погасить часть светильников в её апартаментах. Это уже было слишком! В знак протеста Мария Фёдоровна тут же повелела включить всю "иллюминацию" в своей части здания, окончательно обострив и без того натянутые отношения с Христианом. Ссоры продолжались всё чаще и чаще. Король бесновался. Она платила ему холодным презрением и, в конце концов, посоветовавшись с дочерьми, решила покинуть дворец, в Золотой палате которого 26 ноября 1847 года появилась на свет.
Слава Богу, что ещё в 1907 году, после смерти своего отца Христиана IX, они с сестрами Тирой, герцогиней Камберлендской, и Алике - Александрой, королевой Англии, купили в Хампенборге этот прекрасный приморский замок, ставший её постоянной резиденцией и гостевым домом для любимой Алике, в разные годы приезжавшей сюда.
Однако содержать такую громадину одной было не под силу. Неожиданно обанкротился Хандельсбанк, в котором она имела кредит более чем на полмиллиона крон. И если бы не помощь сестры и её сына короля Георга V-го пришлось бы нуждающейся российской императрице потихоньку продавать свои драгоценности. На этом особенно настаивал по её возвращении в Данию наихристианнейший племянничек. Да и Георг не прочь был посодействовать продаже, с несомненной выгодой для себя.
Но 10 000 фунтов стерлингов, ежегодно по просьбе матери выделяемых им тётушке, и 45 000 крон, тайно выплачиваемых Большим Северным телеграфным обществом, позволяли бывшей датской принцессе жить довольно сносно, и хранить свой "алмазно-жемчужный фонд" под кроватью в спальне, постоянно опасаясь за его сохранность.
Мария Фёдоровна поморщилась. Воспоминания вновь накатывали на неё. Да и что ей оставалось теперь делать,- только вспоминать и вспоминать. Слава Господу, что в её-то лета Он помог ей сохранить ясный ум и твёрдую память.
Взяв с подоконника постоянно находившийся при ней маленький серебряный колокольчик, Мария позвонила. Дверь тут же приоткрылась и на пороге застыла одна из её камеръюнгферш.
-Принесите мне чаю,- попросила она.- И немного печенья, из старых запасов, имбирного, которое так любила моя сестра.
Обмакивая тонкие хрустящие ломтики в чай, она медленно обсасывала их, так же, как это делала в детстве её любимая Алике. Однако вот уже почти три года, как та ушла из жизни, заставив Дагмар почти ежедневно оплакивать её. Эта утрата оказалась для неё самой болезненной после известия о гибели Николая, Алисы и внучат.
-Что ж, на всё воля Божья,- отставив чашку, прошептала она.- Скоро настанет и мой черёд... уже недолго осталось. И мы снова все свидимся... надеюсь, на небесах...
Тяжело вздохнув, она вспомнила, как, скучая по сестре, осенью1922-го переехала к ней в Лондон. Однако прожила там чуть более года. Новоявленные Виндзоры, наряду с болгарским царём Фердинандом I-м и его наследником Борисом III-м, принадлежавшие к Саксен-Кобург-Готской династии, в 1917 году из патриотических побуждений отказались от этой своей немецкой фамилии. И теперь, став, по их мнению, настоящими англичанами, всё чаще, в угоду парламенту и Кабинету, обращались с Марией, подобно Христиану, словно с бедной и надоевшей приживалкой.
Вероятно, Георгу было неприятно встречаться с тётушкой, постоянно служившей ему живым укором. Ведь имел он возможность спасти и Николая, и Алису, и Алёшеньку, и всех четырёх девочек. Но не сделал этого, тянул до последнего, постоянно оглядываясь на своё правительство во главе с самонадеянным и наглым "Уэльским Лисом" Ллойд -Джорджем, убедившим его, что иммиграция Николая принесёт Англии одни лишь неприятности. Особенно в свете нарастающих революционных событий в Европе, да и в самой метрополии.
Об этом рассказал впоследствии бывший посол Англии в России Бьюкенен, договаривавшийся с Милюковым и Керенским о предоставлении императорской семье убежища на Британских островах. Рассказал лишь после того, как по выходе в отставку Форин оффис отказался выплачивать ему государственную пенсию. А затем и сам Керенский, поносимый эмиграцией и тем же Ллойд -Джорджем, как один из погубителей царской семьи, заявил во всеуслышание о полученном им послании с Даунинг-стрит, в котором говорилось, что "до окончания войны въезд отрекшегося монарха в пределы Британской империи невозможен".
Правда, оказалось, что и кроме Англии, не пожелали принять Николая, ссылаясь на нейтралитет, ни Испания, ни Греция, ни та же Дания. Хотя властители этих стран так же, как и Виндзоры, были связаны с Романовыми родственными узами. А Сербия и Черногория, из-за которых, собственно, и началась мировая война, объясняли свой отказ тем, что находятся, дескать, под австрийской оккупацией. Но союзница-то ближайшая и верная - Франция, что же она не спасла? А она, оказывается, просто не желала, чтобы "развенчанный монарх" и в особенности его немка жена оскверняли собой "республиканскую землю". Вот такой получался замкнутый круг.
И когда англичане всё же решились помочь, было уже поздно. Взбунтовавшаяся "чернь" узнала о сговоре, и Петроградский Совет тут же взял царя под своё наблюдение. В результате чего семью отправили в Тобольск, а затем поближе к Москве, в Екатеринбург, где она была уничтожена. Так же, как большая часть Фамилии в Алапаевске, в Мотовилихе и в Петрограде, в сырых тюремных застенках и в заброшенных шахтах.
Однако Мария Фёдоровна в это так и не поверила. Подобная жестокость не укладывалась у неё в голове. Потому и не пожелала встретиться с Николаем Соколовым, проводившим расследование этих убийств, и даже запретила близким служить панихиду. А Георгу не единожды высказывала "фи", особенно после того, как Англия признала большевиков.
Георг, в присутствии матери, пытался объяснить "dear aunt Minnie" (дорогой тёте Минни), что она не права. Он по-братски любил русского кузена и сделал всё возможное для его спасения. Разве не говорит об этом присвоение «дорогому Ники» звания фельдмаршала Британской армии? И союзнические действия против кайзеровской Германии? И то, что он, Георг, совместно с Францией, вскоре предпринял интервенцию против Советов, провалившуюся вовсе не по его вине? Да и то, что именно он всё же вывез из Крыма саму императрицу и большую часть её родни, неужели не заслуживает, если не благодарности, то хотя бы признания этого факта?
Обиды и тут были обоюдными, и, в конце концов, Мария Фёдоровна возвратилась в Видёре, дабы заняться неотложными проблемами СЕМЬИ.
Ещё в 1921 году был заново создан Высший монархический совет, уже из виднейших представителей российской эмиграции, решивший назначить "временного блюстителя престола". До последующего И з б р а н и я Земским собором Императора, благословлённого на царство Православной Церковью и всем Русским Народом. Именно тогда сама Мария Фёдоровна, отказавшаяся стать во главе этого Совета, обратилась к сербскому королю Александру с просьбой посодействовать привлечению командующего РОВСом генерала Врангеля к делам раздираемой склоками Императорской семьи.
Сложность была в том, что на роль «местоблюстителя", а, значит, и Главы "царствующего" Дома, рвались двое великих князей, Николай Николаевич и Кирилл Владимирович, не имевшие на то по сути никаких прав. Наконец, Кирилл, презрев все династические условности, издал Манифест, объявив себя Императором Всероссийским, чем поверг в шок не только Марию Фёдоровну, но и всё монархическое окружение, ещё более усилив общий раскол в эмиграции.
В дверь постучали.
-Войдите,- разрешила она. - А-а, это ты, Тимофей. В чём дело?
-Так ведь время прогулки, Ваше Величество,- доложил замерший перед ней навытяжку лейб - казак по фамилии Ячик, все последние годы сопровождающий императрицу.- Мадам Менгден готова. Да и врачи велели Вам как можно чаще гулять... Изволите выйти? И что прикажете подать? Автомобиль? Шофёр Аксель ожидает в гараже. А то, может, конный экипаж? А? Вороные застоялись! Поляков запряжёт... а я на нём бы Вас сам, как бывало, прокатил... по краюшку взморья.
-Что ж, давай экипаж,- усмехнулась императрица и, заметив, что до сих пор, кроме папиросы, держит в руке материнскую Библию, торопливо положила её на столик.- А теперь позови ко мне Татьяну, пусть принесёт накидку... не то, как бы ни продуло с моря, хотя и солнечно...
Когда она, наконец, вышла, поддерживаемая под руку фрейлиной графиней Менгден, то у крыльца уже стояла открытая мягкорессорная коляска, запряжённая парой лоснящихся вороных, и возле неё поджидала мать Великая княгиня Ольга Александровна с сыновьями Тихоном и Гурием.
Мальчишки уже подросли и, пытаясь казаться суровыми мужчинами, сдержанно поклонились императрице, а затем поочерёдно подошли к её руке. Переглянувшись с улыбающейся и явно гордящейся ими дочерью, Мария Фёдоровна ласково потрепала их по вихрам и поинтересовалась делами и учёбой. Отроки отвечали ей так же сдержанно и коротко. Хотя было видно, что и тому и другому очень хотелось похвастаться успехами, да и попросту обнять любимую бабушку, обожающую их и всячески балующую. Однако воспитание в спартанском духе, который исповедовал их отец полковник Куликовский, вынуждало детей на людях скрывать свои эмоции.
-Ну и ладно, ну и славно,- сказала Мария, выслушав обоих, и опять погладив их по головам. - Бегите, гуляйте! А то вон юный князь Оболенский, видимо, заждался вас.- Она кивком указала на стоящих в отдалении начальника своей охраны Павла Булыгина, его нескольких помощников, и кудрявого черноглазого мальчика в матросской формочке.- Господи,- вздохнула, обращаясь к Ольге и Зинаиде.- Как похож этот малыш на Алёшеньку. Тот ведь тоже обожал такие костюмчики... Ну что? Ты прокатишься со мной или отправишься к себе? А то ведь мы собирались поскучать с Зинаидой...
-Пожалуй, прокачусь, - торопливо поправив лёгкую шляпку из нежной светлой соломки, согласилась Ольга. - А графиня пусть меня извинит... я совсем ненадолго. Простите, Зинуля.
-Да что вы, что вы, Ваше Высочество,- замахала руками Менгден.- Я даже рада... побуду немного с детьми.
-Тогда так,- Ольга Александровна внимательно оглядела мать, до того изменившуюся, маленькую, сухонькую, что у неё болезненно сжалось сердце.
После смерти Алике Мария Фёдоровна, казалось, совсем потеряла интерес к жизни и с каждым днём чувствовала себя всё слабее и слабее. Она уже давно никого не принимала и порой не желала видеть даже самых близких. В том числе и Тиру - Тюру, младшую сестру, схоронившую мужа - герцога Эрнста-Августа - несколько лет тому назад.
И лишь только неуёмная энергия Ольги, не позволявшей матери окончательно сдаться старости и болезням, заставляли Марию заниматься делами, требующими её непосредственного участия. Одним из таких неотложных и хлопотных занятий было расширение очередного Фонда под патронажем императрицы, парижский филиал которого должна организовать её статс-дама княгиня Екатерина Оленская. В прошлом графиня Шарметьева, крестница самой Марии Фёдоровны и давняя подруга Ольги Александровны.
Словно некую драгоценность, которую боятся разбить, дочь осторожно взяла мать за руку.
-Мама, тебе нужно, наконец, отказаться от курения. Ты же, почти не выпускаешь папиросу из рук. И доктор Томсен неоднократно умолял меня на тебя повлиять. Ну, попробуй хотя бы, ограничиться... наполовину.
-Я много курю?- усмехнулась императрица.- А ты сама? Уж кто бы говорил, но только не Ваше Высочество. Сама-то ты в силах избавиться от привычки?
-Но -о... я пытаюсь... пытаюсь,- заверила её Ольга.- Кроме того, у меня другая ситуация. И я всё же моложе тебя. Так что попытайся и ты!
-Хорошо... попробую. Хотя горбатого, как говорится...- Мария иронически усмехнулась.- Но ты хотела со мной о чём-то другом поговорить? Тогда начинай...
-Ну-у, у меня к тебе есть предложения по поводу нынешнего твоего Фонда. Ты знаешь, как художница, я вся в тебя и, кажется, расту. Несколько моих картин проданы на Лондонском аукционе, чего я сама никак не ожидала. И теперь все вырученные средства я хочу передать на нужды Парижского отделения. А поскольку мои мальчишки учатся именно в парижской Русской гимназии, так же нуждающейся в постоянной помощи, я прошу, чтобы твои назначенные представители изредка поддерживали и это заведение. Тем более что и Катюша Оленская тоже отдаёт туда своего Олега. Ты не против?
-Да как можно,- ответила Мария Фёдоровна, проводив взглядом удаляющихся с Менгден и гувернёрами внуков, и направилась к экипажу, на козлах которого уже сидел величавый бородатый Тимофей Ячик.- Я непременно нацелю на это Катрин. Кстати, по всей вероятности, на днях она будет у меня со своим протеже, неким господином Забельевым, выбранным ею в руководители филиала. Не слышала о таком? Кто он и что?
- Ммм... понятия не имею,- пожала плечами Ольга.- Однако если Катюша за него ручается, то сомневаться не стоит. У неё, как и у меня, нюх на людей особый. Столько лет по госпиталям, по военным дорогам, научились отличать порядочных от подлецов.
Придержав мать за талию, она помогла ей взобраться в коляску и затем, подобрав подол платья, ловко поднялась и сама. Помахав рукой остающимся сыновьям, откинулась на мягкую спинку сиденья и прикрыла глаза, мимолётно восстанавливая в памяти многое из того, что и ей пришлось пережить...
Когда 11 апреля 1919 года императрица со старшей дочерью Ксенией, и остальными членами Фамилии, обретавшимися в Крыму, поднялась на борт английского крейсера "Мальборо", Ольги Александровны с ними не было. Вместе с мужем Николаем Куликовским, и двухгодовалым сыном Тихоном, она временно жила в кубанской станице Новоминской, где вскоре родился и её второй сын Гурий.
За плечами великой княгини были тысячи дней самой чёрной работы во многих военных госпиталях. В том числе и Главном Киевском, попечительницей которого она являлась с 1915 года. И когда порой многие врачи и медсёстры просто падали с ног от переутомления, Ольга Александровна с Екатериной Шарметьевой, подменяя сестёр, сами ассистировали на операциях и не гнушались перевязывать тяжелейших раненых, находя для каждого из них добрые слова утешения.
Там же, в Киеве, через год, она в последний раз увиделась с братом Николаем, приехавшим с цесаревичем на 50-летие свадьбы их родителей - императора Александра Третьего и Марии Фёдоровны. В это время сама Ольга потихоньку оправлялась от гнойной ангины, которой, видимо, заразилась в инфекционном отделении. И всё это время от неё не отходил ни на шаг Николай Куликовский, с которым её познакомил родной брат Михаил ещё в 1903 году.
Ольга Михаила обожала. А представленный ёй ротмистр лейб-кирасирского полка во многом напоминал самого Мишеля. Точно такой же аккуратный пробор, точно такие же светлые, лихо подкрученные усики. Неудивительно, что любовь принцессы и кирасира вспыхнула с первого взгляда. И противиться нахлынувшему чувству Ольга не смогла.
Её несчастливый брак с принцем Петром Ольденбургским был обречён на неудачу с первого дня. Сиятельный супруг за всё время их общения ни разу не прикоснулся к жене, отдавая предпочтение молодым офицерам из ближнего окружения. А когда она объявила ему о своей связи с Николаем, принц встретил это известие весьма положительно. И даже сделал такое, чего от него никто не ожидал. Он просто ввёл в свой дом любовника жены, объявив для конспирации его своим адъютантом.
В течение почти тринадцати лет продолжалась эта тайная связь, о которой не догадывался никто. И лишь когда Ольге стало невмоготу, и инстинкт материнства полностью завладел ею, она попросила царствующего брата разрешить ей вступить в брак со своим подлинным мужем.
Узнав о том, что она требует развода, многие члены Семьи, в том числе и Александра, воспротивились, уговаривая Ольденбургского развода не давать. Однако сам Николай решение сестры одобрил. И 5 ноября всё в том же Киеве в скромной церковке святого Николая такое же скромное венчание состоялось. В присутствии нескольких офицеров, друзей Куликовского, и медицинских сестёр - госпитальных товарок Её Высочества.
Этот поступок царевны, вышедшей наперекор всем за обычного смертного, её деятельность в госпиталях и школах для инвалидов, принёс Ольге славу и признание монархистов. И не зря, видимо, в годы Гражданской войны, часть Белой армии, оказавшейся на юге, даже намеревалась объявить её императрицей.
Но Ольга от подобной чести отказалась и уже в двадцатом году, спасаясь от большевиков, через Константинополь и несколько европейских стран добралась до Дании, где и поселилась рядом с матерью. В то время, как её старшая сестра Ксения с мужем Великим князем Александром Михайловичем и пятью сыновьями Андреем, Фёдором, Ростиславом, Никитой и Василием обосновалась в Англии, в предоставленном ей тетушкой Алике и Георгом Пятым небольшом и уютном коттедже Фрагмор в древнем королевском имении Виндзор. Дочка же их Ирина давно была замужем за князем Феликсом Юсуповым, одним из убийц Распутина, и уже девять лет жила с ним во Франции.
Открытые Феликсом в Париже ресторан и Дом моды «IrFe», пользовались большим успехом, принося удачливому бизнесмену хороший доход, как и книги, и даже киносценарии, которые он писал. Так что, по большому счёту, всё семейство было устроено.
Коляска, мягко проследовав по аллеям дворцового парка, выехала на улицы приморского городка. Хорошо подкованные копыта вороных громко цокали по гранитным плитам мостовой, заставляя прохожих оборачиваться на их стук и радушно приветствовать бывшую императрицу и её младшую дочь.
-Всё-таки они по-настоящему любят меня, - улыбнулась Мария Фёдоровна, милостиво отвечая кивками на очередные поклоны земляков. - Даже в Амалиенборге, когда сменялся дворцовый караул, гвардейцы, заметив, что я гляжу на них из окна, всегда салютовали мне, чем доводили Христиана до бешенства. Да-а, не повезло нам с королём. Если бы не умер твой дядя Фредерик, всё было бы у нас иначе. Он был моим самым любимым братом. Да и Вальдемар, если бы не разорился, как и я, из-за глупого внезапного краха Хандесльсбанка, смог и нам помогать, и бедным нашим соотечественникам. М-да... А ты чего вдруг примолкла? О чём снова задумалась?
- Ой, да мало ли о чём, maman... Снова большевики требуют высылки отсюда всех русских эмигрантов. В том числе и нас с тобой. И вот это письмо из Праги от некоего Ипатьева тоже не даёт покоя. Он пишет, что направил тебе две акварели, найденные в его доме после…мм…
Ольга запнулась, не решившись произнести слово « у б и й с т в о». Ведь мать до сих пор верила, что все узники Екатеринбургского узилища живы.
-Мм... после в ы е з д а оттуда Николая с семьёй. И якобы эти картинки принадлежат кисти его бедной Оленьки. Но я сильно сомневаюсь. Тем более, что сей господин запросил ещё и "заём" в пятьсот фунтов стерлингов. Видимо, как оплату за свой благородный поступок. Однако с помощью Сергея Николаевича Потоцкого я узнала, что подлинный Ипатьев Николай Николаевич, бывший капитан инженерных войск, в своё время действительно эмигрировавший в Прагу, скончался там, ты только подумай... в тысяча девятьсот двадцать третьем году! Ну? Как тебе это нравится?
-Мне?- нахмурилась Мария, доставая из кармана изящный золотой портсигар.- Будешь курить? Тогда я сама...
Окутавшись ароматным дымком, она несколько секунд молчала, а затем продолжила прерванную мысль.
- Никак мне не нравится. И считаю, что это очередная бессовестная афера? Ибо до сих пор, а прошло достаточно времени, я никаких акварелек не получала. Очень, очень забавно. И на что только подобные господа рассчитывают. Да обратись он по-человечески, просто... за помощью... неужели бы мы ему отказали?.. Кстати, а кто это такой Сергей Потоцкий? Не наш ли бывший военный атташе в Дании?
-Да, он,- подтвердила Ольга. - Затем представитель Колчака, Деникина, Врангеля. А ныне председатель Союза офицеров здесь, в Копенгагене. Ну и память у тебя, maman!
-Спасибо Господу Богу,- вздохнула Мария Фёдоровна.- Вот бы в храме мне сейчас помолиться, да только сил почти нет. Ведь последний раз я была в нашей церкви в Копенгагене три года назад. Когда её передавали Русской православной общине. Ведь большевики - узурпаторы и на неё предъявляли права! И зачем это им только было нужно?
-Так ведь нехристи же,- горько поморщилась Ольга.- Ничего святого... а тем более, веры. Бедная, бедная, бедная наша Россия! Но когда-то, я верю, всем воздастся за всё! Непременно воздастся, как бы ни глумился Сатана!
-Ой, ой, ой, дай-то Бог, дай-то Бог,- истово перекрестилась императрица. И осторожно дотронувшись кружевным зонтиком до могучей спины Тимофея Ячика, попросила его: - Поворачивай к дому, Тимофей Ксенофонтович! Что-то я утомилась, и мне как-то не по себе...