«Имя-отчество» - вымышленное, фамилия искажена до неузнаваемости, все совпадения случайны, «байки» - имеют право на существование. ;)
Однокашники, приютившие меня, в общаге, высунув языки, ускакали на посадку по своим «мотовозам». Валяться одному в пустой мрачной комнате не имело смысла.
Б-р-р-р! На столе остатки вчерашнего пиршества: огрызки засохшего хлеба, пятилитровая банка из под консервированных ассорти овощей «Глобус», криво-косо впопыхах вскрытые банки семипалатинской тушенки. Банки, из которых оставив на месте жир выжрали все мясо, далее благополучно выполнили роль пепельниц. По полу каталась пара пустых пузырей из под, привезённой мою, в изнывающий от сухого закона в город водяры. Завершала утренний натюрморт - восьмисотграммовая банка из под зеленного горошка. Обычно, эта банка выполняла функции мерила спирта, а по сему, именовалась в народе - «Фляжкой».
Как вчера было хорошо… Встретились – мать вашу, да что б вам в мотовозе, не давая спать на вторых полках, соседи по купе всю дорогу «костями» по мозгам гремели! Во сколько же мы попадали? Сосед, жертва развода майор-Славик, приходил трижды. Приходил как тень, мешать встрече старых друзей, со своим вечным нытьем – «Да когда же вы, на хрен, уже угомонитесь? Гудите как улей! По тише, хотя бы можно?..»
И трижды натыкался на стеклянный взгляд и лаконичный вопрос - .Ё.нешь? Вернее сказать, на третий раз мы его не сразу то и заметили, а лишь проводили недоуменными взглядами – «И что припёрся? Мы по три раза не предлагаем!»
Да, вчера было хорошо! Хорошо было, пока пили водку за моё выздоровление, пока вспоминали курсантские приколы, и пока проклинали училищную «тошниловку» – «сгубившую мой молодой цветущий организм». Потом кто-то выдвинул теорию, что прижигать гастрит водкой – последнее дело. И исключительно в целях медицинского эксперимента, на столе появилось «алаверды» в виде «фляжки шила». Пошли заверения, что так уже «полполигона излечилось» и «завтра меня ждет состояние румяного огурчика, забывшего был ли я меня вообще желудок».
Должен признаться, друзья не обманули – голова раскалывалась так, что мне было не до желудка.
Вчерашнее обещание, дождаться друзей со службы - дрожью пробежало по коже. Настало время вспомнить об истинной цели своего визита в Ленинск. Вот она медкнижка, а вот и оно, усердно нацарапанное нашим «докторёнком Пилюлькиным», направление на излечение в полигонный госпиталь.
Небрежно заправив, служившую мне пристанищем, постель какого-то неведомого отпускника, отравился «полирнуть бивни». Первым делом нужно нормализовать выхлоп, эскулапы могут и не оценить столь радикальных методов самолечения. Споткнувшись в умывальнике о мусорник, отволок его в комнату и сгребя все со стола наполнил его под завязку.
Вот он выход из общаги, а за ним долгожданный глоток свежего воздуха. Ан-нет! На выходе дежурный по общежитию в чине майора с претензией:
- Это вы там вчера всю ночь шумели!? – видя, что я не обращая внимания, прогребаю дальше – Я к вам обращаюсь, товарищ лейтенант!
- Никак нет! Этажом выше… – ошарашив дежурного уверенным ответом, я вышел на спасительный воздух.
Вдохнув полные легкие весенней утренней прохлады, я подумал: - Нет, не майорская это служба в общаге швейцаром сидеть, явно не справляется. Эх, толи баба Маша в женской общаге РИНХа - Великая волчица! А этот, по сравнению с ней, еще щенок. Так и та меня уважала. За месяцы упорной дрессировки удалось приручить, что бы мой комсомольский билет, который хранился у нее под коробкой, доставала и с вопросом: «Колечка, в какую сегодня комнату?», перекладывала в нужную ячейку. Да, низведен здесь старший офицерский состав ниже плинтуса. Вот, ребята рассказывали: после того как на международном запуске в ночное небо «горящей кометой» ушла «пятьсот одиннадцатая» с надписью краской: «Дембель неизбежен, как смерть империализма!» - перед стартом в караул стали ставить офицеров от майора и выше. Нужно тащиться пока молодой и пока на тебе висит груз ответственности.
Так рассуждая о вечных ценностях, я добрал до «Второй терапии».
- Что это за хрень такая?! – возмущался начальник отделения, размахивая направлением – Приперся за тысячу километров! Где результаты обследований? Где анализы!? Какого хрена? Что у тебя может болеть с такой мордой?– продолжал разоряться он.
- Вот в кого он такой? – изнемогая от головной боли, прикидывал я – Фамилия от музыканта, а имя-отчество от великого поэта. Вот и борются в нем два начала – протестное от тех двух поэтов и консервативное от выбранной профессии. А я причем, дал бы лучше таблетку от головной боли. Ну, зачем же так орать?..
- Иди в палату, завтра я выведу тебя на чистую воду!
Как мне казалось, с серьезным выражением лица, я зашел в палату. Следом вбежал, так и не успокоившийся, завотделением:
- Нет, он еще и улыбается! Все вам там до фонаря! Совсем поохреневали там в своих периферийных частях? Завтра! Завтра утром на фиброгастроскопию и я пишу рапорта: начальнику твоего управления, начмеду полигона. Что бы с тебя и с вашего доктора три шкуры сняли! Что бы с тебя командировочные содрали! Чтобы те дни, что ты здесь проболтался, из отпуска удержали! Желудок у тебя, говоришь, болит? Где ты и где больной желудок? Ты на себя в зеркало посмотри!
Я стоял с видом провинившегося школьника с картины «Опять двойка». Стоял и думал: «Эх! Вам бы еще и кудрявую шевелюру, как у тех поэтов… Вот помню как в детстве в магазине культтовары, в канун 8 Марта, мужик желая сделать жене подарок, указав на бюстик Александра Сергеевича крикнул – «Заверните мне этого «Пуделя!»
- Приехал насмехаться? Добьюсь, что бы тебя выгнали из комсомола! – изверг очередную угрозу завотделением.
От этих, его последних слов, у меня подкосились ноги. Дрожащим срывающимся голосом, я взмолился:
- Т-т-товарищ подполковник, только не это… Комсомол – для меня все… Демократический централизм – моя путеводная звезда… Вы же врач, вы же «клятву Гиппократа» давали… - Дрожащими руками, не зная за что хвататься, толи за выскакивающее из груди сердце, толи за полы белого халата выбегающего из палаты доктора. Почти падая на колени, я метнулся за ним.
- Ну, хоть что-то его проняло? А то все ему хихоньки да хаханьки… - это было последним, что я услышал в ответ. Массивная дверь захлопнулась перед моим носом.
Выплеснув праведный гнев, врач ушел.
Из углов палаты, соизмеряя «приговор» эскулапа и внешний вид нового постояльца, на меня в упор смотрели четыре пары строгих глаз…
Продолжение следует:
http://www.proza.ru/2018/10/10/964