***
- Вам не следует стоять на сквозняке, – посредник накидывает на мои плечи тяжелую тёмную шаль. Длинные кисти сухо бьют по обнаженным голеням. – Осенью галереи дворца продувает насквозь.
- А зимой? – кутаюсь в царапающую лицо грубую пряжу.
- Зимой требуется две недели, чтобы протопить анфилады к очередному балу.
- Что я здесь делаю?
- Мадам, это же ваш сон...
Зимний дворец совсем не похож на Зимний. Выстуженный, заполненный шмыгающими носами людьми. В некоторых комнатах висит развешенное на просушку исподнее, откуда-то отчаянно смердит подгоревшей кашей. Дважды дорогу перебегают упитанные крысы.
- Мне здесь не нравится, – поднимаю лицо к своему спутнику. – Верните меня обратно.
- Вы хотели встречи с ним. Я его привел, – посредник театральным жестом распахивает очередную дверь.
И я вижу его. Высокий. Худощавый. С грустными глазами и большими руками. Он оборачивается от окна, из которого выплескиваются густые питерские сумерки.
Каждый раз он чуть другой. Мой Муз.
- Это точно ты?
- Не похож?
- А где крылья?
Он вздыхает и поворачивается к нам вполоборота:
- Видишь?
На фоне уже темного окна его крылья едва заметны: словно легкий плащ покрывает плечи. Делаю шаг и замираю в нерешительности. Дальше-то что?
- У вас три часа, – голос посредника наполнен грустью. За моей спиной с едва слышным скрипом закрываются тяжелые двери.
Три часа для любви это много или мало?
- Почему здесь?
- А ты хотела солнечного луга с ромашками?
- Да.
- Пора взрослеть.
Встаю рядом. Оконное стекло отражает нас в полный рост, и я понимаю, что мы хорошо видны с улицы.
- Видны, – кивает он. – И что с того?
- Какой сейчас год?
- Семидесятый.
- Почему семидесятый?
Бросает на меня насмешливый взгляд:
- А почему бы и нет?
Становится зябко и я непроизвольно передергиваю плечами. Тяжелая шаль совсем не греет.
- Пойдем? – он кивает на укрытую балдахином высокую кровать.
Глаза распахиваются помимо воли. Губы начинают предательски дрожать. Не понимаю. Я не понимаю!
- Так просто?
- На большее нет времени.
- Я не могу так, - едва сдерживаю дыхание. – Прости, - опустив голову, с трудом заставляю себя развернуться и идти в сторону двери.
- А если так?
Комната озаряется свечами. Сколько их? Сто? Тысяча?! Тяжелые портьеры с громким шорохом закрывают окна. Тихая музыка, проникая во все ложбинки и трещинки, мягкими волнами обволакивает пространство. Большой камин, занимающий пол стены, уютно вспыхивает и одаривает теплым жаром.
Оборачиваюсь. Он все так же стоит у окна и, отодвинув портьеру, вглядывается в ночь.
- Зачем? – снова не понимаю. Из глубины души поднимается раздражение.
- Так тебе больше нравится? – он не отрывается от окна.
- Мне вообще здесь не нравится! – голос дрожит, и я отчаянно жалею, что затеяла эту встречу.
- Тогда почему ты здесь? – наконец оборачивается. – А ни где-нибудь в другом месте?
- Ты изменился, - вздыхаю. – Я думала, всё будет по-другому.
- Сочувствую, - усмехается криво. – Пора взрослеть.
- Ты повторяешься.
- И что? – делает шаг и останавливается напротив. – А хочешь пройтись? – Вот она: до боли знакомая усмешка и прищур солнечных глаз.
- Сейчас? – вскидываю брови. – В семидесятом году позапрошлого века?
- Поза-позапрошлого.
- Екатерина Вторая? – ахаю, закрывая рот ладонью.
Он смеётся:
- Хочешь, познакомлю?
- Нет! – я в ужасе: хватило курсовой в своё время. – Лучше, прогуляемся.
Исчезнувшая с плеч шаль обнимает тело длинным тяжелым платьем. Ветер треплет одежду. Нева ярится за гранитной набережной. Темень, грязь, холод. Город словно выстужен. Там и сям мелькают разведенные ямщиками костры. Люди, словно серые тени. Мерзко.
- Верни меня домой, - стучу зубами. – Я точно уже никогда не согреюсь! Верни!
Он обнимает меня крылом, мгновенно отсекая от мороси, холода, тьмы и нахлынувшего отчаяния.
- Вернуть тебя может только тот, кто привёл, – шепчет на ухо теплым дыханием.
По шее пробегает сладкая дрожь, и я стискиваю зубы, чтобы не показать, до какой степени меня волнует его близость.
- Почему ты изменился? – утыкаюсь ему лицом в грудь. – Почему? Что я сделала не так?
Второе крыло мягко укутывает спину, кокон из теплых перьев становится самым безопасным местом на свете.
- Ты выросла. И я не могу обращаться с тобой, как с наивной девчушкой. Принимай все прелести взрослой жизни, – мягкие губы касаются моего лба.
- Что это значит? – поднимаю к нему лицо.
Его губы так близко и так хорошо мне знакомы. Близко и недосягаемо. Как полная луна: можешь уместить её на ладони и сделать фотку, но это не значит, что держишь светило в руке.
- Пора взрослеть, – третий раз произносит он. – Я готов помогать тебе во всём. Но, только - помогать. Не будет готовых сюжетов. Лишь подсказки. Иногда.
Прижимаюсь щекой к его груди.
- И приходить ты будешь тоже иногда? – шепчу, сдерживая слёзы.
- А вот этого – не дождёшься! – хохочет он. – Буду вечно торчать над твоим плечом! У нас много работы!
Смеюсь вместе с ним, хотя глаза полны слез.
«Ну и ладно, - мысль проносится почти отстраненно. Словно и не моя вовсе . – Зато, у меня есть Муз. Самый лучший. Самый мудрый. Самый честный».
- Эй! – слышу над головой его голос. – Я – не лучший, я – не мудрый и я не совсем честный, – снова хохочет. – И у меня есть своя корысть!
Он распахивает крылья, выпуская меня. Та же комната. Тот же камин. За окном – нарождающееся утро. Лето. На столике – букет ромашек.
- Пошли? – кивает на кровать.
- Ну, уж нет, - смеюсь следом. – Работа - прежде всего! Ни дня без строчки*!
-------------------
*Nulla dies sine linea (нулла диэс синэ линеа) – Ни дня без строчки.
Октябрь 2013. Редакция 2018.
-------------------
P.S. Прости, Муз...