в походной запояске (Вадим Михановский) / Проза.ру

            Богатырь не тот, что в сказке –
            Беззаботный великан,
            А в походной запояске,
            Человек простой закваски…
            То серьёзный, то потешный,
            Нипочём, что дождь, что снег, -
            В бой, вперёд, в огонь кромешный
            Он идёт, святой и грешный,
            Русский чудо – человек.
            (А. Твардовский. «Василий Тёркин»)

   Дробный перестук колёс, всхрапывание мятущихся в поездных стойлах коней не давали уснуть. Белкин повернулся на другой бок.
   - Не спишь? – Спросил его сосед по нарам Капустин и, не дождавшись ответа, вздохнул, - вот и я не могу уснуть.
   Белкин молча вынул фотографии дочерей и долго рассматривал их. Дорога памяти увела его в те дни, когда он, в начале тридцатых, был призван в армию. Клавдия с годовалой Зиной провожали его на станцию. Кругом хмельно пели родственники призывников. Некоторые бабы утирали слёзы, отворачиваясь от толпы… Тогда эшелон укатил их в другую сторону – на восток.
   А через месяц бывший колхозный конюх Белкин уже лежал в пограничном секрете на заставе , - той самой дальневосточной заставе, которой командовал в то время отец автора этих строк... Так уж случилось потом, что я, «погранец» в третьем поколении, родился на этой заставе и прожил здесь до шести лет. Как раз в эти годы и служил здесь будущий герой моего очерка Марк Алексеевич Белкин…

   Справа, невдалеке, курились в предутренней дымке туманы на озёрах. Впереди – рукой подать до гребня маньчжурской сопки. Государственная граница. Для Белкина всё было внове: и тревожный шорох тростника, и незнакомые голоса птиц, и стукоток копыт дикой козы, пересекавшей наискось пограничную полосу… Потом, позже, он научится различать эти ночные звуки, торопкие и вместе с тем осторожные шаги таёжных зверей – кабана, рыси, тигра.
   Особенно ярко врезалась в память Белкина одна сентябрьская ночь. Когда звёзды начали гаснуть, старший наряда Тимошин отполз в сторону, шепнув ему, что пройдёт до стыка с соседней заставой. И только он растворился в серой мгле предрассветного утра, как раздался выстрел
   - Берданка! – мгновенно определил по трескучему хлопку товарищ Белкина - красноармеец Корнеев.
   Прислушались. На тропе, которой ушёл вперёд Тимошин, зашуршали мелкие камни.
   - Что будем делать? – шёпотом спросил Белкин.
   Наблюдать, - спокойно ответил Тимошин.
   Через некоторое время на тропе появились тени. Одна, две, пять, шесть…Последний нарушитель был с какой-то ношей на спине. Белкин мгновенно прицелился и выстрелил. Тот, с ношей, упал. Остальные бросились назад. А вскоре прискакал отряд на лошадях с заместителем начальника заставы. Розыскная собака Вольф быстро обнаружила и тяжело раненного Тимошина, и нарушителя, подстреленного в ногу. А после вывела пограничников и на след остальных. Диверсантов доставили на заставу.
   Приказом по Дальневосточному военному округу пограничник Марк Белкин был награждён ценным подарком.

   …Душно в вагоне. Пахнет конским потом, солдатской амуницией, покачивается под потолком фонарь, обволакиваемый дымом махорки. Злобно взбрыкнул в стойле жеребец Капустина, зазвенели стремена, висевшие сбоку на стене вагона. Капустин, чертыхнувшись, полез с нар и словно разбудил Белкина, разом отогнав картины прошлого. Сразу громче застучали колёса, поплыл в ночи паровозный гудок. Подслеповатый вагонный фонарь, покачиваясь, заиграл тусклыми бликами на коже сёдел и стволов кавалерийских карабинов. А где-то впереди, когда эшелон приостанавливал свой бег, неярко полыхали зарницы и чуть слышно катился в воздухе незнакомый, тревожный гул.
   Выгружались ночью. И прямо с деревянных сходней, приставленных к дверям теплушек, уходили поэскадронно, на рысях, оставляя справа от себя пригороды Москвы. Разместился кавалерийский корпус невдалеке от Каширы. Со своим пулемётным отделением Белкин попал в охрану командира корпуса Белова.
   Сопровождая генерала в бесчисленных поездках по позициям частей, сибиряки по едва уловимым признакам чувствовали, что на этом участке фронта вскоре станет особенно жарко. Каждые сутки здесь скапливались новые части. Бойцы поговаривали, что ночами слышат в тылу гул танковых моторов. А в каждом подразделении проверяют «НЗ» - неприкосновенный запас патронов, гранат, бутылок с горючей смесью.
   Наступил декабрь 1941 года. Зима пришла в эти края ранняя и морозная. Сибиряки, к морозам привыкшие, отмечали про себя, что здешние холода, при влажном воздухе, пробирают крепко, не смотря на овчинные полушубки, которыми сибиряки выгодно отличались от других воинских частей, одетых в основном в шинели. Но зато командование направляло прибывшие сибирские части на самые трудные участки фронта, на самый «передок», как говорили бойцы… Предчувствия не обманули сибиряков. Началось контрнаступление наших войск под Москвой. Вскоре Белкин стал свидетелем испытаний нового грозного оружия – «Катюши». Это было что-то невообразимое! Лавина огня, от которого невозможно было спастись, накрывала противника широкими полосами. Ещё залп! – И вот уже горит вторая линия обороны…
   - Да-а-а! – Восхищались сибиряки! – Это всё равно, что таёжный пожар. Не остановишь!

   Контрнаступление развивалось успешно. Красная армия наносила по врагу сокрушительные удары и теснила его. Часть, в которой служил Марк Белкин, продвинулась на запад и теперь уже стояла у города Севска на Брянщине. В течение полутора месяцев полк , каждый день тесня противника, продвинулся вперёд почти на 400 километров. Но и потери были значительные. Половина личного состава осталась лежать в земле, у границ столицы.
   Роль сибирских дивизий в обороне Москвы общеизвестна. Стоит напомнить читателю, что только Сибирь за время войны поставила нашим фронтам 600 тысяч человек. Это в среднем – 60 дивизий… Вспоминается четверостишье одного из сибирских поэтов:

   Сколько тысяч парней сибирских,
   В сорок первом поставленных в строй,
   Получили навечно прописку
   В белоснежных полях под Москвой!...

   А бойцы чувствовали, что немцы не сегодня-завтра получат новую «баню» на исходе этой суровой зимы. Командир полка Калмыков приказал отделению Белкина взять «языка». Вглядываясь в лица бойцов, полковник прошёл вдоль строя. Отделение пулемётчиков собралось на опушке леса. Вечерело. Низкие, отягчённые снегом тучи, плотно закрыли небо… Как бы между прочим, Калмыков ещё раз напоминает, что захват «языка» очень важен. Враг, судя по всему, замышляет что-то серьёзное. По всей вероятности, немцы попытаются вновь проложить себе дорогу на Москву. Первая задача – узнать их план, вторая – сорвать этот план.
   - Но эту вторую задачу будут выполнять другие, - заключает полковник, - и только в том случае, если будет выполнена вами первая задача.
   Остановившись возле Белкина и оглядев его ладную, крепкую фигуру, полковник улыбнулся: «Сейчас бы эту бригаду да в колхоз к твоей жинке. Вот бы подмога хозяйству была!» Бойцы заулыбались в ответ, дружно загудели.
   - Что молчишь, товарищ сержант?
   - Едят они за троих, товарищ полковник, хозяйству, прикидываю, убыток будет, - поддержал шутку Белкин.
   - Ну, тогда фрицу не сдобровать. Осилят! – засмеялся полковник.
   Наступила холодная угрюмая ночь. Подул северный ветер, погнал над верхушками леса тяжёлые облака. Запуржило. Бойцы ворчали:
   - Правду говорят у нас в Сибири: наступил марток, надевай трое порток.
   А вьюга бросала в лицо колючий снег, слепила глаза, по-шакальи выла в верхушках деревьев.
   Объектом действия разведки была небольшая деревенька на юго-восточной окраине села. Здесь стояло боевое охранение немцев и два дзота на расстоянии 50 метров один от другого, находившиеся чуть на отшибе от деревни.. Вдоль промёрзшего болота, на котором сухо шелестел камыш, бойцы отделения должны были пробраться к южной прогалине у самой деревни. Узкая полоса леса у болота считалась нейтральной, но фактически ею владел противник. Затем надо было отклониться в сторону и выйти к отдельному дзоту. Задача разведчиков как раз и состояла в том, чтобы ворваться в дзот, захватить пленных и по возможности бесшумно вернуться назад.
   Но, как это часто бывает, обстановка внесла свои коррективы в заранее разработанный план. Мартовская метель загнала немцев в землянки. И лишь двое часовых у обоих дзотов, подпрыгивая, бегали вперёд и назад.
- Однако, надо дождаться смены часовых, тогда снимем обоих, - шепнул Белкин лейтенанту. Тот, молча кивнув, шепнул бойцам: «Будем брать обоих через пять минут после смены караула»...
   Всё получилось очень удачно. Минут через пятнадцать открылась дверь первой землянки и почти сразу же – хлопнула дверь во второй.
   - Karl,du lebst noch? – (Ты живой?)
   - Еs ist kalt! – (Холодно!), - проворчал часовой.
   Примерно такой же диалог состоялся и у второй землянки…
   Разведчики дождались, когда оба разводящих освободятся от лишней жидкости, накопленной в тепле землянок. Как только захлопнулись обе двери, часовые и охнуть не успели: во ртах обоих торчали кляпы.
   Группа благополучно вернулась назад. Из показаний пленных выяснилось, что близ деревни, в низине, два дня назад сосредоточились сорок танков и несколько миномётных батарей. А сегодня, под покровом вечера,
должен быть переброшен батальон пехоты… Что тут скажешь? Очень вовремя действовали разведчики! В шесть часов утра по врагу в этом районе был нанесён упреждающий удар.
   А Марк Белкин получил свою первую боевую награду

            ПО ПУТЯМ – ДОРОГАМ ФРОНТОВЫМ
   Много военных дорог прошёл командир пулемётного отделения сержант Белкин. Дрался он и на Центральном, и на 2-ом Украинском, и на 3-м Белорусском фронтах. Перед сражением на Орловско-Курской дуге к ним в часть приехал маршал Будённый. Марк Белкин был назначен в охрану к нему. Следуя за маршалом метрах в пяти, он привычно перебирал поводья, похлопывая рукой по шее тонконогого дончака. Думал он о том, что вот, наконец, начинается самое главное в этой войне и что фриц скоро с рыси перейдёт на галоп, откатываясь по всем фронтам в своё логово. Ощущение чего-то нового, грандиозного, небывалого уже несколько дней волновало всех.
   После осмотра позиций маршал Будённый долго беседовал с солдатами, похвалив их за подтянутость, за хорошую боевую выучку.
   - Я давно, ещё с гражданской войны под Царицыном, убедился, что сибиряки – отличные воины, - сказал маршал. – Мужество, стойкость и смелость отличали их, и я рад, что встретился с такими воинами опять.
   Будённый рассказал, как осенью в 1941 году всполошились немцы, узнав, что на защиту Москвы подошли сибирские части. Из перехваченных разведкой фашистских радиограмм и депеш командованию Советской Армии стало ясно, что немцы не ожидали столь быстрой переброски наших отборных частей с востока. И это сыграло решающую роль в обороне столицы.

   Тёплый отзыв Будённого о доблести и стойкости сибиряков заставил Белкина и его товарищей посмотреть на себя как бы со стороны. И они заверили маршала, что ещё не раз заставят врага убедиться в мужестве сибиряков. После смотра маршал вместе со своим сибирским конвоем присутствовал на концерте Краснознамённого ансамбля песни и пляски Советской Армии, Перед концертом, отличившимся ранее солдатам и сержантам, вручали первые ордена Славы, учреждённые правительством СССР. Свой первый орден из трёх степеней получил и сержант пулемётного отделения Марк Белкин… А после награждения начался концерт.
   - Прошу, товарищи, минутой молчания почтить память тех, кто шёл вместе с вами и не дошёл до этого дня, - просто, скорбно и чуть торжественно объявил ведущий.
   Тысячи бойцов и командиров поднялись со своих мест. Замерли. А на сцене, сомкнув плечо к плечу, артисты в военной форме запели песню о Родине. Неожиданно её подхватил кто-то из зрителей, за ним другой… третий. И, ширясь, наполняя собой огромную поляну и лес, гремит эта песня, подхваченная теми, кто прошагал уже полвойны, остался жив и рвался к победе… Долго в тот вечер не могли уснуть бойцы, взбудораженные необычным концертом, всею обстановкой готовящегося широкого наступления, думами о завтрашнем дне.

   Война продолжалась. Белкин со своей частью шёл уже по Белоруссии, почти вдоль старой польской границы. У городка Седлецк в ожесточённой контратаке немцы остановили наступление советских частей. Полк Белкина залёг и стал спешно окапываться. Из-за ближнего леса вынырнули самолёты противника. Они круто взмыли вверх над позициями полка и, отбомбившись, скрылись.
   - Теперь жди танков, - проворчал Капустин, продолжая ожесточённо рыть окоп. В четыре руки с Белкиным они быстро накидали из влажной земли бруствер и установили свой «максим». Расчёт пулемёта был всё тем же с начала войны. Только теперь они держали при себе и ручной пулемёт с пятью дисками. Мало ли что! А запас никогда не обременяет…
   И тут же, словно в подтверждение капустинских слов, из леса показались танки. Оглядевшись, Белкин с тревогой увидел, что справа и слева от них в развороченной бомбами земле лежат недвижимо бойцы пулемётного взвода. Оставалась практически только одна возможность, если хочешь остаться в живых: отступить. А танки уже расползались веером и прямой наводкой из пушек и пулемётов били по брустверам окопов…
   Когда-то Белкин уже испытывал подобное. Было это под Москвой. Тогда он впервые поднялся в штыковую атаку. И, несмотря даже на опыт пограничной службы, действовал он в те минуты как новичок – ничего не помня и почти не соображая. Ему было невыносимо страшно, и он, чтобы заглушить этот страх, истошно кричал «ура»… Потом жизнь научила его сознательно относиться к опасности, и в этом состоял подлинный солдатский героизм.
   И вот здесь, под Седлецком, вновь вернулось прежнее ощущение. Лишь внешне сержант оставался Белкиным, в остальном он был другим, незнакомым себе человеком. Что-то остро сверлило мозг. Он старался гнать от себя смертельный холод страха и… не мог поднять головы.
   Над бруствером снова взыкнули пули. Лежавший рядом Капустин дёрнулся и перевалился на бок. «Всё. Один остаюсь, - с тоской подумал Белкин. – Один среди убитых»…
   И вдруг туман в голове исчез. Стало легко, как после сна. Не таясь, сержант поднял голову и увидел прямо перед собой стальную громадину. Танк был метрах в десяти. Белкин мигом сдёрнул пулемёт в окоп и сам буквально вжался в землю рядом с бездыханным Капустиным. В следующую минуту танк проутюжил бруствер, наполовину засыпав землёй пулемёт, Капустина, Белкина и, не останавливаясь, пошёл дальше. Сержант как-то удивительно спокойно отряхнулся от комьев земли, выкатил наверх своего «максима» и принялся считать патронные коробки.
   Шесть штук, -вслух произнёс Белкин, - значит, почти тысяча патронов. Если что, роту уложить можно! – подытожил он и совсем успокоился…
   Они вышли все из того же леска. Бежали во весь рост, орали по-звериному что-то нечленораздельное.       «Пьяные», - отметил про себя Белкин и, подпустив их метров на сто, стал стрелять по врагу длинными очередями. Немцы вмиг отрезвели и откатились назад. Но через несколько минут снова пошли в атаку. В этот раз Белкин расстрелял сразу почти две коробки. Мысли его работали чётко, как бы в унисон с пулемётом. Немцы залягут, он успевает зарядить новую ленту. Немцы поднимутся, их встречает пулемётная очередь. Трижды ещё поднимался в рост оголтелый враг и каждый раз, не досчитавшись трети в своих рядах, вновь залегал… Вдруг справа, метрах в ста пядисяти, заговорил ещё один «максим».
   - Кто-то из наших, видать, оклемался! – Радостно подумал Белкин. – Это, наверное, меня фрицы пытались обойти, а он их отсёк… Враги попытались ещё раз подняться в атаку, но теперь их крушили из двух пулемётов. Белкин не слышал, что за его спиной, приближаясь, уже гремит русское «ура». Когда цепь наших бойцов поравнялась с ним, он попытался подняться, но негнущиеся ноги, будто ватные, не повиновались ему. А в город въезжала артиллерия. И только тогда Белкин устало положил голову на патронную коробку…
   - Мы думали, что тебя убило, сержант! – тряс его за плечо незнакомый артиллерист. Белкин, измаянный прошедшим боем, молча улыбнулся. Кругом шутили и смеялись солдаты, словно и не было несколько минут назад этого кровопролитного боя и того злочастного леска, у которого почти полностью легла в окопах навсегда рота Белкина. Но он, сержант Советской Армии, навсегда запомнил этот городок с таким славным названием – Седлецк, ныне – Седльце в Польше… Теперь местное население в Польше, как и в Седльце, пытается забыть эти сражения, в результате которого Польша обрела окончательно свою независимость.

   Ветеран войны, полный кавалер ордена Славы трёх степеней, побывал на месте этого незабываемого боя через 20 лет после окончания Великой Отечественной войны. Ухоженный Седльце. От окопов, рядом с городком, не осталось и следа. Только братская могила, в которую лёг и его второй номер пулемётного расчёта Капустин, у того самого леска напоминала о прошедшем. Надписи фамилий были уже полустёрты временем, звезда на навершии холма оторвана.
   - Бог, он всё равно воздаст каждому за содеянное! – промолвил Белкин, вздохнув. – Обязательно воздаст!..

   Вечером, на поверке, собралась всего треть состава. Многие были отправлены в госпиталь. Но ещё больше осталось навсегда лежать в этот августовский день 1944 года в польской земле. Нелегко дался советским воинам этот, укреплённый фашистами район. И здесь, и севернее Орши враг оплёл паутиной своих траншей огромный участок. Отсюда Гитлер всё ещё намеревался «грозить Москве». Не удивительно, что на этом участке фронта бойцы натолкнулись на блиндажи в пять и в шесть накатов, противотанковые ямы, рвы, эскарпы, минные поля, подземные ходы сообщения, бронеколпаки и «лисьи норы».
   Вскоре после этого боя командир соединения вручил Белкину второй орден Славы. Он говорил перед строем, что сержант Белкин практически один в течение часа сдерживал пулемётным огнём контратаки противника и по неполным данным уничтожил сорок три вражеских солдата… При последних словах полковник поднял голову.
   Перед ним стоял человек в изрешечённой осколками шинели. Просто уму непостижимо, как ни один осколок не тронул сержанта. И что в нём геройского? Среднего роста. Какие-то по-домашнему добрые, светлые глаза. Левая бровь намертво изломана, чуть приметно подрагивает уголок сомкнутого рта. Лицо бледное, измученное. Сколько же у этого человека сил!..

   А события на фронте шли своим чередом. По-прежнему ходили упорные слухи об открытии второго фронта. Но немцы, стойко цеплялись за каждый населённый пункт, держали оборону и, установив по вечерам сильные репродукторы, веселили передовую сердцещипательной музыкой, говорили в промежутках на чистом русском языке о новом своём секретном оружии, которое обрушится на Советы. И, может быть, только одно выдавало их – неослабное напряжение и бдительность. Добыть у них «языка» стало делом очень и очень сложным.
   Из дому пришло письмо. Жена сообщала Белкину, что у них всё хорошо. Дочки совсем невестами стали. Учатся старательно и по дому помощницы. А у соседей вчера похоронку получили. И на той неделе сразу целых четыре почтальонка разнесла, сказала, что бросит эту проклятую работу, невтерпёж ей на людские слёзы смотреть.
   Белкин со вздохом прочитал: «Береги себя». Он всегда старался гнать от себя эти мысли. Конечно, сейчас было бы обидно не дойти до Берлина.

            ПОСЛЕДНИЙ БОЙ, ОН ТРУДНЫЙ САМЫЙ…

   В стремительном наступлении мелькали города Гомельщины и Полесья – Мозырь, Речица, Пинск. До января 1945 года в калейдоскопе прорывов форсировали реки, прочёсывали леса, рощи, высоты и балки. В середине января, обогнув Варшаву, устремились на Лодзь и Краков. Остановились лишь на правом берегу Одера. В районе городка Фюрстенвальде… С того берега вдруг послышалось:
   - Хлопцы, дайте закурить!
   - Кто это? – спросил Белкин у комсорга полка.
   - Власовцы, - коротко бросил лейтенант Сотников.
   В полку уже были наслышаны о «подвигах» этих отщепенцев в Западной Украине и в Польше. И вот теперь пришлось встретиться с ними лицом к лицу. Но вояками они оказались незавидными. После продолжительного артиллерийского налёта бойцы полка беспрепятственно форсировали на своём участке Одер…
   Во второй раз довелось встретиться с власовцами под Берлином, на восточном берегу Шпрее. Несколько попыток форсировать реку с ходу сорвались. Да и по всему чувствовалось, что командиры полков стали более бережливо относиться к своим подчинённым во время прорывных действий: как-никак, а скоро конец войне!
   Вот и в этот раз из леса, почти нависшего над самым берегом, враг ожесточённо обстреливал каждый плот, каждую лодку, спускаемые на воду… Во взводе гвардии старшины Белкина появился командир полка. Передав Белкину свой бинокль, он предложил старшине пошарить внимательно по верхушкам деревьев на той стороне. Белкин внимательно, квадрат за квадратом обследовал верхнюю часть леса. В окулярах бинокля были ясно видны притаившиеся в зелёной листве «кукушки».
   - Уяснил, старшина, что делать?
   - Так точно, товарищ полковник.
   - Как будешь действовать?
   - Сниму из ручного пулемёта, - и, подумав, добавил, - пойду один. Одного, возможно, и не заметят.
   - Правильное решение! - одобрительно кивнул головой командир полка. – Действуй, старшина! И возьми с собой бинокль. Пригодится.

   Хоронясь в складках местности, Белкин ужом переползал от куста к кусту. Вот и берег. Приметив широкий куст, он медленно, не рывками, подтаскивал свой пулемёт и выдвигал его впереди себя. Таким же образом он подтащил и три диска в холщёвой сумке. Позиция у этого широкого куста была отменной. Старшина выдвинул пулемёт и, переместившись ближе к краю куста, прильнул к биноклю, запоминая места фигур, затаившихся в деревьях. Бил длинными очередями, потом переместился к другому краю куста… Впереди него, метрах в пятнадцати, поднялись фонтанчики песка… «Липовые» стрелки", - удовлетворённо отметил про себя Белкин, - сверху вниз уметь стрелять надо!
   Старшина сполз к берегу и, выбрав очередной широкий куст, подполз к нему. А «кукушки» продолжали методично обстреливать то место, которое недавно покинул Белкин. Поменяв диск, он снова взялся за бинокль. С новой позиции «кукушки» были видны даже лучше. Он методично, раза по три, прошёлся по верхам деревьев. А потом чуть ниже… Благодаря этому, бойцы переправились через Шпрее. В дыму и всплесках непрекращающегося огня перед ними был Берлин.
   Мимо Белкина провели пятерых пленных. – «Лейтенанта Сотникова ножами, гады, испластали», - возбуждённо объяснили конвоиры, подталкивая пленных прикладами автоматов…

   Через 20 лет Марк Алексеевич Белкин, рабочий новосибирского завода имени Кузьмина, встретит в цехе человека по фамилии Сотников. Что-то неуловимо схожее с тем лейтенантом Сотниковым увидит он в лице товарища по работе. Разговорятся. Андрей окажется братом лейтенанта. И семья Сотниковых, два десятилетия спустя, узнает от Белкина, что Иван Сотников не пропал без вести, как ей было сообщено, а пал смертью храбрых на самом последнем рубеже войны, в двух километрах от Берлина.
   … В этот же день, после похорон комсорга полка, впервые за всю войну будет ранен в ногу гвардии старшина Белкин. Позже, в письме к нему в госпиталь, помощник командира взвода Ефремов сообщит, что стреляли в Белкина с чердака дачи министра пропаганды Геббельса. А товарищи по оружию поздравили старшину с наградой – третьим орденом Славы.
   - За «кукушек», - пояснит Ефремов.
   Так вот, чуть ли не в последний день войны Марк Алексеевич Белкин стал полным кавалером ордена высшей солдатской доблести.

   В тот день, когда он узнает об этом, в Берлине будет моросить мелкий дождь. В 3 часа дня, 2 мая 1945 года, воюющие стороны подпишут акт о безоговорочной капитуляции гитлеровской Германии… После четырёх изнурительных в огне и грохоте лет наступит долгожданный мир. Лишь кое-где в центре города ещё будут раздаваться автоматные очереди. Будут полыхать пожары, и ещё долго будет пахнуть гарью.
   А на окраине, где много садов, буйный запах майской сирени и яблонь начисто забьёт все остальные запахи, и эта белая, цветущая кипень напомнит солдатам о том, что есть на этом свете ещё и другая жизнь – без пороха и дыма, и без походной запояски. Жизнь, в которой плещется радость мирных гроз, весёлое журчание весенних ручейков, страда благоуханного лета и тихое раздумье осени – всё то, без чего солдаты жили все эти четыре долгих года…
   Семерых детей воспитают после войны Марк Алексеевич и Клавдия Климентьевна. В семье полного кавалера ордена солдатской доблести появится ещё одна заслуженная награда – орден Материнской Славы.

   …Сижу в этой семье за столом. Пьём чай с малиновым вареньем. Спрашиваю у главы семейства: «Неужели так и не помните мальчишку пяти лет на той самой далёкой заставе, вечно липнувшего к пограничным собакам?»
   - Нет, не помню, - улыбается Марк Алексеевич, - но помню старшего лейтенанта, начальника заставы, часто ругавшего собаководов за то, что портят собак неуставными отношениями. Особенно за Вольфа он их ругал. Те приказывали ему «пригнись!» и Вольф ложился на живот, прикрывая глаза лапами.
- И четыре щенка, оставленные для продолжения службы, делали то же самое, - подтверждаю я.
   - Это точно! Вся застава смеялась, - вспоминает Белкин.
   - А научил Вольфа этой команде тот самый мальчишка, за что мне и попадало от отца.
   - Строгий был мужчина! – кивает головой Белкин, и справедливый…

   Мне приятно было слышать мнение бывалого воина о моём отце. Он в те годы был ещё жив и здоров. Помер отец, когда ему исполнился сто один год, в 2008-ом… Героя моего очерка уже не было в живых почти десять лет. Он много выступал в конце минувшего века перед школьниками и призывниками. Не сразу он ушёл и на пенсию. В один из своих последних приездов в родной город , Герой Советского Союза, генерал-полковник Георгий Филиппович Байдуков, участник беспосадочного перелёта чкаловской команды в Америку, посетил Мемориал Славы в Новосибирске… Это было четверть века назад.
   Рядом с ним оказался и Марк Белкин, имя которого вписано здесь навечно в ряду полных кавалеров ордена Славы. Скорее всего, приглашён был он сюда в этот час не так уж случайно. Генерал-полковник Байдуков, без фуражки, молча склонил голову, вчитываясь в имена своих земляков, павших в битве с фашизмом… Но при встрече с Белкиным, на груди которого светились три ордена солдатской доблести, он надел фуражку и отдал честь ветерану… И это – без комментариев.

            х х х