Днем еще можно себе наврать, что ты существуешь. Ночь - другое дело. Ночные зеркала отражают не то, что им велено, а то, что есть. Когда я приближаюсь к самому старому зеркалу, оно высокомерно показывает мне пустоту. Занавес, сотканный из прелых листьев, кружевных, насквозь черных, с едва заметным серебристым налетом. Пустота-паутина, вязкая и абсолютно непроницаемая. От нее идет холод, а меня тянет к живому и теплому.
Кто я? Лишенный тела сгусток энергии, дальний родственник зеркал: они отражают предметы, я отражаю звуки. Я могу видеть, слышать, перемещаться. Моя стихия - слова, множество слов, разноцветных песчинок на берегу древнего океана.
Я так давно на этом свете, что помню время, когда Лилит танцевала Адаму, а он отбивал ритм на высушенной тыкве и дудел в раковину. Поэтому меня уважают музыканты.
Ко мне прислушиваются сочинители, особенно поэты. Век за веком эти странные существа возводят из слов вавилонские башни, надеясь, что они дорастут до неба и не рассыплются. Или обернутся стрелами, пробьют завесу пустоты и долетят до той стороны. Зачем-то им это нужно.
Картинки, нарисованные тщательно выбранными словами, доказывают, объясняют, призывают верить в лучшее, порой клеймят. Их великое множество, и каждую я могу видеть и слышать. Но запоминается не серьезное и важное, а всякая ерунда: вкус вина, разбавленного дождем, треснувшее стеклышко часиков, монетка на дне фонтана...
Все проходит, а простые приметы жизни сохраняются. Из пустяков складываются давно знакомые кадры, которые никогда не наскучат. Вот вечер украшает блестками город, такси едут в центр, на крыше лежат двое и, по очереди отпивая из бутылки, смотрят небесное кино. И я снова рядом, как всегда, невидимый и благодарный свидетель. Повторяю их глупый лепет, побеждающий пустоту, и чувствую свою причастность к самому главному.