24. В ПАРАЛЛЕЛЬНЫХ ПРОСТРАНСТВАХ
Но доклад, точнее презентацию к докладу, этим вечером ей так и не удалось написать, хотя днём, гуляя по осеннему парку, она его в общих чертах и продумала.. Простившись с Сабиной, Кельга пошла в аптеку за лекарством для простудившейся вчера Абди, потом они долго разговаривали за чаем с Абди и Карио, а встав из-за стола, она ощутила, что хочет спать и решила воспользоваться принципом ненасилия над собой и оставить сочинение презентации на утро. Решение оказалось правильным: она проснулась на рассвете и успела застать ясное синее небо и встретить восходящее солнце. А потом натянуло облака и закапал мелкий осенний дождик. Для презентации хватило пары часов и она успела на конференцию как раз к перерыву между двумя пленарными заседаниями.
В фойе Кельга встретила свою бывшую однокурсницу и они немного поболтали о насущном; наиболее насущным был, похоже, перевод многих их коллег на полставки, четверть ставки и даже 0,2 ставки — и всё ради исполнения указа главы государства о повышении зарплат научным сотрудникам и преподавателям вузов. Механика исполнения указа напоминала задачку по арифметике для начальной школы и, как ни странно, дополнительных средств не требовала: людей переводили на полставки и продолжали платить прежние деньги, и это означало, что зарплата (для полной ставки, конечно) увеличилась в два раза. Потом Кельга поднялась на пятый этаж, где проходила конференция, и первым человеком, которого она там увидела, снова стал её однокурсник; она ощутила, что пространство конференции сразу стало своим, близким и обжитым. До конца перерыва она даже успела просмотреть тезисы пропущенных утренних докладов.
Но как только началось второе пленарное заседание, она каким-то образом снова оказалась на пороге книги. Точнее, она ощущала себя в двух мирах одновременно: она слушала доклады и отмечала интересные моменты, но они не заполняли её сознание целиком, и вчерашний разговор с Сабиной продолжался.
- Любовь к двоим — это иллюзия, самообман, - настаивала Сабина.
- Было время, когда я тоже так думала, - отвечала Кельга. - Но когда ты ощущаешь, что любишь двух разных людей одновременно, само это переживание любви ничем не отличается от того, когда ты любишь одного человека. Может быть, ты права и это иллюзия… Но ведь и любовь к одному человеку может быть тоже иллюзией. И в чём разница?
- Кельга, мне трудно с тобой спорить. Но всё равно у меня в голове не укладывается, как можно любить двоих. Вот Анджей-то с тобой согласен… А я — нет. И меня, если честно, возмущает, что ты его оправдываешь.
- Я? Оправдываю Анджея? - Кельга было искренне удивлена.
- А разве нет?
- Сабина, ни ты, ни он мне ничего не рассказывали о том, из-за чего вы ссоритесь. И я впервые только сейчас от тебя услышала, что мы с Анджеем здесь сходимся. Но если его «проступок», который, как ты говоришь, я оправдываю, состоит в том, что он любит не только тебя, но и ещё кого-то, то я, действительно, не вижу в этом неразрешимой проблемы.
- Ну вот, я же говорю: ты его оправдываешь!
- Знаешь, я не вижу здесь того, что нуждалось бы в оправдании.
- Ну конечно, ты ведь и сама такая же…
- Я дальше больше тебе скажу, - задумчиво произнесла Кельга, - мне кажется, что «вторая» любовь мешает «первой» лишь тогда, когда в этой «первой» накопилось много проблем… Или когда сама эта «первая» любовь является, как ты говоришь, иллюзией.
А на экране конференц-зала в этот момент появился слайд с фотографией очень красивой и очень смелой женщины, памяти которой конференция была посвящена, и Кельга задумалась: а что сказала бы эта удивительная женщина, услышь она их разговор? С одной стороны, она легко пренебрегала условностями, легко спорила с авторитетами, с другой стороны — она жила на два поколения раньше, когда нравы были, в общем-то, более патриархальными. Но, возразила самой себе Кельга, и наоборот — она ведь ещё застала и послереволюционную свободу нравов... Ясным было лишь одно — в молодости она была изумительно красива...
И снова Кельга слышала голос Сабины:
- А если Арсений завтра влюбится в какую-нибудь молодую девушку, ты тоже будешь так спокойно к этому относиться?
- Знаешь, сколько раз он влюблялся в молодых девушек за тридцать лет нашей совместной жизни?
- Сколько?
- Семь или восемь. Из них три — абсолютно по-сумасшедшему! И это не считая, что первые пять лет он жил на два дома, со мной и со своей первой женой. И если бы она от этого не устала и не отказалась бы так жить дальше, он, вероятно, так и продолжал бы до сих пор…
- А ты сама от этого не устала?
- Устала. Ещё как… Но я его любила... и люблю...
- А она нет, по-твоему?
- А она, насколько я могу судить по её собственным словам, его не любила. Она хотела сохранить, как ты говоришь, нормальную семью. И недавно, года два назад, она сказала Сене, что поняла, почему он ушел ко мне: «ты ушёл, потому что тебе хотелось любви»…
- Но я-то люблю Анджея! - голос Сабины почти сорвался на крик.
- А разве он тебя не любит? Разве он хочет с тобой расстаться? - лукаво спросила Кельга.
- Нет! Он не хочет. Он хочет и с ней быть, и со мной. Это я хочу с ним расстаться, раз он перестал меня любить, - Сабина говорила решительно, даже слишком решительно, показалось Кельге. И она мягко спросила:
- Сабина, подожди… На основе чего ты делаешь вывод, что Анджей перестал тебя любить?
- Если бы любил, ему никто другой не был бы нужен.
- А тебе? - улыбнулась Кельга. - Ты же сама любишь не только Анджея.
- Я? - голос Сабины зазвенел от возмущения.
- Ты. Ты же любишь не только Анджея, но ещё и своего сына.
- Так то ребёнок! Это совсем другое!
- Отчасти другое, - согласилась Кельга. - Но ведь и тут две любви. И когда ты идёшь с Яцеком на детский праздник или ещё куда-то, и веселишься вместе с ним, ты же не думаешь об Анджее… И он тебе в этот момент, в общем-то, не нужен...
- Это другое. Совсем другое! Как ты вообще можешь сравнивать?!
- Это другое, поскольку в романтической любви есть эротическая составляющая. А помимо этого — в чём, по-твоему, такая уж принципиальная разница?
- По-моему, эта разница настолько принципиальна, что и говорить дальше не о чем!
- То есть тебя задевает, что Анджей вступил с кем-то в эротические отношения?
- Не знаю, вступил или ещё нет, но он не считает это недопустимым.
- А если бы он по-тихому с кем-то переспал и тебе бы не рассказал — ты бы не возражала?
- Если бы я не знала, то меня бы это и не волновало… Хотя, конечно, всё равно неприятно было бы потом узнать…
- И что бы ты сделала, если бы потом случайно узнала?
- Ну, если бы он попросил прощения, то я, может быть, и простила бы…
- То есть влюбиться — это слабость, за которую надо просить прощения?
- Конечно! Это же измена! Нарушение верности!
- А верность — это ни в кого больше не влюбляться?
- Да, стараться не влюбляться. А уж если тебя угораздило влюбиться, то вовремя остановиться, не идти дальше, перестать общаться.
В памяти Кельги всплыли строки Мандельштама и она произнесла их вслух:
О свободе небывалой
Сладко думать у свечи.
— Ты побудь со мной сначала, —
Верность плакала в ночи, —
Только я мою корону
Возлагаю на тебя,
Чтоб свободе, как закону,
Подчинился ты, любя…
— Я свободе, как закону,
Обручен, и потому
Эту легкую корону
Никогда я не сниму.
Нам ли, брошенным в пространстве,
Обреченным умереть,
О прекрасном постоянстве
И о верности жалеть!
Они немного помолчали. Потом Сабина улыбнулась и сказала:
- Кельга, так нечестно. Ты пользуешься моей любовью к Мандельштаму.
- Пользуюсь, - подтвердила Кельга. - Но ты же не хочешь отказаться от свободы?
- Не хочу. Но и от верности тоже не хочу.
- А вы с Анджеем одинаково верность понимаете? Вы это обсуждали?
- По-моему, тут нечего обсуждать, всё однозначно.
- Однозначно?
- А как, по-твоему, можно её понимать?
Кельга задумалась. В памяти всплыли их давние споры и ссоры с Сеней, после которых они начинали ощущать себя ещё более близкими, чем прежде... Ответ возник в виде смутного ощущения и она стала медленно подбирать слова:
- Смотри, можно понимать верность так, как ты сказала: ни с кем не вступать в эротические отношения. Или даже более жёстко: ни в кого не влюбляться. А можно иначе... Скажем, для меня верность в любви — это готовность к полной открытости... готовность ничего не скрывать от любимого человека...
- И это верность?!
- Да. Это верность нашей близости. Мне кажется, что близость в любви — самое главное. И уж, во всяком случае, она гораздо важнее эротики.
В этот момент пленарное заседание закончилось. Сабина растворилась в воздухе и Кельга отправилась на поиски места, где можно было бы перекусить. После обеда начались секции, и та, где делала свой доклад Кельга, оказалась на удивление интересной: звучали острые вопросы, сталкивались мнения, рождались неожиданные идеи. Это была та редкая конференция, где вспыхнуло настоящее обсуждение, и Кельга искренне восхищалась своей коллегой, которая вела секцию и создавала прекрасную атмосферу острой и содержательной дискуссии без какой бы то ни было борьбы самомнений, ну разве что едва заметной. Увы, на родном факультете эта атмосфера была почти утрачена. И неожиданно для себя Кельга ощутила желание придти завтра на продолжение конференции.