(Из цикла рассказов "Латгальские мальцы")
/Из толкового словаря русского языка: ЛУНАТИЗМ – болезненное состояние, выражающееся в бессознательном совершении во время ночного сна различных действий: хождения, лазания и т.д./
*
Осознание того, что я лунатик, пришло ко мне в армии. Несколько раз я спускался с четвёртого этажа казармы по наружной стене, потом гулял по территории части и возвращался назад тем же путём. Эти мои действия вводили в ступор дежурных по казарме. Они допытывались, где я занимался альпинизмом, и зачем так рисковать.
Вначале я не мог въехать, о чём это они, потом дошло. Все эти заходы происходили со мной в полнолуние.
А началось всё в детстве, после удара молнии в крышу дома. Я же бежал мимо этого дома, спасаясь от ливня, и рукой цепанул водосточную трубу. Меня шандарахнуло током такой силы, что я отлетел в сторону метров на пять. Там и очухался. Сильно болела правая рука и нога. В голове звенело, я ничего не понимал. Смотрел на ладонь и тупо соображал, откуда такой ожог. До дома доковылял, как в замедленной съёмке.
Со временем этот случай забылся, но начались другие непонятки. Стали сниться невероятно реальные сны.
Захотел в туалет. Очень долго его искал. Наконец нашёл. Сделал своё дело, нащупал что-то мягкое, взял с собой. Потом оделся. «Что-то мягкое» засунул в портфель и пошёл в школу. Она почему-то встретила меня гробовым молчанием и темнотой. Только снег выдавал своим скрипом какую-то реальность бытия. И вдруг моя школа превратилась в большой корабль. Я полез на палубу по пожарной лестнице. Наверху до меня дошло, что корабль должен иметь свой опознавательный знак. Достал из портфеля мягкий флаг странной формы: на широком его конце была резинка, а на другом, на двух тонких кончиках – тесёмки. Ими мне удалось укрепить судовое знамя на громоотводе. В благодарность оно стало неистово биться по ветру, как необъезженный мерин. А я, словно бывалый морской волк, гулял по палубе и вычислял по звёздам курс своего судна. Потом спустился в трюм, который оказался моей комнатой…
Просыпался с трудом. Бабуле удалось разбудить меня только с третьей попытки. Мать почему-то принюхивалась. Как оказалось, не зря. Запах шёл из платяного шкафа. Я же, получив подзатыльник, не мог понять: как можно было перепутать туалет со шкафом? Второй сюрприз меня ждал в школе. Первым, кто обнаружил «флаг», был директор. Над школой гордо развевались белые байковые мужские кальсоны!..
Виновника вычислили быстро – сторож узнал меня по верхней одежде. Разговор с директором и с отцом меня обескуражил. Ведь это же был сон. Ну не мог я ночью быть в школе. Я спал! Но как кальсоны попали на крышу? Мистика...
Второй сон был не менее странным. И тоже зимой. Иду я в школу через парк, а там о чём-то спорят два офицера. Я затаился за деревом и стал наблюдать. Полянку освещала луна, и объекты моего внимания были как на ладони. По ходу спора они по очереди пили что-то из бутылки и снова кричали и обзывали друг друга, размахивая кулаками. Офицер, тот, что пониже, что-то предложил. Второй согласился. Первый бросил вверх и поймал монетку. Открыв ладонь, рассмеялся: «И тут тебе не повезло! Я первый». Они отсчитали шаги, встали друг против друга и достали пистолеты. Маленький офицер тщательно прицелился и выстрелил. Соперник, не выпуская из рук оружия, упал, как подкошенный. Снег возле тела стал темнеть. Офицерик выругался, поднял с земли бутылку, допил и закурил. Теперь он ругался сам с собой. Докурив, бросил окурок в сторону лежащего и произнёс: «Смотри, падла, как умирают настоящие офицеры!». Резко вскинул руку с пистолетом к виску и выстрелил.
На полянке лежали два трупа, а на белом снегу расплывались тёмные пятна.
Мне было страшно идти дальше, и я вернулся домой.
Утром, как обычно, бабуля меня разбудила, накормила, и я пошёл в школу, вспоминая по пути свой необычный сон. Проходя через парк, я увидел милицейское оцепление. Они что-то фотографировали и высчитывали, негромко переговариваясь между собой. В памяти отпечатались алые пятна, словно разбросанные красные гвоздики на белом-белом снегу. Вечером отец рассказывал бабуле о конфликте между двумя офицерами – фронтовика и тылового энкавэдэшника. Дуэль разрешила их спор, дерьмо было наказано. А фронтовика, этого маленького офицера, мне было очень жаль: пройти войну и остаться в живых, чтобы через двенадцать лет уйти из жизни добровольно...
Следующие два «сна» могли лишить меня жизни.
В первом я катался на лыжах по малому озеру. Проходя мимо бани, провалился. Вынырнул, стал выкарабкиваться, но не тут-то было: лыжи мешали забросить ноги на лёд. Пришлось проламывать полынью до тех пор, пока не получилось их вытащить. Процесс длился минут тридцать. Задубевший прибежал домой. Вскипятил воду и сделал чай со спиртом из заначки отца. Залпом выпил и лёг. Утром, на удивление, проснулся здоровым.
Во втором тонул в городском саду, глубина которого, смешно сказать, была по колено. А мне казалось, что переплываю большое озеро. Луна громадных размеров подмигивала мне с поверхности водоёма, а у меня нет сил, и я тону. Куда ни поверну, берега не видно. Мама родная, да что же это такое!..
На моё счастье мимо проходил одноклассник. Миша долго наблюдал за мной, пока до него не дошло, что я на самом деле тону. Он снял туфли, брюки, зашёл в пруд и вытащил меня за шкибарник из «большого озера».
- Саня, что это было? – спросил он удивлённо, - Ты же классно плаваешь, а надумал в лягушатнике тонуть. Ты чего?
А я и сам не знал, чего.
А ещё через год родная тётя помогла мне избавиться от лунатизма. Будучи в гостях в её доме, я делал восхождение с пятого этажа на крышу с возвращением назад, в квартиру. Тётя смочила половую тряпку в каком-то растворе, и я, слезая с подоконника, ступил на неё и проснулся. С той последней ночи я прекратил «лунатить» и стал нормальным человеком без реальных кошмарных снов.