ДВОЕ И МОРЕ
(ОТРЫВОК ИЗ ПОВЕСТИ «ТАМ, ГДЕ ЗАБЫВАЮТ УМЕРЕТЬ»)
Григорий проснулся, когда солнце уже коснулось горизонта. Болело всё тело, тяжело дышалось. Он прокашлялся и с удивлением огляделся. Что это за помещение, где он находится? Попробовал встать, голова кружилась.
Появился доктор, услышав, что пациент проснулся.
– Здравствуйте, — обратился он к незнакомцу по-гречески.
– Здравствуйте, — ответил Григорий, он помнил некоторые слова из этого языка, поскольку когда-то приходилось общаться с коллегами-учёными из Греции. Но с тех пор прошло много лет.
Из последующих слов доктора Леандроса он не разобрал уже ничего.
– Ду ю спик инглиш? — спросил Леандрос, поняв, что на греческом поговорить не удастся.
– Йес, йес, — обрадовано воскликнул Григорий.
– Расскажите, кто вы и что с вами случилось?
– Я из России, упал ночью за борт и вплавь добирался до берега. Моё имя Григорий. Скажите, а где я нахожусь?
– Это Греция, остров Икарий, я — доктор Леандрос. Вы не беспокойтесь, я сейчас сообщу в полицию, они свяжутся с вашим посольством в Афинах.
– Нет, нет, только не в полицию.
Доктор настороженно посмотрел на Григория:
– Вы совершили что-то противозаконное?
– Нет, я просто умер, меня уже не существует.
– Вы не хотите жить? — переспросил доктор.
– Моя жизнь подошла к концу, у меня рак лёгких, и ехать я никуда не хочу, видимо, мне предназначено умереть на вашем острове.
Григорий, волнуясь, перемежая английскую речь русскими словами, рассказал свою историю.
Леандрос задумчиво смотрел в окно.
– Я не могу прятать вас у себя, здесь бывает много людей. Кроме того, вам нужен осмотр специалиста-онколога и лечение. У нас нет такого специалиста, надо ехать в Афины.
– Никуда я не поеду, дайте мне спокойно умереть. Только об одном попрошу, если возможно — дайте что-нибудь обезболивающее.
Доктор пожал плечами, встал и вышел. «Сейчас вызовет полицию», — подумал Григорий, однако через полчаса доктор вернулся с дедом Симеонисом.
– Это ваш спаситель, ему идёт девятый десяток. По нашим меркам он ещё не стар. Он согласился поселить вас у себя в небольшом городке в горах.
Теперь Григорий часами лежал на кровати, слушая по старенькому радиоприёмнику новости, и размышляя:
«Вот она — жизнь человеческая: сегодня беспокоишься о чём-то, переживаешь, строишь планы и здания, а завтра? Холодная чёрная пустота, где нет ничего. И что тебе от того — в безвестности умрёшь или твоё имя будут полоскать после смерти по всякому случаю и без случая? Легче тем, кто верует, они надеются на какое-то счастливое царство там, за чертой, а в нашей безбожной стране человека и этой малости лишили. Он хотел умереть, спрыгнув за борт теплохода, а судьба посмеялась над ним. Неужели Бог оставил его в живых лишь для того, чтобы умереть здесь. Странные желания у этого Бога, которого он никогда не знал».
Окно в комнате, где стояла кровать, выходило на задний двор, и он часами смотрел на крутой каменистый склон, уходивший, казалось, в бесконечную высь. Подумалось, что и душа его должна отлететь туда же.
Недели через три приехал доктор Леандрос, его голос Григорий услышал, когда тот был ещё во дворе, и почему-то обрадовался.
– Ну, как наш больной поживает?
– Да, вот, лежу, жду старую с косой, — невесело пошутил Григорий, пытаясь перевести на английский русский жаргон.
– А мы её к тебе не пустим, — в тон ему ответил доктор, водя стетоскопом по груди Григория и внимательно к чему-то там прислушиваясь. Осмотрев больного, он сделал заключение:
– Пока трудно сказать что-то определённое, но если вы будете поменьше думать о смерти, то это поможет гораздо больше, чем любые лекарства.
Через несколько месяцев, почувствовав, что ему становится с каждым днём все лучше, Григорий решил поработать. Он взял мотыгу и начал окучивать виноградник на заднем дворе. «Совсем, как у меня на даче, только там смородина, а не виноград. Пусть и не увижу плодов рук своих, но хоть душу отведу — умру счастливым.
Прошёл год. Симеонис отмечал юбилей. Ему исполнилось девяносто. На открытой галерее собралось человек пятьдесят. Григорий с любопытством рассматривал знакомых и незнакомых людей. Заиграла весёлая музыка, к нему подошла красивая, стройная гречанка с глазами — спелыми оливами.
– Потанцуем?
Григорий смутился:
– Я не танцую.
– А что так, доктор Леандрос не позволяет? — насмешливо протянула она.
– Нет, я просто не умею.
– О, какой же ты грек, если не умеешь танцевать! Пойдём, я научу тебя.
Григорий вышел на круг и неловко топтался на месте, пока вокруг него крутилась в танце горячая, гибкая, как тростник женщина. Его, словно мальчишку, обдавало жаром, когда руки их соприкасались, а бёдра, которыми искусно играла их хозяйка, манили и тревожили.
После танцев Григорий попросил разрешения проводить её. Женщина лишь кивнула головой и, когда они уже начали спускаться по извилистой тропинке вниз, предложила, показывая на большой серый камень:
– Посидим?
Они пристроились на плоском камене, нагретом за день солнцем. На нём можно было сидеть, только прижавшись друг к другу. И молчали, прислушиваясь к ощущениям, рождающимся от близости другого человека.
– Расскажи о себе, — наконец нарушила молчание она.
– Я родился и прожил жизнь в далёкой северной стране, — начал Григорий, старательно подбирая греческие слова. — И в этой стране я умер, чтобы родиться вновь уже на вашем острове.
Она слушала внимательно, иногда задавая короткие вопросы, и Григорий ощущал искренний интерес этой женщины к себе, интерес, который он давно уже не наблюдал от женщин к собственной персоне. И оттого ему было тепло и приятно, от женщины исходила какая-то невидимая энергия, притягивающая и волнующая.
– А почему ты не спрашиваешь, как меня зовут?
– Я как-то постеснялся… а ты почему не спросила?
– Я знаю твоё имя, тут все друг друга знают, и новый человек всегда виден. Ты — Григориос, если кратко — Горис. А меня звать Эвридика, сокращённо — Дика.
– Какое красивое имя, по-моему, из мифологии древних греков.
– Да, Эвридика — дочь Аполлона, так назвали меня родители. Здесь встречаются имена, которым более двух тысяч лет. Я расскажу тебе эту легенду, если пожелаешь.
– Да, я желаю, — сразу же откликнулся Григорий. Он, конечно, знал эту известную легенду, но хотел услышать её от Эвридики. Его волновал её низкий грудной голос.
– Дика, Дика, где ты? — донёсся до них тревожный оклик.
– Ой, извини, это за мной, ни секунды без меня обойтись не могут.
Она вскочила и прежде, чем исчезнуть в густеющих сумерках, подала ему руку.
– Я расскажу тебе завтра, будь здесь вечером.
До ночи просидел Григорий на ступеньках дома, пытаясь унять волнение. Он совсем позабыл о том, что на свете существуют женщины.
Утром устроил допрос Симеонису:
– Дед, скажи, ты знаешь женщину по имени Эвридика?
– На нашем острове, Горис, все знают друг друга. Могу тебя поздравить — ты познакомился со славной женщиной.
– Это не я, она сама со мной познакомилась.
– Да, конечно, с нею никто не может познакомиться против её желания, — загадочно и хитро щуря глаза, согласился дед.
– Ну, давай, не томи, рассказывай скорей — кто она?
– Она многих привлекает своей красой и статью, но никого к себе даже близко не подпускала после того, как овдовела.
– А давно ли она одинока и чем занимается? А что случилось с мужем? А сколько же ей лет, — на вид совсем молодая?
– Ну, Горис, столько вопросов сразу. Я лучше расскажу тебе по порядку, тогда и вопросы исчезнут.
Симеонис устроился поудобнее на скамейке в тени больших диких плит, покрывающих дом и служащих хорошей защитой от солнца.
– Отца её я хорошо знал, хунта его на наш остров сослала. Он во время войны в партизанах был, ранен несколько раз, едва уцелел. А тут хунта, а он — против. Человек известный и твёрдый, для генералов опасный, но убивать его они не решились, а сослали сюда, к нам. Наш остров в стороне от морских путей стоит. Да и туристы его мало посещают, сейчас, в основном, миллионеры греческие. А тогда и вовсе никого из чужих не было. Приехал с дочкой маленькой, а куда мать её делась — не помню, отец один и воспитывал. С годами девчонка расцвела, красива и независима стала, — в отца пошла. Многие сватались, но полюбила она одного — сильный, удачливый рыбак. У нас все рыбу ловят, в Афинах на рынке в основном наша рыба продаётся. Свадьбу сыграли, а вскоре и сын родился. Жили дружно, ладно, деньги подкопили, таверну открыли с гостиницей. Отец, правда, болел, угасал постепенно, — в тюрьме ему лёгкие отбили и почки. Вскоре умер. А года два назад решил парень её в море выйти, хотя и штормило оно. Обещал постояльцу какому-то свежей рыбы. Да и сын за ним увязался, лет десять ему тогда было. Рассказывали, что отговаривала их Дика, эта рыба и не нужна им была, гостиница с таверной доход хороший приносили. Но муж её твёрдый был, раз пообещал мужчина, слово должен держать. — Дед помолчал, снял кепку, с которой и в жару не расставался. — В общем, не вернулись они. Шхуну потом к другому острову прибило. У нас на пирсе памятник не вернувшимся рыбакам стоит, как раз на том месте, где спокон веку женщины своих мужей и сыновей в море выглядывали. Там и их имена написаны.
– А что, за эти два года никто к ней не посватался? — Григория взволновала судьба женщины, которая так неожиданно и стремительно вошла в его жизнь.
– Да многие пытались, хороша собой и богата, но она даже и не смотрит в сторону мужчин. Может, ждёт кого, кто сердце затронет…
– Сколько же ей лет?
– Да под тридцать, пожалуй… не гляди, что молодо выглядит, такие женщины не стареют. Сама немалое хозяйство ведёт. У нас женщины рано замуж выходят. Хотя, скажу тебе, не должно женщине одною быть, да мужскую работу делать. Женское в ней тогда умирает постепенно.
До самого вечера не мог Григорий найти себе места. То пойдёт на виноградник поработать, то сядет писать. В последнее время увлёкся дневником, где описывал всё: и собственную жизнь, и людей, его окружающих, и необыкновенной красоты природу вокруг, и историю острова, куда попал по воле судьбы. И даже делал профессиональные заметки о стоянках древних людей, которые были обнаружены в многочисленных пещерах в горах.
Пробовал, и заснуть, как обычно во второй половине дня, но сегодня непрошеные мысли мешали спать.
«Ишь, что возомнил о себе, учёный несуществующий. Зачем я ей, старый чужеземец. В России давно бы уже на пенсию вышел, и сразу стал бы никому не нужным, это здесь люди живут долго и не болеют. Разве мало вокруг молодых, сильных, здоровых, которые с радостью женились бы на такой женщине». Однако душа твердила «На тебя она обратила внимание, на тебя, а не на кого другого».
Едва стемнело, Григорий уже был на том самом месте, где они расстались. Ждать пришлось долго. Дика появилась неожиданно:
– Извини, работы сегодня было много, но я думала о тебе весь день.
Это признание прозвучало так просто и неожиданно, что Григорий даже не нашёлся сразу, что ответить.
– И я о тебе думал…, — и добавил, поняв, что нужно отвечать откровенностью на откровенность, — и порасспрашивал деда Симеониса.
Дика весело и заразительно рассмеялась:
– Мне нравится, что ты такой.
– Какой, такой? — осторожно спросил Григорий.
– Необычный, непохожий на других.
– Так я же из других мест.— И добавил, чтобы, как ему казалось, расставить все точки над «i», — ты знаешь, что я старше тебя почти в два раза?
– Вот и хорошо, что из других, из местных-то мне никто не нужен… а что старше, так это даже лучше. — И, лукаво взглянув на Григория, спросила:
– А я тебе как?
Григорий замялся, не зная, как выразить свои чувства и, наконец, выдохнул:
– Ты мне очень нравишься.
Дика опять весело рассмеялась и вдруг предложила:
– А не спуститься ли нам к морю, пока не стемнело, по дороге я тебе и легенду расскажу.
– Далековато до моря, назад мне уже ночью добираться.
– У меня тут транспорт, вмиг доедем, — Дика взяла Григория за руку и потянула в какую-то тупиковую улочку, где был припаркован маленький грузовичок, — вот! — она жестом показала на дверцу кабины, — заходи.
Григорий втиснулся в кабинку, Дика села за руль.
– А зачем тебе такая машина?
– Это ты потом узнаешь. Так хочешь послушать легенду?
– Да.
Дика завела мотор, и машина потихоньку тронулась.
– На севере Греции, во Фракии, жил певец Орфей, — неторопливо начала рассказ женщина, — чудесный дар песен был у него, и слава о нём шла по всей земле греков.
За песни полюбила его красавица Эвридика. Она стала его женой. Но счастье их было недолговечно. Однажды Орфей и Эвридика были в лесу. Орфей играл на своей семиструнной кифаре и пел. Эвридика собирала цветы на полянах. Незаметно она отошла далеко от мужа, в лесную глушь. Вдруг ей почудилось, что кто-то бежит по лесу. Она испугалась и, бросив цветы, побежала назад, к Орфею. Она бежала, не разбирая дороги, по густой траве, и случайно ступила в змеиное гнездо. Змея обвилась вокруг её ноги и ужалила. Эвридика громко закричала от боли и страха и упала на траву. Орфей услышал издали жалобный крик жены, и поспешил к ней. Но он увидел лишь, как между деревьями мелькнули большие чёрные крылья — это Смерть уносила Эвридику в подземное царство. Велико было горе Орфея. Он ушёл от людей, и целые дни проводил один, скитаясь по лесам, изливая в песнях свою тоску. Проходили ночи и дни, но Орфей не мог утешиться, с каждым часом росла его печаль…
Медленно спускался грузовичок по крутым, петляющим улочкам, по узкой лесной дороге, по каменистым осыпям. Затаив дыхание, слушал Григорий грудной, мелодичный голос своей спутницы. Казалось, навсегда позабытые чувства — очарование, нежность, трепет неожиданно проснулись в нём. Исчезла тесная кабинка, растворились тёмные силуэты деревьев за окном, только он и волшебная женщина, которой он касался на крутых поворотах дороги, и тепло её тела бросало его в дрожь. А Дика продолжала:
– Нет, не могу я жить без Эвридики! — говорил певец. — Не мила мне земля без неё. Пусть и меня возьмёт Смерть, пусть хоть в подземном царстве буду вместе с моей любимой! Но Смерть не приходила. И Орфей решил сам отправиться в царство мёртвых.
Впереди в расщелине между гор, поросших лесом, уже угадывалось море. Сумерки сгустились и воздух, казалось, наполнился морской влагой. Дорога стала уже, но круче и Дика, не прерывая рассказа, крепче сжала руль. Григорий смотрел вперёд, не решаясь повернуть голову в сторону рассказчицы. А она продолжала:
– Тревога сжала сердце Орфея: здесь ли Эвридика? Идёт ли за ним? Забыв всё на свете, остановился Орфей и оглянулся.
– Где ты, Эвридика? Дай взглянуть на тебя!
На мгновение, совсем близко, увидел он милую тень, дорогое, прекрасное лицо. Но лишь на мгновение. Тотчас отлетела тень Эвридики, исчезла, растаяла во мраке.
– Эвридика?!
С отчаянным криком Орфей стал спускаться назад по тропинке и вновь пришёл на берег чёрного Стикса и звал перевозчика. Но напрасно он кричал и молил, тишина была ему ответом. Долго сидел Орфей на берегу Стикса и ждал, но никто так и появился. Пришлось ему вернуться на землю и жить одному в печали. Но не мог он забыть свою единственную любовь — Эвридику, и память о ней жила в его сердце и в его песнях.
Машина остановилась у скалы, круто уходящей вверх. Дика выскочила из кабины, а Григорий сидел, не шевелясь, под впечатлением рассказа.
– Выходи, чужеземец, приехали! — весело закричала женщина, распахивая дверцу, — тебя ждёт море.
По тропинке, петляющей по дну русла высохшего ручья, спустились вниз. Этот ручей своим течением раздвинул скалы и образовал крохотный уютный песчаный уголок.
– Это мой пляж, — царственно повела рукою Дика, — много прекрасных пляжей на острове, но я люблю этот. Пойдём купаться.
Григорий помялся немного и выдавил из себя:
– Я не захватил купальный костюм.
– Ха-ха-ха! — рассмеялась Дика.— На этом пляже, ни в каких костюмах не купаются.
Она отошла за небольшой обломок скалы и вскоре появилась оттуда обнажённая. Григорий смотрел на неё и не мог оторвать глаз, женская фигура в голубовато-таинственном свете луны казалась высеченной из белого мрамора резцом гениального художника. Высокие груди, крутые бёдра, стройные ноги.
– Ну, что же ты, поторопись, я уже иду, встретимся в море.
Она зашла в воду и вдруг, плавно взмахнув руками, исчезла. Григорий оторопело всматривался в море. Потом, быстро сбросив с себя одежду, побежал по пологому песчаному дну. Мягкая, тёплая, фосфоресцирующая вода охватила его тело. Какие непередаваемые ощущения! Он, кажется, никогда не купался в море без плавок. Макая руки в черную, переливающуюся огоньками жидкость, как в масло, Григорий чувствовал себя первобытным человеком наедине с природой, без придуманной людьми одежды. Вот где восторг и блаженство. Дика вынырнула недалеко от него. Мокрые волосы окаймляли её лицо спутанными прядями, и оно от этого казалось таким милым и близким. Григорию захотелось поцеловать его, но он не решился. Дика поднырнула под него, и он почувствовал, как она касается под водой его тела, ног. Тогда он со смехом обнял её, и они закрутились в воде, смеясь и отфыркиваясь. Её тело, такое манящее, было рядом, руки скользили по её груди, спине, бёдрам, возбуждая его, но морская вода охлаждала все порывы и желания. Это была странная, притягательная игра. Игра на грани доступного.
Нарезвившись, насмеявшись, она предложила:
– Пойдём на берег, пусть теперь нас примет воздушная стихия.
Они медленно выходили из воды, Григорий подал ей руку, и она доверчиво вложила в неё свою. И вот они стоят друг перед другом мокрые, открытые и возбуждённые.
Дика положила руки на плечи его и тихо спросила:
– Ты хочешь быть моим Орфеем?
Григорий кивнул, в горле внезапно пересохло, и он едва смог прошептать:
– Да.
– Тогда спой для меня, спой для своей Эвридики.
Он не умел петь, никогда ничего не пел, кроме революционных песен в молодости. Да какая разница, разве сейчас это важно.
– Ты — самая красивая, самая привлекательная. Ты — самая прекрасная женщина в мире. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты всегда была рядом.
– Это самая лучшая песня, какую я когда-нибудь слышала.
Дика поднялась на цыпочки, закинула руки ему за шею и приблизила губы к его губам. Они целовались долго, самозабвенно, грудь её прижалась к его груди, а бёдра к его бёдрам.
– Я так давно тебя ждала.
Тёплый, нагретый солнцем песок ещё не остыл, и он качал их на себе, как морские волны. Лёгкий бриз принёс запах водорослей, где-то прокричала чайка. Лишь чёрное звёздное небо да крутые скалы стали свидетелями любви на маленьком, укрытом от чужого взгляда пляже, созданном природой для двоих.
На фото: о.Икарий. Маленький пляж.