Заключение о свидетелях 19 века

Елена Шувалова
Заключение о свидетелях 19 века.

    Перечислим обнаруженных нами свидетелей пушкинского авторства сказки «Конёк-Горбунок» (в обратном хронологическом порядке, как у нас в этой работе повелось).

Павел Васильевич Анненков.

Зафиксировал в печати признание Смирдина о том, что первые четыре стиха сказки «Конёк-Горбунок» принадлежат Пушкину.*

Александр Филиппович Смирдин.

Кроме первого свидетельства, переданного устно Анненкову, оставил второе свидетельство в своих записях – «Пушкин. Конёк-Горбунок. Заглавие и Посвящение».

Александр Михайлович Языков.

Оставил странное свидетельство в письме В.Д. Комовскому о том, что Пушкин 26 сентября 1834 года в Болдине показывал ему – среди прочего – «несколько сказок в роде Ершова». Поскольку официально Пушкин в то время написал одного «Петушка», то заявление это, - похоже, говорит о рукописях «Конька-Горбунка» в разных вариациях (что станет потом разными изданиями сказки).

Николай Михайлович Языков.

Начал с пародии на сказки Пушкина - "Пастух и дикий вепрь". Мы считаем уже эту сказку пародией именно на "Конька-Горбунка", именно Пушкина.

Следом, в 1836 году, Языков написал драматическую сказку «Жар-Птица», которая – по нашему мнению – является главной, подробной пародией на «Конька-Горбунка». В этой вещи заключена угроза разоблачения настоящего автора и всей мистификации.  Не случайно и стремление Языкова отдать эту свою сказку именно в журнал Пушкина «Современник». Нам представляется, что это была отдельная месть за друзей – Погодина и Шевырёва, в журнале которых – «Московский наблюдатель» - Пушкин в конце 1835 года напечатал сатиру на С.С. Уварова, - их кумира (как сторонника официальной народности). Пушкин, – как мы понимаем, - вовремя просёк, в чём дело, успев напечатать в своём журнале только первые – «безобидные» - сцены «Жар-Птицы». (Следующие сцены печатал «Московский наблюдатель»).  С этой историей с «Жар-Птицей» связан, как мы думаем, и поспешный отъезд Ершова в Тобольск в июле 1836.

Василий Андреевич Жуковский. 

О знакомстве с ним Ершова говорил прежде всего сам Ершов (в письмах), - как и о каком-то участии Василия Андреевича в истории с «Коньком-Горбунком». У Жуковского есть запись в Дневнике от июня 1837 года, когда он в свите Наследника в путешествии по России приехал в Тобольск: «Ширков. Милькеев. Ершов». Евгений Милькеев – ровесник Ершова, - бедный юноша, - тобольский поэт. Жуковский, как мог, помог ему, пригласил впоследствии в Петербург, познакомил с литераторами. Ширков что-то писал о государственном устройстве, - ему Жуковский вроде как тоже помог. Насчёт Ершова, мы знаем только фразу, переданную им в письме другу: «Я не понимаю, как этот человек очутился в Сибири». Однако Жуковский ничего не сделал для того, чтобы Ершов снова оказался в Петербурге. И фраза эта, - если она действительно относилась к Ершову, - звучит глупо. Пётр Павлович сам полтора года добивался, чтобы его приняли на службу в Тобольск!  Не прошло года, как он получил место учителя в тобольской школе...  Мы грешным делом думаем, что эти слова Жуковский сказал вовсе не о Ершове. Ершову же было обидно, что Жуковский совсем ничего ему не сказал, - не мог он об этом сообщить столичным друзьям, - вот и отнёс фразу к себе.

Пётр Александрович Плетнёв.

Собственно, он – после Пушкина и Ершова – главный участник мистификации. Именно он, похоже, провёл основную часть операции по выводу Ершова в авторы «Конька-Горбунка».  Официально Плетнёв признавал авторство Ершова: в «Исторической записке» 1844 года Плетнев пишет:

  "Ершов, так счастливо показавший опыт народной поэзии сказкою "Конек-Горбунок" и другими стихотворениями...". (Историческая записка, читанная на публичном торжественном акте, посвящённом 25-летию Петербургского Университета).  Ершоведы этой записью бравируют, - но что же должен был делать Плетнёв, - перед всей общественностью, перед Царём, -  покаяться в мистификации?! 
По письмам Плетнёва так же невозможно уловить его настоящего знания об Ершове. Они вполне «обтекаемые».  Впрочем, когда он пишет великовозрастному бывшему ученику: «вы сохранили всё девство своей первоначальной поэзии», - это звучит скорее как издёвка…**

  Впрочем, своей версии о Плетнёве у нас нет. Мы повторяем версию исследователя С.Е. Шубина, считая её вполне удовлетворительной. Версия Шубина состоит в том, что Плетнёв прочёл сокурсникам Ершова отрывок из сказки и объявил её автора для того, чтобы проверить реакцию, - не скажут ли студенты что-то вроде «не мог Петька Ершов такого написать!». Они не сказали, - и тогда сказку под именем Ершова решились печатать. Глубоко симпатична нам и догадка Шубина о том, что все те экземпляры  рукописей «Конька», что Пушкин, - по нашей версии, - показывал А. Языкову, - хранились до конца у Плетнёва. «До конца» - это до 1862 года, - когда была сделана, - на волне последних либеральных реформ нового царя, - последняя и главная правка в сказке – заменена третья строчка – с «Не на небе – на земле» на «Против неба – на земле». (Плетнёв с 1861 года жил во Франции,  где и умер в 1864 , - но он вполне мог успеть дать необходимые распоряжения издателю Крашенинникову – ученику и преемнику Смирдина).

 Осип Иванович Сенковский.

    Сенковский ни с того, ни с сего начал кампанию против Пушкина в мае 1835 года, - начав издавать повести под пушкинским псевдонимом  Белкин. Кампания велась до самой гибели Пушкина, - как через указанные повести, так и через статьи Сенковского, в которых есть элементы травли Поэта. Мы полагаем, что главный редактор «Библиотеки для чтения» был не посвящён в мистификацию с «Коньком-Горбунком» и узнал о ней от кого-то уже некоторое время спустя (возможно, как-то проговорился Смирдин). Обида на это сказалась как в отношении Сенковского к Пушкину, так и к Ершову, которого он через друга (В. Треборна) обвинил в неблагодарности и даже подлости.

Виссарион Григорьевич Белинский.

   Включал Ершова в перечень третьесортных литераторов (Тимофеев, Гугниев, и пр.). Не одобрил сказку «Конёк-Горбунок», сказав, что в ней очень неплохие стихи, но нет народного духа. (Оценка схожая с оценкой «Царя Салтана» Пушкина). Бросил странную фразу: «В самом деле, кто не признает проблесков гения в самых сказках  Пушкина  потому только, что под ними стоит это магическое имя « Пушкин »? То же  и  в отношении к  Жуковскому.  А   чем   ниже   Пушкина   и   Жуковского  гг.  Тимофеев  и  Ершов ? Их хвалит «Библиотека», лучший русский журнал, и принимает в себя их произведения?...».***

   Какова мысль Белинского?  Он явно догадывался о мистификации, но прямо уличить в ней не мог – за недостатком информации…

Александр Васильевич Никитенко.
 
   Цензор «Конька-Горбунка» как в отношении отрывка для «Библиотеки для чтения» (ценз. разр. от марта 1834), так и в отношении отдельного издания сказки (ценз. разр. от июня 1834).
   Должен был непременно быть посвящённым в мистификацию, - не столько как цензор, сколько как профессор Петербургского университета (учитель Ершова) и хороший приятель П.А. Плетнёва.

   С 1825 по 1855 годы Никитенко вёл подробный Дневник.  Ни в записях 1834 года, ни в последующих записях фамилия Ершова в нём не встречается. При этом Никитенко радостно приветствовал все новые литературные имена. Но - он никак не отметил столь успешный литературный дебют своего непосредственного ученика! ..

Пётр Павлович Ершов.

 Да, он сам свидетельствует против себя как автора сказки!

   Самым странным, прямо скажем, противоестественным,  в поведении Ершова выглядит то, что автор, едва издав своё первое, очень успешное, произведение, сразу же хочет уехать из столицы обратно – «в глушь», в Тобольск. Судя по сохранившимся письмам, Ершов просит места в Тобольске уже в конце 1834 года. («Конёк-Горбунок» был издан полностью в октябре 1834).

  Во-первых, он не считал «Конька» чем-то значительным в своей судьбе: «позади – ничего, впереди – …», писал он зимой 1837 года своему другу.
  Во-вторых, проговаривается, что печатался «против воли своей», - в каком-то альманахе…
  В-третьих, пытался  - очень неудачно – перефразировать стихи из сказки в письме к другу. (В этом уже чувствуется неавтор, дилетант).
  В-четвёртых, в сохранившейся рукописи есть не свойственные Автору описки (искажающие смысл, либо не учитывающие авторскую игру). ****
  В-пятых, узнав о балете Ц.Пуни «Конёк-Горбунок», Ершов не интересуется ни постановкой, ни откликом зрителей, - ничем, - кроме – портретов исполнительниц партии Царь-Девицы,  - да и в тех его интересуют не лица, а – ножки…

  В-шестых, сама личность Ершова не соответствует личности рассказчика «Конька-Горбунка».

   Самый яркий пример: неприкрытая любовь Ершова к Царю и Наследнику. Он, став инспектором, каждый год отмечал дату Приезда Наследника в Тобольск как праздник!
Мог такой человек сварить царя в котле?!..

Да и мог ли обрядово-религиозный человек (как его все описывают) столько чертыхаться в своей сказке, поминать в ней чёрта, беса, Шайтана?..

Мог ли постоянно ноющий и жалующийся, откровенно слабый  человек – каким он предстаёт в письмах и во всех остальных произведениях, кроме «Конька», - быть столь мужественно бодрым  и весёлым в одном-единственном произведении?

  И мог ли мальчик, запрягавший в каретки тараканов *****(какая небрезгливость), стать замечательным художником?...


Александр Сергеевич Пушкин.

   Пушкин оставил нам, - как увидим, - много свидетельств собственного авторства.

  Не считая даже того, что в сказке много отсылок к пушкинским сказкам, стихам, прозаическим произведениям, Дневнику,  письмам. Не считая кроме того выявленных нами в сказке перекличек с Карамзиным, Грибоедовым, В.Л. Пушкиным, Державиным, Крыловым, В. Майковым, - которых не мог допустить Ершов. Не считая присутствия в сказке множества иностранных источников, о которых Ершов не имел никакого или весьма смутное понятие как не знавший иностранных языков (Гомер, Ариосто, Вольтер, Данте, Шекспир, Стерн).  Не считая всего этого и многого прочего, - Пушкин оставил «любопытным изыскателям» и прямые указания своего авторства.

   Во-первых, он сказал Смирдину о первых четырёх строчках, что они принадлежат ему.

  Первые строчки – это «начало», - начало на латыни – «initio»; от этого же слова – «инициация». Зарубка для «посвящённых» - Пушкин предпринимает инициацию!
И во втором варианте третьей строчки (которую и передал Смирдин – Анненкову, а Анненков – Лернеру) – объяснение, - какая именно инициация, в чём она заключается.
В третьей строчке - «Против неба – на земле», - выражена полярность. Полярность же – это символ иерогамии  - священного брака. Священный брак – брак с высшим существом: в данном случае – Иванушки с небесной Девой – Царь-Девицей.  Пушкин предпринимает инициацию «священного брака»! То есть, это – инициация Жениха небесной Девы (Девы Марии). Дева Мария – Заря Заряница – мифологическое выражение Души России. Ну, и где здесь Ершов? Четыре стиха – и всё сказано. Инициацию этой сказкой предпринимает – Пушкин, – следовательно, он и автор всей этой сказки.

   Во-вторых, Пушкин, - по-видимому, - попросил Смирдина включить в свой каталог запись: «А.С. Пушкин. Заглавие и Посвящение «Конька-Горбунка»». Эта запись призвана сохранить память о некоем Заглавии и Посвящении, имеющим место быть.  И мы знаем, - благодаря нашим родным, - где этот листок может быть, и что на нём изображено. На нём нарисованы царская корона и смятый шутовской колпак. Этот рисунок – тоже послание нам Пушкина; его так же надо расшифровать.

 
   Кроме этих «зарубок» Смирдину, Поэт оставил и саму рукопись. Она была передана, - по свидетельству наших предков, - Павлу Ивановичу Колошину, декабристу. Вернее, передана в его семью. И даже, - скорее всего, - Пушкин передал её жене Колошина – Александре Григорьевне. По крайней мере, то самое Посвящение было написано именно Александре Григорьевне Колошиной.

   Ну, и ещё мы подозреваем, что два анонса, предваряющих выход «Конька-Горбунка», - в «Библиотеке для чтения» и – потом – отдельной книгой,- о чём уведомляла «Северная пчела», - что два эти анонса были написаны самим Пушкиным.
   Они состоят из тех же фраз, что писали критики о поэме Пушкина «Руслан и Людмила». В первом анонсе автор обозначен как «Г. Ершев». Если прочесть слитно, получится – «Гершев». «Герш» на иврите – «олень». Олень – символ, - кроме прочего, -  обновления. Пушкин начинал заново, - как начинал когда-то первой своей поэмой – «Руслан и Людмила», - только совсем на другом уровне. (В таком случае он прямо назвал автором вовсе не Ершова, а – самого себя).
 
   Анонс «Северной пчелы» заканчивается странной фразой, что сказка уже является фактом русской словесности, но «предвещает ещё гораздо более в будущем». Эта фраза вызывает ощущение, что в будущем мы раскроем и поймём какой-то сакральный смысл этой сказки. Что мы прочтём сказку по-другому. Видимо, когда узнаем, кто на самом деле её написал.

   Так, самое полное, исчерпывающее свидетельство об авторе «Конька-Горбунка» оставил нам сам Александр Сергеевич Пушкин.

   

 


Продолжение:http://www.proza.ru/2018/10/07/1279




*П.В.Анненков. Материалы для биографии А. С. Пушкина. ... "Материалы для биографии А. С. Пушкина" (1855).

**В письме от 20 июня 1846 года. При этом именно этими стихами были возмущены однокурсники Ершова во главе с А.К.Ярославцевым. Они считали их «недостойными автора «Конька-Горбунка». (В кн.: А.К. Ярославцев. Пётр Павлович Ершов – автор сказки «Конёк-Горбунок». – Спб. – 1872).

***В.Г. Белинский. «Ничто о ничем, или Отчет г. издателю "Телескопа" за последнее полугодие (1835) русской литературы».


***** В чём он признавался художнику М.С. Знаменскому, - записано от Знаменского в кн. Ярославцева.