Спешу уведомить тебя, душа моя Тряпичкин, какие со мной чудеса. Вот уж год, как я путешествую по Испании. Нигде подолгу не останавливаюсь, все наблюдаю, всем интересуюсь. Впечатления мои, коими спешу с тобой поделиться, основаны не только на личных наблюдениях, но и на рассказах соотечественников, в немалых количествах встречаемых мной на этих удивительных пространствах.
Сие мероприятие так увлекло меня, что совсем бросил писать тебе. Теперь вышла оказия. Купался намедни в море, расцарапал брюхо и зашиб ногу, да так, что уж два дня не выхожу до прогулок.
Обо что, спросишь ты меня, в море можно зашибиться? Не поверишь — огромные ноздреватые каменья, как нарочно, там и сям понатыканы в дно морское по всему пляжу, как будто специально для дополнительного экстрима господам отдыхающим. И это зело удивительно. Невежде российскому невдомек, что за причуда кроется в развлечении этом. Хоть бы табличку какую повесили, дескать «Не зная броду — не суйся в воду!», или конкретнее: «Купаться воспрещено!» Диво, да только никого это не смущает. Нешто карты у них какие имеются с обозначенными в них подводными рифами? Узнать хотелось бы, да с языком затруднение. Не буду брать грех на душу, моря здесь изрядно, и такое, конечно, не везде: и песочка достаточно, коим присыпают природную гальку так, что в иных местах, покуда забредешь в воду до лодыжек, берега уж и не видать. Не видать нигде и кабинок для переодевания. Не успемши просохнуть, добираюсь до двора постоялого в штанах мокрых, слава Богу, не вследствие нужды нестерпимой, потому как уборных на пляжах, не в пример душевым установкам, крайний недостаток.
А окрест гостиница на гостинице и гостиницей погоняет. Все хранцузы да немчура. А на юге средь англичан испанцам и протолкнуться невмочь.
Всякие ресторации да кафе, что раскинули свои столики в великом множестве на пешеходной части улиц, соблазняют к отдохновению за бокалом неплохого, отмечу, пива или красного вина. При желании подадут и что покрепче, пей — не хочу.
Народ здесь общительный, и кофею испить с утра предпочитают в обществе, а посему за столиками людно и шумно. Беседуют громко и говорят все разом, случись какая музыка, так ее и не слышно, может, поэтому она и звучит редко.
Иной раз и проскочит кто из музыкантов уличных, споет куплетик-другой под гитарку или гармонику, соберет, что дадут, и ищи его. За редкостью метро и подземных переходов музыкантам талантами блеснуть боле и негде. В славном городе Севилья, в центре андалузского фламенко, алкал искусства народного, искрометного, на площадях и улицах, да где там! Заспешил было на звук, музыкальный — вот оно! Народ роится. Протолкался поближе — глядь, а музыкантики-то фламенку энту сквозь динамик гоняют, свои диски торгуют и по-русски говорят. Наши оказались, виртуозы!
В телевизоре кантаров да байларов* тоже нечасто кажут. Чтоб концерт какой-никакой, как у нас с Бабкиной в день полиции — пульт сломаешь! Подключайтесь, говорят, к кабелю и валяйте. Птички выручают —— щебечут без умолку день и ночь. Выйдешь вечерком воздуха хлебнуть, а с деревьев конкурс Чайковского! Зачем, правда, граммофоны зря гонять?
Одна беда — мотоциклы, треск их — пытка слуху моему, чувствительному.
Население не ропщет, свыклись, видно, да и закона нет с децибелами бороться. В доме, конечно, ночью и таракана на стенке прихлопнуть не можно, а на улице шум дозволителен, хоть до утра. Тут разные тебе питейные заведения с гуляющими, соседки под окном, перетирающие события дня, мальчишки, забивающие голы в стену твоей спальни. Футбол тут в большой чести. Водители клаксонят на всю хуановскую в честь победы своей команды. Радуются!
И, наконец, в случае праздников каких, барабаны да трубы, петарды и салюты создают впечатление пришествия Судного дня. Поневоле присоединяешься к ночному гулянию, да на другой день сонно глядишь на свет Божий и неспешливых созданий его — испанцев.
Кстати, к моему удивлению, роста они оказались, в большинстве своем, невысокого. При моих средних стандартах, взирая на тебя, долговязый друг мой, снизу вверх, здесь я чувствую себя Дон-Кихотом, что лестно самолюбию моему. Но, супротив субтильности моей, мужчины здесь гораздо основательнее. Под стать им и барышни, весьма округлых форм. Мужчины и женщины равно обладают голосами низкими. Подростки тоже имеют сию особенность, и можно спутать на слух лета, если не наблюдать их младость воочию. Народ, впрочем, добродушный, приветливый. Ополчаясь лишь против быков своих на корридах (коих я в неприятие этого кровавого действа не посещал), по жизни незлоблив и незадирист, разве что супруги раздерутся. Зазря оружием не бряцают, не увидишь нигде военных в формах, да и матросов в державе морской тоже видеть не приходилось. Только стражи порядка щеголяют в ладной форме свой, пошитой явно не по лекалам модельера Зайцева.
Вопреки ожиданию, не увидел буйства неоновой рекламы — тусклый свет из полуприкрытых жалюзями окон едва освещает улицы и закоулки. Но хожу по ним я без опаски. Никто не задирается. А больше «пор фавор» да «пердоне» при встрече. Тебе, как не знающему кастильского, поясню, что это «пожалуйста» и «pardon». Того нельзя сказать о бойких старушках, тарахтящих тележками своими в походах в супергастрономии за провизией. Оные запросто хрясь тебя по боку, прочь, мол, с дороги, затопчу! Но сами, как встанут поперек пути посудачить, так — пробки сразу. Последнее касается не только старушек, но и прочих движущихся, включая водителей в автомобилях. Пешеходы без претензий обходят препятствие, а водители терпеливо ждут остолбеневшую перед ними машину, пока та не двинется с места, окончив свои дела. Меж тем автомобилисты имеют крайнюю вежливость пропускать пешеходов. Стоишь, к примеру, на обочине в размышлении, а он смотрит на тебя с укоризною, иди, мол, чего тормозишь? Вот и приходится по зебрам шмыгать туда-сюда. Забавно бродить по узким средневековым улочкам. Столкнувшись с машиной, вжимаешься барельефом в стену и, дай Бог, прижмешься к какому-нибудь кустику в кадке, а не к кактусу, что хозяйки выставляют у подъездов, тщась озеленить и приукрасить родную улочку.
Брожу я по этим достопримечательствам, разглядываю домы их белые и чую, родным веет, мешков каменных в граде нашем тоже превелико. Слезы вытекают, глядючи на участь живущих здесь. Ни дворика тебе, ни вида из окна, зарешеченного, из коих коты да собаки выглядывают к умилению прохожих. Проходящих много, своих да туристов, и все это дефиле пред окнами с утра до вечера снует и галдит. Это у нас толстосумы в центры рвутся, а здесь предпочитают жилища пусть на окраинах, да новые, а еще лучше — близ гор.
Хорошо, впрочем, в городках испанских. Тротуары сплошь уложены плиткой, да еще и с узорами, дороги укатаны добротным асфальтом, штиблеты запачкать негде. Разве что наступишь на бомбочки, там и сям заложенные собаками, коих испанцы обожают, равно как и детей. Последним позволяется бегать, орать и ломать, а первым — использовать городское пространство, как отхожее место. Многочисленные плакаты, призывающие убирать за четырехлапыми чадами, не имеют желаемого воздействия. Хорошо оплачиваемые, а потому добросовестные дворники работают по утрам, и сии отметины любви к животным, приумножаясь в течение дня, делают населенные кварталы небезопасными для людей невнимательных. То же и мусор, который горожане без церемоний разбрасывают повсюду, дожидается своего утреннего часа, собираясь к вечеру в особо людных местах в неприличном количестве, несмотря на изобилие урн и крепко слаженных помойных контейнеров, стоящих по обочинам дорог.
Другая беда слабонервных — тараканы. Они не чета нашим — размером с палец. Без вида на жительство, они концентрируются в заброшенных подвалах и жилищах. Будучи потравлены, при крылатости своей, не в силах спасаться по воздуху, целым двором пешим ходом удирают по улице. По совести сказать, других пакостей летучих, окромя тщедушных комариков и мелких мушек, я не встречал. Слепням нашим да оводам здесь, похоже, не климат.
Испытывая нужду в морском воздухе и путешествуя, в основном, побережьем, случалось мне бывать в поселениях, где строительство идет неимоверно. Разбираются обветшалые строения, возводятся новые, что, в сущности, открывая взору благоприятную картину обновления, имеет, однако, и свои сюрпризы. В отсутствие наших морозов канализационная система закладывается здесь неглубоко и, будучи обнаружена при разборке здания, источает отнюдь не благовония. Миазмы, гонимые ветром, преследуют тебя и в номере, да так, что приходится затворять окна, пребывая в духоте, но щадя обоняние. Таковы издержки обновления. Представь себе, что вместо курортно-туристического благолепия этих городков, каких-нибудь 30 лет назад нашему взору предстали бы здесь небольшие деревушки или рыбацкие поселки.
Второй сюрприз, поджидающий привередливого российского путешественника в сверкающих новизной новостройках, заключается в несуразности архитектурной среды. Если старинные центры имеют еще довольно разумное размещение зданий, то современные довершения, при изобилии бесконечно разнообразных и достойных строений, в общей массе своей представляют беспокойную картину, напоминающую неряшливые спальные районы Петербурга, в одном из которых ты, любезный сердцу моему, имеешь ордер на проживание. Отсутствуют в нужном количестве приятные уголки отдохновения в виде площадей с фонтанами, цветников, скверов, парков и прочее. Жадный до горок и качелей молодняк не имеет их достаточно, да и те, что есть на редких детских площадках, скудны своей оснащенностью и не сравнимы по размаху и обустройству с теми, что восхищает меня во дворах наших. Поговаривают, что мздоимцы лихие из местных городских управ, вопреки градостроительным планам, раздавали застройщикам земли, приуготовленные к другим целям. За что, в отличие от наших, российских чиновников, промышлявших тем же и вышедших сухими из воды, местные там и сям наказуются.
Хорошего-то, однако, много. Особенно солнца, греющего зачастую в безоблачном небе и зимою, так что нет нужды в шубе и теплых ботинках. Имеющее этакое счастие население все же умудряется простывать, а по зимнему сезону только чих и слышен окрест. И я, признаться, занемог как-то, а бацилла местная русскому человеку непривычна, потратиться пришлось немало на снадобья, похоже, неподдельные. Аптек много и в каждой есть все, что ни спросишь. И магазинов всяких тьма, товаров разных видимо-невидимо, да в любую цену. Особенно много китайских. Где бы купить какую безделицу, навроде булавки, если не в них?! Пришлось бы добираться по каждому пустячку до торговых центров. Пустячок на цент, а добраться до него дороже встанет.
Продуктов изобилие, и мне, пуганному ценами в пенатах своих, стоимость их не кажется запредельной. Единственно, пришлось расстаться с пагубной привычкой. Табак здесь невкусен и дорог. Нехватка родного желудку продукта легко восполняется в русских магазинах, купить все можно без проблемы, разве что в два раза дороже, поскольку здесь это импорт. Набрав закуски, будь расторопен. Доступ к взрослым напиткам ограничен временем. После двадцати двух в редких ночных маркетах ряды бутылок только оком видятся, да зубом неймутся. Из-под прилавка нипочем не отпустят.
Письмо к тебе, с перечислением моих впечатлений, отправит новый приятель мой, из местных, любезно предложивший мне свои услуги с использованием новомодного Интернета. На днях имел он счастье обрести, наконец, телефонную связь, ожидая бесконечных два месяца переноса ее по новому адресу. Бывает, говорит он, и хуже, заказ и вовсе может потеряться в хитросплетениях, но не всемирной паутины, а компании-провайдера. Еще случается и такое, что, по нерадивости служащих, ведомства со счету продолжают изымать кровные —— за услуги, от коих давно уж открестились. Ну и все такое. Хорошо мне, безлошадному!
Надувательств хватает. Помню, мечтал ты приехать сюда, подработать иноземных купюр на баньку, недостроенную. Оно, конечно, можно. Умельцы здесь востребованы, но по большей части, на стройке. Хоть и неохотно, а все же берут нелегалов. Штрафов боятся, да соблазняются дешевым трудом. Здесь опять ухо держи востро — сплошь и рядом недоплата или чек сунут банковский, да только счет этот пуст. Так и прыгает люд рабочий с места на место. Пока не сладишь документы, гоним будешь этой нуждой. И все ж справляются многие удалые да прыткие — и семьям своим помогают, и баньки достраивают. Иные втягиваются так, что доскребают срок до получения бумаг, законных, и навсегда забывают отечество свое. Деревнями переселяются в края, благословенные, соединяясь с родственниками и друзьями, образуют многочисленную диаспору, способную предвосхитить другие иноземные орды, влекомые лучшей долей.
Поколесив изрядно, навидавшись видов и красот заморских, от гор пиренейских до пролива гибралтарского, могу сказать тебе — хороша земля испанская. Не встретил, однако, милых сердцу дубрав и рощ березовых, полей просторных, рек полноводных. Все больше пальмы, цитрусы да другие деревья, ранее мной невиданные. Из родных только — сосны по склонам. Экзотика эта поначалу пленила, близкая сердцу как символ иноземного благополучия, но вскорости мысли мои оборотились к милым сердцу пейзажам, родным и незабвенным, так чудно воспетым Гоголем. Ландшафты сплошь под культурами земледельческими, прогуляться бы средь природы-матушки, да рискуешь вторгнуться в чужие владения. Поневоле вспомнишь нашу ширь вольготную. Вот где раздолье туристам, толстопузым, не ведающим этих прелестей! Многие ли европейцы видели русскую деревушку, раскинувшуюся по-над озером или речушкой с заводями и омутами, и не на катерах — на утлой лодочке, тревожили водную гладь веслами, среди кувшинок и лилий, ловили карасиков ивовым удилищем? Эк слогом-то блеснул! А не заделаться ли мне и впрямь литератором, как Акунин наш, с коим я, как ты знаешь, на короткой ноге? Идем, бывало, с ним по Петербургу, и говорю ему, ну, что, брат Акунин, а не махнуть ли нам по стопочке? Ну да ладно...
А избы наши бревенчатые да с наличниками резными — вот где экзотика, вот где глаза-то таращить. В Европах того и близко нет. Уж не говорю о прочих архитектурах, храмах и тому подобном. А побережье моря Черного? Да разве сравнятся берега пустынные, средиземноморские? Разворачивайте оглобли, господа турагенты. Сарынь на кичку! Что отели пятизвездочные, если курорты, за исключением весьма немногих, не имеют того веселья, которое происходит на наших черноморских. Тут тебе и те же кафе да ресторации бесконечные, с музыкантами вживую поющими, друг друга перекрикивающими, и оживление пляжное, с водяными горками, прогулки разные, морские да горные, по пещерам недоступным. Художников тьма с картинками, палаток разных с сувенирами, мороженое да квасок во всех углах. А народу шастает вдоль берега видимо-невидимо. Все в подпалинах, смеются да семечки лузгают. Чувствуешь отдых настоящий. А здесь, право, скучновато, разве что наткнешься на действо какое — на сеньора, из цепей выкручивающегося, либо фигуры недвижные, под статую замаскированные, и все, пожалуй.
Однако, справедливо будет заметить, в моменты праздников наступает искомое веселье —наставляются лотки под навесами с питьем и едой разной, горожане, кто может, облачаются в платья старинные, певцы появляются, танцы танцуются. Представь себе, душа моя, в День города нашего, фланирующих по улицам дам в сарафанах да лаптях. Смеешься, вижу, а зря! Приятственно видеть уважение к истории своей да и к вере. Ведь праздники эти в большинстве своем религиозные.
Впечатлений тьма, описать их в письме не представляется возможным, увидимся, живописую подробнее.
Жаль, тебя нет со мной, может, не столь критичным был бы взгляд мой на ситуации разные, когда бы ты был рядом. В следующий раз вместе поедем. Вот залечу свои болячки, да буду, пожалуй, собираться обратно. Так что до скорой встречи, жди меня с подарками и гостинцами.
Лобызаю троекратно,
Твой Хлестаков.
Писано августа месяца, 2007 года.
Эстепона — Марбелья, 2007