VII
В ПЕРВЫЙ РАЗ
Мастерской Геросфонту служит просторный внутренний дворик его дома, где никто не посмеет нарушить уединения пергамца в часы труда: ни домашний раб, ни незваный гость, ни жена – мрачная, как ночь, муза скульптора, шутливо прозванная им Мельпоменой* за свой нелюдимый угрюмый нрав. Здесь Геросфонт не только обтачивает каменные глыбы, извлекая из недр величественного мраморного монолита живые, подвижные, необыкновенные формы. Здесь он проводит часы в размышлениях и чтении, здесь же – пишет свою поэму, о которой знают пока только двое: сам Геросфонт и тот, кому не нужно разрешение, чтобы прикоснуться к любому существующему в этом мире свитку. И хотя труд сей еще не окончен – готов заверить: поэма талантливого пергамца достойна того, чтобы пережить время.
Почти две недели прошло с тех пор, как я устроил обещанное знакомство скульптора с красавцем Алкеем. Теперь златовласый юноша стоит в мастерской ваятеля, застыв неподвижно и оперев о плечо короткое копье – то самое, с которым Геросфонт впервые увидел его в палестре. Скульптор делает наброски на клочках папируса, большинство из которых затем мнет и бросает под ноги.
Скомкав очередной эскиз, Геросфонт не выдерживает и, встав с места, произносит нервно:
– Ты слишком напряжен, мой юный бог. Если по твоему подобию я хочу высечь статую – это не значит, что ты должен стоять, как статуя! Вообрази, что никто не смотрит на тебя. Вот, гляди, даже я уже отвернулся! – прикрыв глаза рукой, скульптор демонстративно отводит лицо в сторону. Нагой юноша неловко переминается с ноги на ногу, пытаясь принять более естественную позу. Кажется, это дается ему непросто – Алкей никогда раньше никому еще не позировал.
– О, нет! Нет-нет-нет! – восклицает Геросфонт, взглянув на юнца еще более озадаченно. – Это не естественность, милый мой… Ты зажался еще больше. Ты не на атлета сейчас похож, а на нашкодившего школяра, который ждет, что его ударят палкой по спине! Ну что с тобой такое?! Может быть, ты устал? Если хочешь, мы можем прерваться на легкую трапезу. Или продолжить в другой день. Как ты скажешь – так мы и устроим. Только молю, больше не терзай мне сердце этим своим измученным видом, ладно?
Юноша не опускает копья и не сходит с места.
– Извини меня, Геросфонт. Позволь попробовать еще.
Тяжело вздохнув, Геросфонт глядит на натурщика с затаенной грустью.
– Ты слишком прекрасен, Алкей, чтобы я мог в чем-то отказать тебе. Смотри не начни злоупотреблять моей добротой…
На лице юноши проступает робкая улыбка. Щеки, словно спеющие яблоки, медленно заливаются неловким розоватым румянцем.
– Попробуй опереться на правую ногу, а левую, наоборот, расслабь. И свободную руку не держи так скованно, не надо прижимать ее к бедру!
Алкей мнется, добросовестно стараясь исполнить все пожелания мастера.
– Нет, Алкей, не так! – стремительным шагом обойдя неопытного натурщика, Геросфонт останавливается позади него. Положив ладонь на плечо Алкея, скульптор отводит в сторону руку юноши, стараясь придать ей требуемое положение. Чувствуя, как по телу Алкея волной пробегает трепет, пергамец произносит тихо, не выпуская юнца из своих крепких рук:
– Эй, ну что с тобой такое?..
Несомненно, Алкей ощущает горячее дыхание Геросфонта на своем затылке. Уверен, еще никогда ни один мужчина не приближался к нему так близко. Что-то особенное, волнующее сокрыто для смертных в этом моменте, и я вижу, что они оба чувствуют это сейчас одинаково остро.
И вот Геросфонт целует юношу в шею – неуверенно, робко, едва сдерживая свою страсть. Копье выпадает из рук натурщика: похоже, его влечет к мастеру не меньше, чем того влечет к нему. Несколькими днями ранее я приходил в сны Алкея в образе Геросфонта, и могу заверить: это были воистину упоительные и прекрасные сны.
Геросфонт продолжает целовать богоподобного юношу, и каждый его поцелуй становится все более жадным и ненасытным. Дыхание сделалось частым и неровным, у корней волос и над верхней губой, словно мелкие капли росы, проступил пот. Алкей не сопротивляется ласкам скульптора – он достаточно взрослый для того, чтобы познать любовь мужчины.
Конечно, у многих друзей Алкея уже есть поклонники, дарящие им подарки, обучающие философии и искусствам, а главное – помогающие стать по-настоящему мужественными и взрослыми. До недавних пор он завидовал счастливцам – теперь же это им впору завидовать ему, ведь красота юнца обретет бессмертие в мраморе, уподобив своего обладателя несравненным, воспетым в гимнах богам. «Уж не слишком ли щедра ко мне судьба? – должно быть, проносится сейчас в голове юноши. – Достоин ли я стоять здесь, обласканный таким великим человеком, как Геросфонт?»
Незримый, я наблюдаю какое-то время за влюбленными, наслаждаясь красотой двух непохожих, но одинаково прекрасных нагих тел. Когда же Геросфонт уже близок к точке наивысшего экстаза – я вливаюсь в разум пергамца, заполняю собой его плоть, как пьянящее густое вино до краев заполняет тяжелый кубок. Воистину: это сильное, мужественное, исполненное соков тело создано для вкушения самых изысканных удовольствий. Геросфонт почти не сопротивляется мне. В момент, когда я сливаясь с ним в единое нераздельное существо – легкая судорога проходит по всем членам скульптора, лицо искажается тиком, веки невольно смеживаются, глаза закатываются. Струйка крови, выбегая из выступающего, хорошо очерченного носа, быстро достигает сладострастных губ, заставляя Геросфонта ощутить во рту ее терпкий соленый вкус. Я тоже ощущаю его, деля со смертным каждый нервный импульс, пробегающий по возбужденному и отзывчивому его телу.
Наконец, когда вулкан в паху скульптора извергается – он обессилено падает на колени. Несчастного рвет кровью. Алкей напуган и безуспешно пытается помочь мастеру. Я вновь стою рядом и спокойно взираю со стороны на этих двоих.
Что ж, Геросфонт почти не противился своей одержимости, памятуя о нашей сделке, поэтому все прошло почти гладко. Со многими в первый раз бывает гораздо хуже.
* Мельпомена – у греков муза трагедии.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/10/02/881