IV
БЕЗУМЕЦ
Я снова наблюдаю за Алкеем, упражняющимся теперь в метании копья на открытой террасе палестры. На этот раз я не один: рядом со мной, не замечая меня, стоит Геросфонт. У этого статного атлетичного эллина волнистые темные волосы и лицо с хорошо очерченными скулами и подбородком; густые, близко посаженные, немного нависающие брови, одну из которых пересекает неглубокий шрам; рельефные губы с заметными складками в уголках и ложбинкой между верхней губой и носом; упругая крепкая шея.
В этом мужественном лице, однако, я сразу замечаю расположенность к сладострастию. Это скорее лицо утонченного служителя муз, чем лицо воина.
Геросфонт еще не знает Алкея, но, кажется, заворожен грацией и красотой этого прекрасного существа не меньше, чем я. Приняв зримый образ, я говорю незнакомцу:
– Не правда ли, этот юноша очень искусен?
– Твоя правда… – задумчиво протягивает Геросфонт, не поворачивая ко мне лица.
– Телесная красота нередко вводит нас в заблуждение, заставляя горько разочаровываться в тех, кто пленяет ей с первого взгляда. Но поверь: юноша, что привлек твой взор – редкий в наши дни пример безупречной гармонии формы и содержания. Гармонии, воспетой поэтами и философами задолго до нас с тобой.
Все еще не отводя глаз от Алкея, Геросфонт слегка разворачивает голову в мою сторону.
– Значит, ты его знаешь?..
– Конечно. Его имя – Алкей. Он из знатной, хорошей семьи. Неизнежен, приятен нравом, усерден и любознателен. И в его возрасте, как ты понимаешь, уже впору иметь поклонника, который опекал бы его и одаривал. Если он нравится тебе – не медли слишком, будь понастойчивее. Ты ведь и сам понимаешь: такой юноша не может долго оставаться без внимания.
Бросив на меня короткий взгляд, смертный спрашивает неуверенно:
– Как ты думаешь, он согласится стать моим натурщиком?
– Я думаю, что такая красота должна быть увековечена. Сам посуди: человеческая жизнь скоротечна, а юность скоротечна тем паче. Было бы преступлением пренебречь такой красотой, позволить ей навсегда кануть в Лету.
– Верно говоришь… Быть может, ты бы мог замолвить за меня словечко перед его семьей? А уж я в долгу не останусь – добро помнить умею...
– О, я могу не только замолвить за тебя словечко, – улыбаюсь я таинственно, и морщинки вокруг моих глаз мгновенно образуют густой паутинообразный узор. – Я могу сделать так, что ты будешь обладать бесценным этим сокровищем. Поверь мне, это в моей власти. Но тебе придется заплатить мне за столь щедрую мою услугу.
Геросфонт смотрит на меня с замешательством. Некоторое время требуется ему на то, чтобы осмыслить сказанное. Наконец, опомнившись, он выдавливает:
– Сколько же золота ты просишь?..
– Мне нужно не золото.
– Чего же ты тогда от меня хочешь? – сдвигает брови пергамец в искреннем недоумении.
– Я хочу разделить с тобой сладость познания этого юноши.
Всплеснув руками, Геросфонт обхватывает ими щеки, оттягивая кожу вниз.
– Да в своем ли ты уме?!..
Не глядя больше на смертного, я отвечаю невозмутимо:
– Ты можешь быть уверен, что ум мой не помрачен.
– И как ты представляешь себе это?! Ох, нет… – рассмеявшись сконфуженно, Геросфонт мотает головой, словно отказываясь верить в реальность нашего разговора, – извини меня, но я не могу понять, как такое бесстыдство вообще могло прийти в голову приличному гражданину. Неужели я что-то упустил в этой жизни и…
Вновь взглянув на Геросфонта, я одариваю его снисходительной улыбкой.
– Успокойся, мой добрый друг. Мир не сошел с ума. Но того, кого ты видишь перед собой – по правде говоря, очень затруднительно назвать… кхм… приличным гражданином.
– Но кто же ты? Ты совсем не похож на варвара. Ты выглядишь, как высокородный эллин. И греческий знаешь в совершенстве...
– Я в совершенстве знаю многое, дружище. Но это не делает меня тем, за кого ты по неведению своему принимаешь меня. Впрочем, это неважно. Ответь, согласен ли ты принять мои условия? Или лучше нам расстаться прямо сейчас, не теряя времени?
Пытаясь совладать с охватившим его беспокойством, Геросфонт произносит, будто удивляясь сам себе:
– Я… да, хорошо, я согласен... Ведь мы же не станем ни к чему его понуждать, правда?..
– Конечно нет. И я очень рад, что мы нашли с тобой общий язык. Но чтобы наша сделка вступила в силу – я должен сказать тебе еще кое-что.
Смертный смотрит на меня напряженно, ожидая не то насмешки, не то подвоха. Я продолжаю:
– В момент, когда ты станешь вкушать этот спелый плод – я буду находиться в твоей голове. Я буду чувствовать все то же самое, что и ты. Мы разделим с тобой это наслаждение на двоих.
– Боги милосердные!.. – восклицает Геросфонт, разразившись гомерическим хохотом. Отшатываясь назад и указывая на меня перстом, он кричит:
– Да ты – безумец! Как же я сразу не уразумел, что ты – безумец?! Как ты собираешься забраться ко мне в голову, скажи на милость?!..
– Это – не твоя забота, – спокойно отвечаю я. – Единственное, что мне нужно от тебя – это твое согласие. И еще: ты не должен сопротивляться мне. Когда почувствуешь, что я втекаю в твой разум, заполняю собой твое существо – не пытайся вытолкнуть меня. Тебе все равно не удастся меня остановить, но если ты будешь сопротивляться – то можешь пострадать сам. А я не желаю этого. Поверь, я жажду вкусить твое наслаждение, а не твою агонию.
Кажется, озадаченный скульптор хочет что-то возразить на мои слова, но внезапно его окликает проходящий мимо приятель:
– Эй, друг мой! С кем это ты разговаривал только что?!
Смертный поворачивает голову на добродушный голос Эпигона* и мимоходом приветствует его. Когда же через мгновение он вновь разворачивается ко мне – то ничего не видит, тщетно ища взглядом безумца, на последние слова которого так и не успел ответить.
* Эпигон Пергамский – греческий скульптор, предполагаемый автор скульптуры «Умирающий галл».
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/10/02/846