При всей своей известности, выросши до масштабной, символической фигуры, Иосиф Давыдович Кобзон – персона достаточно закрытая. По словам Аллы Переваловой, моей доброй знакомой, автора «Энциклопедии отечественной эстрады», Кобзон – «не певец, а один из опорных столпов советскости». Помню по ещё чёрно-белому телевидению концерты из шаболовской телестудии, с шуховской вышкой на заднике, где молодой Кобзон пел «А у нас во дворе» и «Старый клён», пел про космонавтов, успешно сочетая гражданскую тему и эстрадную лирику времени «оттепели» 60-х. Слышал, что он из Донбасса, и мне казалось, что Кобзон – это не фамилия, а род занятий, по ассоциации с кобзарём – музыкантом, играющем на кобзе. Откуда знал о кобзе? Из биографии Тараса Шевченко, к которому прилипло нарицательное «кобзарь», то есть «певец». Хотя кобзарь – музыкант, как и гусляр. Но, видимо, цепочка такова: гусляр – Боян – сказитель – кобзарь – певец. Одним словом, голос народа. Или его душа.
Если имя Кобзона вызывает во мне такие ассоциации, то с посмертной памятью у него всё в порядке. Негатив о Кобзоне был, но к Иосифу Давыдовичу ничего не липло. Он умел держать фасон. Не чернили его обвинения в связях с преступным миром, не делала его, уже не молодого, смешным татуировка на плече, давно все забыли, что он носит парик, причём кардинально чёрный, как у колумбийских наркобаронов в голливудских фильмах.
Кобзон был и остался воплощением гражданственности, всегда первым: возле Гагарина, в Афганистане в качестве поющего артиста у свежих гробов, на Чернобыльской АЭС в километре от дымящегося реактора… Если бы мы, а не американцы, высаживались на Луну, он бы и там спел. Кобзон – перфекционист. Поэтому всегда безупречно одет, в зеркально начищенных ботинках, в монументальной позе с микрофоном в руках… Эталон.
Кобзон похож на мать. Мать он боготворил. И похоронили его рядом с матерью и тёщей на Востряковском кладбище (своё место на Новодевичьем он отдал под погребение Бориса Брунова – легендарного советского конферансье). Кобзон отец (сын и дочь) и дед (10 внуков). Трижды женат: на певице Веронике Кругловой и артистке Людмиле Гурченко (оба раза недолго) и ленинградке Нинель Дризиной, с которой на всю оставшуюся длинную жизнь их связала судьба. Нинель – в обратном прочтении Ленин – ныне всем известна как Нелли Кобзон.
Кобзон не дожил до своего 81-летия всего десять дней (умер 31 августа, в последний день лета, а день рождения праздновал бы 11 сентября – кстати, роковая для американцев дата, когда были атакованы башни-близнецы). Для американцев он был не въездной персоной – как раз из-за обвинений в пресловутых связях с русской «мафией». Не потому, что дружил с Отаром Квантришвили, убитым киллером в лихие 90-е у Краснопресненских бань, а потому, что общался с Вячеславом Иваньковым – Япончиком, отбывавшим в США тюремное заключение. Хотя по значимости Иосиф Давыдович в СССР, как и в теперешней России – то же, что Френк Синатра в США. Синатру тоже подозревали в связях с «коза нострой» – сицилийской мафией, на деньги которой, говорят, тот поднялся и обрёл свою популярность, став в результате американской легендой, певцом № 1. Опять же параллель: программной песней Иосифа Кобзона стала песня Ф. Синатры «Мой путь» («My Way») в переводе Ильи Резника. Под эту песню певца и хоронили.
Кобзон долго боролся с болезнью (аукнулся Чернобыль) и всё это время чередовал бесконечные курсы химиотерапии (рак предстательной железы) с многочасовыми выступлениями на сцене, когда рядом неотлучно стояли врачи. После первой операции он успел 15 суток побыть в коме, в это время родилась внучка, которую в благодарность за то, что её дед вернулся к жизни, назвали Ангелом. Певца лечили и за границей, и в России, но болезнь не отступала. Однако судьба дала Иосифу Давыдовичу 13 лет жизни. И работы. Хотя в последние годы пел он уже, сидя на стуле. Но мог делать это пять часов подряд. Он был несгибаем. И в творчестве, и в жизни. Есть ли кто-то из его окружения и далее, кому бы он не помог? Своё влияние во благо других этот человек применял неоднократно. В угоду конъюнктуре от старых дружб не отрекался, опальных друзей не предавал. Он был человек чести, рыцарь без страха и упрёка. Даже если это был имидж, то имидж стал второй натурой. Поэтому Кобзон пошёл в захваченный чеченскими террористами центр на Дубровке, где были заложники, и не только вышел оттуда, но и вывел трёх маленьких детей, мать одного из них и иностранного журналиста. Эта мать, Любовь Корнилова, обещала певцу назвать будущего сына его именем. И обещание сдержала.
Говорят, свято место пусто не бывает. Но кто же заменит Кобзона? Эстрада без него останется, как Лубянка без памятника Дзержинскому – голой площадью. Есть такое понятие – архитектурная доминанта: ось, на которой держится всё окружающее пространство. Как болт, на котором висит многотонная люстра Большого театра. Болт тоже не слабенький.
Кобзон пережил почти всех своих знаменитых друзей: от Гагарина до уже упомянутых криминальных авторитетов. Так уж вышло, что дружил он и с генералами МВД, и с «братками». Потому что для народного артиста все они – один народ. Народ – он ведь разный. Даже на Украине, где певец родился и где его смерть не всех прослезила. Но это уж пусть Бог рассудит. А у меня со словом панихида никак не вяжутся слова «церковная» или ещё какая-то. А только «гражданская». Потому что Иосиф Давыдович Кобзон был и остался великим гражданином своей страны, имя которой СССР. Таким же сложным, противоречивым и подлинным. Настоящим достоянием нации, флагманом отечественной культуры и знаменем советской эпохи – как для своих стран были и есть Джо Дассен, Мирей Матьё, Мерилин Монро, Элвис Пресли, Чарли Чаплин, Марлен Дитрих и многие (или немногие) другие. Или как знаковые фигуры своего времени Высоцкий, Утёсов, Бернес, Русланова, Зыкина – для нас…
Будучи личностью не менее культовой, при этом достаточно практичный и прагматичный, Кобзон до последнего вздоха оставался всё же романтиком в творчестве, был настоящим рыцарем песни на отечественной эстраде, а «песня остаётся с человеком, песня не расстанется с тобой». И пока другие жаждут тайн и скелетов в шкафу, ждут момента делёжки кобзоновского наследства, давайте просто слушать его песни, его неповторимый, бархатный баритон – во все времена голос на творческих подмостках редкий и неповторимый. И пусть кто-то снимет шляпу, а кто-то и корону перед памятью большого артиста и настоящего человека. С любой буквы.