НА СНИМКЕ: скульптура, названная Жоржем КАЛИНКА
Я тоже познакомился с Жоржем Гейвином, приехав с Любочкой в 1994 году на три дня в Париж.
Неожиданно его дом оказался вблизи от нашей гостиницы, и мы в первое же утро разыскали каморку, которую упомянул Володя.
Вновь даю слово Любочке (из её эссе):
«Перед поездкой в Париж Клара дала нам его адрес (не совсем правильный).
И, едва сбросив в гостинице вещи, мы пошли искать Жоржа.
Гостиница, в которой мы с мужем остановились на три дня, была очень, мягко говоря, скромная. С крошечными номерами с абсолютной слышимостью (до такой степени, что вздрагиваешь, когда кто-то спускает воду как бы в твоём туалете), но с претенциозным названием «Амстердам».
Однако, всё искупалось тем, что она была в центре, близко от всего.
Мы были готовы к долгим поискам Жоржа где-нибудь на окраине Парижа. Каково же было наше изумление, когда на вопрос к портье, где находится такая-то улица, услышали: C'est la premi;re ; gauche (первая налево). Это в Париже-то!
Жорж жил в отдельной «квартире», которая, одновременно, и его рабочая студия, с общей площадью чуть больше десяти квадратных метров, если убрать перегородки и соединить всё вместе, включая «ванную» и прихожую.
Он там едва умещался. Прямо как у Маяковского:
Пёрышком скрипел я,
в комнатёнку всажен.
Вплющился очками
в комнатный футляр.
Только у Маяковского очки – образ, А Жора – «очкарик» действительно.
Только не скрипит пёрышком, а скребёт по мрамору или дереву, или гипсу (т.к. скульптор).
Он, конечно, не узнал меня, как, впрочем, и я его – ведь прошло столько лет с тех пор! – но сразу вызвался показать нам Париж.
И больше мы с ним все три дня практически не расставались. Одни ходили только в Версаль и Лувр, когда он был занят своими делами (хозяйка конуры, где он держал свои работы, потребовала, чтобы он забрал их и освободил чулан).
.........
Это был наш последний день в Париже. На следующий день мы уезжали.
Вечером он пришёл к нам со своими рисунками. Так что это был уже, как бы, ещё один музей, но одушевлённый, с автором подлинников. Они нам очень понравились, и мы ломали голову, как бы ему помочь. Конечно, он очень бедствует, как почти все творцы при жизни. Но не жалуется и надеется.
Так вот (я, как всегда, отвлеклась на живое, на человека), он показал нам свой Париж, который знает и любит. И это было прекрасно.
Сами бы мы никогда столько не увидели и многого бы просто не заметили.
Например, красные глиняные горшочки на дымоходах домов в старом Париже. Это такая милая отличительная особенность, чисто французская – хоть как-то украсить некрасивые дымоходы.
Французы не были бы такими, какие они есть, если бы в них не был генетически заложен культ Красоты».
Продолжение следует: