Месть. Рассказ

 

Захар Нахалкин заболел некстати —  в субботу и, лежа в кровати, ругался последними словами. Уж очень переживал Нахалкин свою болезнь. Температура зашкаливала. Нет, чтобы заболеть в понедельник, но… И на рыбалку не пошел, и на дачу не поехал, как жена хотела. Хотя он бы на дачу и не поехал. Даже через «труп» Светланы спозарань смылся бы на рыбалку, чтобы привезти вечером одного или, в лучшем случае парочку задрипанных окушков, которыми и их кошка Малка не наелась бы. Но не было худа без добра. Хоть с женой не поссорились. Она, конечно, мотнулась на дачу, да огурцы собрала, и через четыре часа с хвостиком уже была дома. Далее ее миссия состояла в том, как угодить Нахалкину, поскольку когда он болел, в нем, по словам Светланы, просыпался зверь.
За день до болезни Нахалкин мог съесть столько, сколько не съедает вся их семья в пять душ за неделю. Успевал во время постоянного трапезничества он и переругать всех и вся. Переругать Нахалкина мог только соседский попугай Кока, которого те купили два месяца назад у какого-то пьянчужки.
Нынче соседи были на море, и Коку подкинули, чтобы не умерли  с голоду, либо от одиночества не сошел с ума, Нахалкиным. Чего уже в первую ночь в новом доме Кока творил, какие словеса гнул, уж лучше и не говорить, поскольку Светлана не только детей к свекрухе на другой конец города отвезла, а и сама в дальней комнате от стыда теперь закрывалась и стелила себе там постель.
Сначала Нахалкину было даже интересно слушать, что верзет Кока. Через два дня Захар взял наполовину исписанную тетрадку своего младшего сынишки, который недавно окончил третий класс. Подсев к клетке с попугаем, Нахалкин начал записывать словеса Коки, удивляясь знаниям попугая в ругательском лексиконе. Но уже почти в три часа ночи, хорошенько пополнив свой жаргонный запас, Нахалкин шикнул на Коку и сказал, что если до утра Кока еще хоть слово не то ляпнет, скрутит ему шею, или плоскогубцми вырвет язык, и скажет хозяевам, что так и было. Кока словно огромным куском подавился. Полночи кашлял.
Наутро попугая нельзя было узнать. Только в восемь тридцать, увидев, как к Нахалкину подошла Светлана с бутербродами и чашкой кофе, Кока елейным женским голосом заявил:
— Я хочу жрать!
— Нужно, Кока, говорить, «хочу есть», или « покормите меня, пожалуйста», — наставнически сказала Светлана.
— И ты перевоспитываешь? — прокашлявшись, обиженно спросил Кока.
— Его только могила исправит, — бросил, попивая кофе Нахалкин и, ложа под эту же руку термометр.
— Правильно, меня могила исправит, но поймите, уважаемая леди, мадемуазель, пани, миссис, старая кляча, что попугаи долго живут. Триста и больше лет! Вот! — Кока почему-то ответил не Нахалкину, а его жене.
— А тебе сколько? — спросил Захар.
— Я с больными не разговариваю. Будь на то моя воля, я бы такого узурпатора как ты ненормального, куда надо в смирительной рубашке отправил.
— Он, Света, наверное, после вчерашней, бурно проведенной ночи, того, — Нахалкин, поставив на поднос пустую чашку, покрутил пальцем у виска. — А, может, ему дамочки не хватает, вот он и нервничает?
— Скажи, о женщина, этому полулысому, что я, когда  вылечу из клетки, все остальное вырву с болью, и, учти, сразу клоками, — громовым голосом заорал Кока,  потом упал на дно клетки и уже страшным голосом Светланы, заорал: «О-о-ой, люди! Спасите! Соседушки дорогие, убивает меня этот ненормальный Нахалкин! С топором! На куски, кричит, порубает! Вызывайте скорую помощь!!! О-й, спасите. Спас-си-те-е!!!». Затем было нечто похожее на жеский плач в премешку с выкриками, теперь уже голосом Нахалкина, мол, он всех порубит топором и спустит в канализацию по кусочкам.И снова крики и «вой» Светланы.
— Тю, на тебя, — только и смог перекричать попугая Нахалкин, как в дверь постучали. Через минуту кто-то уже бил по входной двери чем-то тяжелым. Светлана сначала бросилась к двери, но Нахалкин предупредил:
— Не подходи, Света! Еще дверью прибьют! Я ему сейчас пасть быстренько заткну. Триста лет? Он своей смертью не умрет!
— Спа-с-с-с-с-си-те-е-е!!! — еще сильнее прокричал голосом Светланы попугай, когда Нахалкин в пижаме с глазами, похожими на два перезревших помидора подскочил к клетке с Кокой.
Дверь упала сама тогда, когда Нахалкин приоткрыл дверцы клетки и пробовал впихнуть вовнутрь свою пятерню. В комнату первыми вбежали два огромных санитара. У одного из них в руках была смирительная рубашка с длиннющими рукавами. За ними с топором — запыханный сосед по этажу.
— Спас-сибо, люди добрые, спасли меня от смерти дикой, — елейным голосом почти прошептал попугай и пребольно клюнул Нахалкина в палец, которым Захар все же дотянулся к выдерганному неизвестно кем кокиному хвосту.
— Ты еще и клеваться, зараза! — вырвалось у Захара.
— Видите, люди добрые, не в себе этот мужичок, уже и гнуть малолитературные слова начинает. А дальше… Вы его лучше свяжите сразу, не то сейчас полезет биться, а рука у него тяжелая. Вон, жену свою чуть не укокошил! Спасибо вам, что вовремя. Мебели он не тронет, а сразу, как тигр-людоед на вас бросится и кусаться начнет. Тогда, о горе вам, бледнохалатные. Рук ваших не хватит, чтобы защититься.
Нахалкин сосал укушенный палец и только бросал косые взгляды на всех.
Сосед, который было опустил топор, снова поднял его и осторожно отступил на шаг.
— Вона как елейно заговорил, — вытянув изо рта палец, угрожающе проговорил Нахалкин. — Погоди минутку, укокошу, у-убью, подлеца! Все равно ты своей смертью не умрешь!
Попугай неожиданно подскочил к открытой дверце клетки и вмиг вылетел из нее, подлетел к форточке и уселся на нее.
— А это ты видел, старый дурак? — Кока поднял кверху свою правую лапку и помахал ею в воздухе. Крови тебе мало с жены, так ты еще и ко мне, милому попугайчику, руки свои грязные протягиваешь, ненасытный?  Я не из тех, кто свои обиды носит в себе. Плакали твои триста долларов, которые ты, Нахалкн, припрятав от жены, отложил на свою любовницу из тридцать пятой квартиры, как и ты ненормальную. И спишь с ней, когда жена твоя дежурит…
— Кто тебе такое сказал? — едва смог произнести Нахалкин, подступая к окну, на форточке которого сидел Кока.
— Кто, кто… Мои хозяева каждый день твердят об этом. Нет, Нахалкин, настоящая любовь не продается! И тебе это говорю я, Кока!
Нахалкин едва не ухватил попугая за хвост, но  не успел. Его руку дернула подскочившая к нему Светлана:
Значит ты… ты… изменил мне? Променял на эту гадость Зинку? Бессовестная ты скотина! — Светлана, отвесив оплеуху Захару, горько заплакала.
— А ты чего, гулящая, надрываешься? Не вчера ли днем с Анатолием Сергеевичем здесь была, когда муж твой на работе вкалывал? И спали вместе, и любовью до криков занимались… Вы все считаете, что я здесь для мебели? Не парьтесь! Может я тоже хочу любви! Ну, ладно, дорогуши! Нужно было все по-человечески. Если бы ко мне с любовью, то и я, может, исправился бы, да помалкивал. Соседи ваши за меня деньжищи пьянчужке Колесову отдали…Ну, что же, грызитесь. Вы сами того стоите, а я… Я, так бы сказать, отчаливаю. Меня моя красавица Рика ждет, и мы с ней…
Кока не договорил, поскольку, испугавшись, вылетел с комнаты, где началась страшная потасовка, а у санитаров была лишь одна смирительная рубашка.

От автора. Этот случай произошел на самом деле почти тридцать лет назад в Подмосковье. Не знаю, жив ли попугай, но знакомые рассказали, что Захар и Светлана (имена изменены) после того случая развелись.