Простые зарисовки. Седьмая. Нарисуйте мою жизнь

Андрей Георгиев
Проезжающий мимо грузовой автомобиль «окатил» меня удушливым дымом. В горле запершило, из глаз потекли слёзы. Когда это прекратиться, интересно? Практически в центре города творится такое безобразие! Я вспомнил билборды, которые ещё совсем недавно «украшали» мой город. На них, с улыбкой в тридцать два зуба, на мир, на город и его жителей, смотрел Саша в кубе: Александр Александрович Александров. Мэр города Екатириновград. Возможно, он талантливый организатор, хороший человек и вообще, находка для мегаполиса. Но..почаще бы ему вникать в проблемы города, но не из окон своего автомобиля, а при непосредственном ознакомлении с его «узкими» местами. Мда...что-то я в последнее время стал похож на брюзгу: то мне не так, и то мне не эдак. Кризис среднего возраста? Может быть, может быть.

Я остановился на тротуаре, чтобы дождаться, когда сизое облако выхлопных газов исчезнет, растворится в дрожащем мареве городского воздуха. Улица превратилась в красивое фото с эффектом «боке»: чётко очерченные контуры грузовой машины, и размытый фон домов и деревьев. Воздух уплотнился, время, как мне показалось, замерло: я прекрасно понимал, что водитель грузовика, на ближайшем перекрёстке, стараясь проскочить на жёлтый сигнал светофора, повернёт направо и пересечёт «зебру». По ней, естественно, на разрешающий зелёный свет будет идти «она». Девушка, лет двадцати пяти, остановится, поднимает вверх руки и закроется ими от приближающейся беды с отвратительным названием смерть. Удар бампером, кувырок в воздухе, слетевшие с ног девушки туфли. Труп. Занавес, финита ля комедия. Или трагикомедия? Нет, слово «комедия» нужно исключить. Вообще и навсегда.

Я нажал на виртуальную кнопку «выход», снял «виары». Где-то в глубине черепушки, в недрах мозга, поселились два молотобойца. Они исступлённо били по наковальне и каждый удар молота отзывался острой, нечеловеческой болью. Почему-то начал дёргаться левый глаз, боль «перетекла» в виски, оттуда на зубы. Болела вся голова, шея. Чёрт побери, так и до паралича совсем ничего.

«Выход из программы?» – участливо спросил меня лабораторный искусственный разум. Нет, … ять, будем меня калечить! Конечно же выход, тупое ты создание! Виртуальная реальность, это наше всё, но зачем она нужна, если у меня не получается смоделировать, хоть на какое-то мгновение, будущее и предотвратить смерть той, которая всегда появляется на «зебре»? Я встал из-за стола, подошёл к кофемашине. Хоть какая-то радость в этой жизни: шеф расщедрился и для своих подчиненных «оторвал от сердца» эту чудо-технику. Как известно, «халява это наше фсё» и выпить бесплатный кофе – всегда «вери гуд и вери велл». Но я не успел поднести к «соску» пластиковый стаканчик, чтобы он наполнился ароматным напитком коричневого цвета – включился интерком:

— Корнилов, к шефу. Срочно!

Какой же отвратительно-скрипучий, оказывается, голос у секретаря Бонифация, как мы любя называли своего начальника. Александра Александровича Александрова. Вот это да! Вот почему у меня там, в виртуальном мире, появился мэр города, полный тёзка шефа. Саша в кубе. Я засмеялся и, поставив стакан на столик, вышел из лаборатории. Что я сейчас услышу из уст шефа? Естественно, констатацию фактов о срыве всех сроков проведения эксперимента, такого нужного и необходимого нашему захиревшему обществу, о выделенных деньгах, которые неизвестно как осваиваются и так далее и тому подобное. И вообще, умри, но сделай! Да пошло оно всё куда подальше! Грудью на амбразуру? Это можно, но потом лечение будет довольно-таки длительным и болезненным. Болезненным от понимания того, что ты стал неполноценным человеком и у тебя ум за разум зашёл. Большая больничная палата, сексуальные медицинские сестрички в белоснежных халатиках, которые скорее что-то открывают, чем прикрывают.. Почему в халатах, интересно? Сейчас у медицинского персонала очень красивая форма, прям, нереально красивых расцветок и сумасшедшего покроя. Чёрт! В голове как будто поселился второй Корнилов, который мешает мне спокойно жить, работать и существовать. Хотя, он – это я, я – это он, поэтому хватит стонать и жаловаться. Фантазия богатая, но во всём должен быть..

Я остановился перед лифтом. Шеф на девятом, я на втором. Пешие прогулки это полезно, понимаю, но не сейчас, когда голова кружится и хочется с разгона удариться головой о стену. Эй, Корнилов, возьми себя в руки, сынок! Кто это сказал? Я? Себе? Да, я такой, могу, или могём, сам на себя кляузу накатать и самому себе передать для ознакомления. Хм.. Да я и резолюцию могу наложить на жалобу. «Уволить», «Самолично разобраться и принять меры»,«Снизить размер премии за сентябрь-месяц на двадцать процентов». Нет, самому себя уволить, скорее всего, будет не комильфо, но остальное – нам по силам. Где лифт, дьявол? Или я не нажал на кнопку вызова? На какую из них, интересно? Два лифта, две кнопки. Почему два лифта? Всегда лифт был в единственном экземпляре! А-а-а-а! Точно с ума схожу! Люди, помогите! А-а-а!

— Ты чего, Игорёк, смотришь с исступлением на дверь лифта? Лифт сегодня не работает. Вот же бумажка висит.

Коля, мой потенциальный собутыльник и хороший знакомый. Но не друг и не враг, а так. Он женат, я освободился из застенков, сбросил оковы. «Оковы тяжкие падут и на обломках.. » и так далее, прямо по тексту. Сколько прошло? Три года. Много это для несостоявшегося брака, или мало? Тю, да это ничего по сравнению с мировой революцией. Так, пыль под ногами. Звёздная, ага.
— Хочу и смотрю, – неожиданно даже для себя,  резко отвечаю я Николаю. – Проходите мимо, гражданин хороший, не задерживайте очередь, проходите.
— Вроде бы сегодня не пили, – обиженно сопит Коля и исчезает из поля моего зрения. И слуха. И тут до меня доходит, шта лифт сёдня не арбайтен. Хенде хох и ногами арбайтен, арбайтен по ступеням. Ну, шеф, Саша в кубе, не мог своё гнездо разврата устроить на пару этажей ниже?! Чем человек значимее, чем меньше он приносит пользы обществу, тем больше у него амбиций и появляется необходимость, непреодолимая тяга быть поближе к богу. Нет, скорее к сатане. Для кого, интересно, шеф («любимый и несравненный вы наш, чтобы мы без вас делали и как бы мы, горемычные, дышали и попукивали без вашего разрешения?») самый-самый умный и заботливый? Такие существуют во всём необъятном мире? Да ну!? Не верю! Получилось по Станиславскому? То-то же.

Стеклянная дверь с надписью «9 этаж», в коридоре на стене часы. Десять нуль нуль. Это что получается, я пятнадцать минут путешествую? Забавно. Хотя, не очень. Пустая трата времени с этими путешествиями. А та, которая на «зебре», молит меня о своём спасении, она сложила руки на груди и молится на меня, как на ангела с белоснежными крыльями за спиной. Подожди, милая, вот сейчас одолею очередную ветряную мельницу, голова перестанет кружиться и я сразу же к тебе. Где мой копьеносец? Эй, Санчес, который Панчес, или как тебя там? Ты подержи копьё и щит, подержи.

Коридор имеет плавный поворот, точнее – повороты, и я иду по дуге с огромным радиусом закругления. Идти быстро нельзя, иначе появляется сила Кориолиса, хотя ничего и не вращается, но она, эта сила, существует. Меня сила Кориолиса старается прижать к стене, я двигаюсь медленно и расчётливо, но и на старуху бывает проруха. Кто мог знать, что откроется дверь и в коридор попытается выйти молодая и красивая мадам, или мадемуазель. Я задеваю её плечом, зубы у молодой и красивой клацают, глаза, зелёные как у ведьмы, становятся огромными и бездонными.

«Простите-задумался-извините». Дежурная фраза для таких случаев. Но в спину мне вонзается, по самую гарду,  остро заточенный обоюдоострый нож:
— Медведь!
Вот как так-то? Я же извинился!
— Лань прекрасная, а не пошли бы вы…
— Хам! Я доложу кому следует!

Освещение в коридоре предостаточное, я поворачиваюсь к несчастной и пострадавшей боком, выпрямляю спину, расправляю плечи. Но это всё не то. Главное – профиль моего лица. Греческий. Горжусь своим носом, и вообще, смотрите молча и не завидуйте. Я есмь Александр Македонский, где мой Буцефал? Мы поедем, мы помчимся..
— Позёр!
— Да, я такой! Плохое воспитание, вырос на улице, игрушки к полу приколоченные, постоянное недоедание и отсутствие должного внимания со стороны родителей. А я так хотел на скрипке научиться играть! Вы не поверите……

Молчишь? Прониклась? Ну, тогда давай я припаду к твоей девичьей груди и всплакну. Не дашь грудь напрокат? Эх…

Когда же коридор закончится? Он, такое впечатление, бесконечный и похож на огромный гофрированный шланг. Декор такой, я бы этого декоратора.. За мной клацают копыта Буцефала, нет не копыта, конечно, а каблуки той, у которой огромные зелёные глаза. И не обгоняет и не отстаёт. Плохо, что в коридоре нет картин, можно было бы остановиться и прикинуться любителем живописи, заодно понаблюдать за той, которая на каблуках. Джеймс Бонд в голове. Навеяло...

Вот и дверь приёмной, которая похожа на здание морского вокзала. Ассоциация полная из-за огромного стола, похожего на трансатлантический лайнер. За столом, как капитан дальнего плавания, восседает милая Мила. При виде моей скромной персоны, она, так и не сделав глоток кофе, отставляет кружечку в сторону, мизинчик на правой руке оттопырен. Ну что за прелесть! Какие манеры! Аристократы девятнадцатого века и в подмётки не годятся Миле. Я демонстрирую секретарю свой безупречный профиль и улыбаюсь.
— Впечатлил?
— Корнилов, может хватит паясничать? Нашёлся здесь..
— Македонский, Алекс, – представился я и тут до меня доходит, что за спиной стоит и хихикает та, которая клацает зубами и обзывается.
— Мила, он всегда такой..ммм..своеобразный?
— Да нет, что-то съел, скорее всего, несвежее в буфете. Да, Корнилов? Вы, Кира Анатольевна, проходите, вас ждут. А ты, шут гороховый, присядь на стульчик, отдышись.

Я замолк. Навсегда. Но не потому что я оскорбился, нет: провожаю взглядом Киру Анатольевну и пускаю слюну. Ну что за грация, а какая походка! От бедра. Светлые, почти белоснежные волосы, прямая спина и ноги. Одни ноги, от ушей.
— Челюсть подбери, – говорит Мила. – Не твоего полёта птица. Она к нам прибыла из..

Мила ткнула пальцем в потолок и я понимаю, что к нам прибыл высокий гость, а может быть и хозяин института. Возможно, от хозяина, что сейчас не важно. Но хороша, чего уж говорить, хороша.
— Ты меня, собственно говоря, зачем сюда позвала, если шеф занят? Оторвала от работы, от пития кофе и вообще, ты мне жизнь сломала, Мила!
— Вот знаешь, Корнилов, я всё больше и больше твою бывшую понимаю. Мы общаемся пять минут и у меня уже мозги набекрень. Что ты за человек за такой?
— Я не человек, я – бог, Мила. И ты это знаешь, – скромно ответил я, потом подошёл к огромному окну.

Через улицу от нашего НИИМ-а (в обиходе институт мозга) – стадион «Динамо», чуть правее – сгоревший когда-то дотла магазин «Екатириновград-2», до сих пор называемый людьми «угольком», чуть дальше, если присмотреться, можно увидеть монументальное здание драматического театр имени Горького. Всё на месте, здания вросли своими фундаментами в землю на веки вечные, деревья везде и повсюду, фонтаны до сих пор работают, несмотря на конец сентября. Всё на месте, но почему-то я сейчас вижу город, как будто нахожусь в лаборатории, погруженный в виртуальную реальность.

Я помассировал виски и попытался нащупать, чтобы снять, очки виртуальной реальности «виары». Но очков нет и я не понимаю, что сейчас происходит: вместо стадиона находится башня из белоснежного камня со множеством окон и балконов, вместо драматического театра – небоскрёб из стали, бетона и стекла тёмно-синего цвета. Деревья абсолютно жёлтые, в воздухе кружит позёмка, на людях, идущих по тротуарам, куртки и плащи. Осень, но эта осень не моя. Тогда чья? Того Корнилова, который поселился в моей голове? Я задаюсь этим вопросом вновь и вновь, но ответа не нахожу.

— Мила, у тебя есть таблетка от головной боли?
— Есть, какую тебе.. Игорь, что с тобой? Игорь! Я сейчас врача вызову..

Вызывай, конечно, но меня в приёмной уже нет.
_____________

Я присел на лавочку неподалёку от неработающего фонтана, плотней запахнул куртку. Прохладно, моросит мелкий и противный дождь, на душе скребут кошки. Но не из-за погоды, а из-за понимания того, что я сейчас нахожусь в другом мире. Куда идти и куда податься? Где в этом мире дом Корнилова, если он вообще существует? Корнилов, конечно. Мимо меня проходит молодая женщина в сером плаще, она посмотрела на меня, отвернулась. Она! Меня! Увидела! Это о чём говорит? О многом: я вполне материален, меня можно пощупать и потрогать. Со мной можно поговорить, но желающих это сделать почему-то нет. Я чужой в этом мире, люди и город – декорации. Но почему же я чувствую холод, почему на меня так смотрела женщина в плаще? Это новая программа, которую я тестирую? Но нет привычного лабораторного оборудования, нет удобного с автоматическими настройками кресла и мощного компьютера, меня не контролирует искусственный разум, вокруг меня мир настоящий.

— Игорь, ты почему не на работе? – держа за руку ребёнка, лет пяти-шести, ко мне подошла молодая женщина в джинсовом костюме.

Шатенка с приятными чертами лица и пронзителтными голубыми глазами. Кто ты, шатенка и каким боком я к тебе отношусь? Сослуживец, просто знакомый, знакомый знакомого? Незнакомка поправляет чёлку и я успеваю заметить на безымянном пальце правой руки обручальное кольцо. Точно такое же, как на моём пальце. Чёрт! Ребёнок мой, это моя жена? Ещё бы узнать, как их зовут. Спросить? Представляю реакцию женщины. Ребёнку, судя по цвету одежды, мальчику – всё равно. Он собирает кленовые листья и так увлечён, что никого и ничего не замечает. На меня похож, кстати, очень похож.
— Я..я вышел подышать свежим воздухом. А что? Ты куда с сыном идёшь? – произнёс я первое, что пришло на ум.
— Ира, на.. – сказал малыш, протягивая женщине листья красного цвета.
— У Артёма температура, мы шли в поликлинику. Ты что, ничего не помнишь? Мы за завтраком всё обговорили. Что с тобой, Игорь?
— А что со мной? Сейчас пойду на работу, – ответил я, вставая со скамейки. – До вечера?

Я подошёл к дороге, остановился, пропуская машины. «Зебра» далеко, метрах в ста от меня. Нет, переходить улицу в неположенном месте не стоит. Я иду вдоль дороги по тротуару, ощущая на себе взгляд Ирины. Жены, ну надо же! Мою «бывшую» именно так и зовут. Когда я оглянулся, «жены» и «ребёнка» возле фонтана не было. Я посмотрел на здание НИИМ-а, нашёл глазами окно девятого этажа. Озноб по телу и ступор: на меня смотрел Корнилов, собственной персоной, и улыбался.