Бывают люди, для которых выход за границы собственного комфорта настолько невыносим, что если им позвонить в плохом настроении или слезах, то ничего, кроме пожелания смотреть на мир позитивно, они предложить не смогут. Им страшно знакомиться с собственным «я» - они не прощают другим людям просьбу представиться.
Я как раз отношусь к этим другим. Отчаиваться, бояться и снова сиять взглядом — мой заезженный цикл. Может поэтому мы с ХАМом практически сразу прониклись друг к другу интересом. И приятельствуем до сих пор.
ХАМ - это сокращение от Хамовников Анатолий Михайлович.
Толя - очень сильный экстрасенс. Он не использует свой талант в коммерческих целях, и потому последние охотно уступают его целям духовного совершенствования.
Мне с Толей почти повезло. По какой-то непостижимо мистической причине он не ставит мне диагнозы, не задав уточняющих вопросов.
Но начиналось всё вовсе не так взаимоуважительно.
Мы познакомились в электричке Москва — Нара класса «Стандарт Плюс». Я ехала оформлять документы на наследство и первый раз поместила себя на оранжевое сиденье. Обычно я сажусь на зеленое. Иногда на синее.
- Вы действительно жадная или боитесь, что так подумают? - Спросил меня почти не ассциирующейся с кем-то телесным мужской голос.
Я не торопилась поднимать глаза. Мне потребовалось время, чтобы понять, хочу ли быть откровенной. Слава Богу, оно требуется до сих пор. Когда-то я мало думала о последствиях бесед с не очень близкими людьми. Да и с близкими тоже.
У моего попутчика были острые черты лица, слегка вздернутый, хоть и немаленький, нос и очень длинные ноги.
Он смотрел как бы сквозь меня. Его глаза не стали чёрными, но и противно-слёзной поволоки в них тоже не наблюдалось.
Толя был настолько талантлив, что не пробил ни эфирное, ни, тем более, астральное тело - я не почувствовала себя обесточенной.
- Не могу принять решение: продать ли дачу, поделив деньги со всеми родственниками, или подождать, чтобы переписать на будущих детей всех родственников в равных долях. Но на самом деле хочу оставить её себе, чтобы было где писать тексты.
- А от чего именно вы хотите откупиться, раздав деньги родственникам? - Неожиданно приятным тембром потревожил меня он.
Я почувствовала, что начинаю злиться.
- Только вот эту вашу любимую фразу о том, что в прошлом вы профессиональный аналитик, не произносите вслух больше никогда. Вы ведь знаете, что этим и крадёте силы, данные на писательство, - продолжил сосед.
- Спорим, у вас нет женщины? - прибегнула я к запрещённому приёму.
Настолько пошлому, что даже не стыдно.
Толя помолчал.
- Есть. Она не моя, но есть.
- Превосходно. Раз вы посчитали возможным читать меня без спроса, я имею право расспросить. Данные на писательство силы позволяют человеку оставаться
- Значит вы пока больше женщина, чем писатель, - прервал меня профессионал. - Раз интересуетесь чужими жизнями ради праздного любопытства, а не естественной самореализации.
- У вас всё только что наладилось или прямо с утра расстроилось - так, что вы испытываете интерес вмешать меня в ВАШУ жизнь? - Задала я второй недобрый вопрос.
- Я расскажу вам в ВАШЕМ любимом парке. Царицыно, Воробьёвы горы? - продолжал выпендриваться Толя.
- Почему не Измайловский лес или Коломенское? В Коломенском тоже есть холмы. - Поняв, что именно он увидел, я решила подыграть, но мысли о любимом месте уже пошевелились в сундуке моей памяти.
- Север. Я вижу север. Вас там кто-то обидел? Что случилось на севере?
- На Севере? Без понятия. Там Храмы вроде как восстанавливают. В июне этого года - преподобных Зосимы и Савватия Соловецких в Липовицах. В следующем году — Николая Чудотворца в Вельском районе и Владимирской иконы Божией Матери в Подпорожье.
- Я спросил про север Москвы. А вы мне начали рассказывать про мужчин, - серьёзно заметил мой сосед.
Я замолчала минут на восемнадцать. Мой попутчик меня не перебивал.
Потом стал разглядывать. Пристально.
Так прошло ещё полчаса.
- В общем, в воскресенье едем в ваш любимый лес. Я с вами делюсь кое-чем, достойным внимания, а вы благодарите судьбу за интересный материал. Замётано? - Закончил он словом из моего любимого фильма.
- В воскресенье? А не ваша женщина нам не помешает?
- Она из тех людей, которые никогда никому не мешают.
"Скорее всего, будет действительно интересно", - подумала я.
Мы встретились в 16.00 на станции метро Тимирязевская, но историю, которую он мне рассказал, легче изложить без диалогов, шуток и других отвлекающих короля от капусты продуктов. В конце концов, я имею право оставить свою собственную личную жизнь закрытой от читателя.
Софа, как нежно называл свою любимую Толик, была старше его на девять лет. За плечами - исторический факультет, в анамнезе - диссертация, в перспективах - спокойная жизнь с мужем, обожающим, как и она, путешествовать и учить других жизни.
Она родилась в католической семье, замуж вышла за того, кого хотела (потому что у католиков нельзя хотеть не замуж), со всеми вытекающими последствиями.
Муж был хорош собой, обладал повышенной стойкостью к жизненным неурядицам и достаточно высокой степенью жёсткости, которую, однако, удавалось прятать за вид богобоязненного человека.
К сорока пяти годам усталость Сони от повторяемости жизненных циклов достигла максимума. Череда научных трудов, как и поездок, раньше служившая антигистамином, превратилась в настоящий аллерген. Софье Викторовне стало не хватать кислорода.
В рамках одного из исследований её познакомили с терминами «фрустрация» и «депривация», и встреча с таким проницательным человеком, как мой главный герой, не заставила себя ждать.
Толе показалось, что он понравился Соне. Толя как-то в одночасье потерял интерес к фактам. Ему не было никакого резона думать, что их потенциально возможному счастью что-то может помешать. Поэтому о статусе объекта своего восхищения он просто забыл.
Надо отдать должное его спокойствию. Оно не основывалось на какой бы то ни было самоуверенности или твёрдом решении Толи, что Софья будет принадлежать именно ему, да еще и всегда. Он не видел собственное будущее так отчётливо, как прошлое незнакомцев - известная проблема экстрасенсов, подавляющее число которых становится, благодаря ей, ворующими чужую энергию шарлатанами.
Толя ничего ни у кого не воровал и даже не собирался - в чём и состояла его основная проблема.
Первый раз он прочитал Софью на первом же свидании, сидя напротив неё в кафе. Толя пошутил, что женщина обязана энергетически отвампиривать собственного мужа, чтобы отдавать энергию детям. Большинство женщин это понимают и реализуют. Но потому их, женщин, никак нельзя считать менее эгоистичными существами, чем мужчин. Как и ругать последних за желание улечься на диван, уткнуться в комп, сбежать на рыбалку или уехать на полгода на полюс.
Софа согласилась быстро, как соглашаются испытывающие сильную боль. Она даже не предприняла попытки защититься.
Второй раз был более вопиющим. Толя заявил Софе, что нет никого опаснее людей, много лет сдерживающих желание освободиться. Ведь рано или поздно оковы чувства вины падут - и не известно, какая гидра вырастет из женщины, преданной мужу исключительно из религиозного страха.
ХАМ заявил это в своём обычном стиле экстрасенсорного бубнежа под нос.
Но не рассчитал силу удара. Именно в тот период, как он делился своими наблюдениями, Софа перешагнула предел, до которого не молодеющей женщине молча и бездейственно хочется быть полностью свободной от сковывающих её правил.
Софа жила по ним, она им подчинялась. И узнав в Толе человека, который мог бы помочь вырваться, снова почувствовала, что не имеет на это право.
Забавно, но Софа великодушно простила Толе оба экзамена.
Простила в такой форме, что Толя влюбился нескончательно.
А за влюблённостью пришел и самый страшный страх.
Сначала не оказаться любовником.
Потом оказаться нелюбимым мужем.
Затем - окончательно стать не очень нужным другому человеком. Часто остающимся в одиночестве, пока оторвавшаяся половинка летает по миру.
И чем более страшными на бессознательном уровне становились для Толи эти вещи, тем более охотно он читал страхи окружающих его людей, и, естественно, чаще всего — любимой. Провоцируя Софу, чтобы она как можно быстрее сказала ему, что не уйдет от мужа, потому что он плохой друг и уж точно не нужен ей навсегда.
Однажды Толя сел за компьютер и написал Софе, что мужа надо жалеть. Муж много работает и очень устает. А она, Софа, всё-таки, женщина. Может работать и поменьше. Муж ведь — главное в жизни. И вообще.
Софа перестала встречаться с Толей.
Толя впал в тоску. Потом стал очень много работать. Особенно по ночам.
Что закончилось весьма закономерным образом.
Толе приснился Софин муж.
Муж выглядел уставшим. И утверждал, что ему, Толе, никогда не смочь понять, что на самом деле нужно Софе: какая забота, в какой форме и каком количестве.
Толя, посчитав, что это по причине инверсии реальной жизни, не смог смолчать и на этот раз. И зачем-то поделился своим сном с любимой.
Софа, которая никогда не писала Толе первая, сказала, что больше не ответит ни на одно его письмо.
Тогда Толя попросил её заблокировать почту.
А на следующий день увидел мою дачу.
Наша жизнь тем более устойчива, чем более изысканно и виртуозно мы умеем врать себе.
Скажем, человек, который делает замечание другому, не понимая, кому на самом деле оно адресовано, - намного непокобелимее человека, прекрасно понимающего, что любые замечания, без всяких исключений, делаются самим себе. И не существует недостатка в других, который, будучи идентифицированным нами, не являлся бы нашей, во всех смыслах слов, личной проблемой.
Если идентифицировали мы его с раздражением.
Или в безапелляционной форме.
Поэтому такое большое количество людей терпеть не может мистические темы. Большему количеству людей просто не выжить, если опустить туда хотя бы часть своей головы.
«Предположим, ты права», - пойдет на мировую очередной Толя. «Но как тогда быть с начальником цеха фрезеровщиков, с раздражением делающим замечания подчиненным, которые не в состоянии получить такую же ровную деталь, как он ? Только не говори, что остальные детали его жизни имеют рваные края».
А я и не говорю. Я вообще молчу.
Я и тогда, в своём любимом Тимирязевском лесу, молчала и думала. Очень громко молчала и очень осторожно думала.
Это насколько же надо быть религиозным человеком, чтобы травить партнёра именно той темой, благодаря которой он стал особенно дорог.
Это насколько же надо бояться, чтобы превратить самую светлую встречу своей жизни в прах.
Думала, всё думала. И молчала. Молчала.
Мне надо было дослушать Толю.
Потому что и ежу было понятно. Экстрасенс, даже слабый, никогда не попросил бы помощи у недомага — писателя, если бы ситуация не достигла критической точки.
Ведь Толя, такой уверенный в электричке Толя, на самом деле искренно и гордо попросил о помощи.
А я не из тех, кто имеет наглость отказаться от шанса сделать хотя бы что-то интересное в рамках своего понимания литературы.
Я выполню его просьбу.
Если ещё не поздно.
Толя обязал меня быть деликатной и ничего не писать о недостатках Софы: не придумывать их даже для завершения образа. Он мне о них не рассказывал специально. Потому что они не имеют никакого значения.
Толя попросил меня ни в коем случае не писать про секс.
Этот не слабый, в общем-то, мужчина, понимал: он испортил почти всё, что можно было испортить. И теперь требуется вмешательство какой-то другой энергии. Не столь разрушительной, сколь его дар.
И тогда я сказала ему главное.
Я могу написать всё ровно так, как было рассказано им. Никакой параллельной реальности, никакой комбинаторики факта с вымыслом. Полное отсутствие инверсий.
А могу назвать Толю Аполлинарией, а Софу, скажем, Ромой. Перевернуть сюжет обратной последовательностью. Поменять не только пол героям, но и обстоятельства, и время, и даже страну.
Но ничего абсолютно не получится, у меня совсем ничего не выйдет, если его желание быть рядом с Софой не приобретет самую необходимую составляющую — Силу.
И Толя, кажется, услышал меня. Хотя мы: что те, кто пишет, что те, кто читает (ангелы ведь читают по бумаге), - никогда не узнаем, кто именно, в чём и кому помогает.
И помог в тот раз.
Сегодня я иду пить чай к ним домой. Я хожу к ним раз в месяц, второго или третьего числа. Помирились они первого.
Софа готовит лучше меня. Потому что одно дело - салаты и мясо, и совсем другое — советское консервирование.
Она ставит ближе к моей левой руке банку земляничного варенья, к правой — варенья из венгерской сливы и протягивает две чайные ложечки.
Она всегда улыбается, когда я прихожу.
Толя держится достойно. Он не даёт нам заметить, что лично ему даёт женская энергия.
И тогда я перехватываю взгляд его женщины. А, перехватывая, понимаю: счастье может быть огромным. Оно может быть безграничным.
Но только если его не бояться.