Самое лучшее танго

               
Майя  быстрее всех прыгала на скакалке, лихо делала "двойные" с подскоком, "крест-накрест", и самые сложные - двойные "крест накрест".
Резиновый жгут слушался её, выписывая восьмёрки, змейки, и сложные полукруги.

- 167, 168,  - отсчитывала ребятня.

- Я могу "до двести"!! - хвасталась Майка, - И "до триста"!

Но, все же, останавливалась, потому что всем надоедало считать.

В школе Майя первая писала задание, правильно делала нажим, отчего буковки становились жирные, упитанные, вставала и несла учительнице.

- Да ты сиди.. Еремеева, - просыпалась Анна Ивановна. - Сдашь в конце урока.

Майя сидела, таращила глазки, ерзала, показывала, что готово, что написала, что первая.


                *******



В институте  Майку не любили, хотя была со всеми, всегда, на всех гулянках, на танцах, стояла "у стеночки", и Пестов не подходил, проходил мимо, чуть задержавшись, раздумывая словно...
Тогда Майя не дышала.
А раз сама пригласила  Пестова, прижалась в танго, "белом танце", (вот удивилась себе!), а Пестов подумал - и отодвинулся назад, высвободился, стал смотреть в сторону. И Майе казалось, что она танцует в вате, в тишине, и она видела ухо Пестова, большое и белое, в темноте. Это танго Майя не забывала никогда.

Зато утром Майка была в профкоме, она вообще, всегда первая была - на субботнике работает курс, или группа - она уже в профкоме, докладывает, что, дескать, работаем, все хорошо. Или преподавателю -" Вы хотели Скворцова. опросить." - напоминала, улыбалась. А не любили за это, выскочка, говорили, "Что, наша Москва Майская уже донесла?"- смеялись.

Потом пошла Майя по комсомольской линии, ей нравился запах новой полированной мебели, она раскладывала блокнот, карандаш, ручку. Подчеркивала важное, стала вопросительные знаки. Сшила строгий костюм.

И замуж Майя  вышла по любви, ну, сама так считала, и, даже, "отбила", говорили, у "одной". Так вот ходила в дом, обаяла родителей, строгала борщи, интересовалась здоровьем, и, как-то, незаметно, стал Егор мужем, и, кажется, сам опомниться не успел.  И Майя гордилась.

А вскоре вышла Майя Андреевна Еремеева на замдиректора по идеологической части на одном из заводов, много читала, вечерами корпела над докладами, высунув кончик языка.
Егор писал диссертацию.
Но тут грянул гром, громочек. Прямо среди ясного неба.
Стали в доме звонки происходить, и Егор как изменился, побледнел весь, рассеянный стал, умная Майя почуяла - беда, беда пришла.

Она шла к сопернице (то была бывшая подруга Егора, Лена), наготове, пахло мебелью, и карандаш наточен, словно копьё.
Майя, сидела на тубарете, вглядываясь, вгрызаясь в маленькое личико Лены, тыкала острым карандашиком, прямо в Ленкино сердечко, делала пометки, ставила восклицательные и вопросительные знаки, подчеркивала двойной чертой, оставляя рваные раны, как на бумаге.
Леночка всхлипывала, маленькие сережки покачивались на прозрачном ленкином ушке.
Майя всомнила большое ухо Пестова на танцах, сжала, сломала карандаш:
 
- Вперёд, двойной перекрестный! - приказала себе Майя.

И  усилила наблюдение, дочке завязывала яркие банты, достала по блату немецкий пеньюар, а вечером зажгла свечи, раскидала по хрустящей простыне лепестки.
Это должно быть лучшее её танго, самое лучшее!

Майя была на высоте, она вела Егора, выделывала сложные фигуры, крутила восьмеркой, и Егор, растерянный, с прилипшим лепестком на спине, прятал глаза за завтраком.
Майя торжествовала.
Она опять первая!
Банты  "до неба", у дочки, и Майя, бледно-загадочная, с сияющими глазами,  покидала квартиру, в строгом костюме, черных лодочках, покачиваясь на волнах любви, как в лодке, но, как всегда, готовая  идеологически настраивать, напутствовать молодежь на вверенном ей производстве.



                *******



Когда Майя возвратилась домой, на "служебке", её ждала записка:

"Я УХОЖУ НЕ ЗВОНИ НЕ ХОДИ". Написал  Егор её карандашом на салфетке.

Майя расставила запятые и заплакала. Она терзала записку, залила её слезами, нюхала, ей казалось, она пропитана соперницей, её слюной, это Ленкой,  с маленькими ушками, с блеклыми  камушками в цепких, золотых лапках,  бледной, похожей на моль.

Утром маленькая Анюта стояла под дверью Лениной квартиры, нажимала звонок, с двумя косами, с туго вплетенными, коричневыми траурными бантами. Майя - в профкоме Егоровского института, заплаканная, с кучей грамот, благодарностей, и семейных фотографий.



                ******



Через месяц Егор вернулся, Майя приняла его без слов, да и он ничего не говорил, тусклый, только диссертация, и Анютка на коленях.

- Может, это и есть счастье? - думал он.

Анютка прыгает на скакалке, говорит, допрыгивает "до двухсот".

- Я могу "крест-накрест", папа. Смотри! - и Егор улыбается, и любуется, на шуструю, симпатичную Анечку. Как она выворачивает смешно ручки, напрягается, и высовывает кончик языка.