Каждый человек который стал пацифистом имеет свою трагическую историю, связанную с жестокостью и насилием. Есть такая история и у меня. История о которой я молчал больше двадцати лет. Точнее не история, а часть жизни. Из моего нынешнего окружения никто об этом не знает, кроме семьи. Все эти годы я много думал о том почему оказался участником этих событий и почему именно мне суждено было, в последствии, остаться в живых. На многие эти вопросы ответов я не нашёл до сих пор...
Читателей предупрежу сразу – в этом рассказе не будет интересного литературного сюжета, он будет написан в самом простом мемуарном стиле. Здесь не будет динамично развивающихся событий и ярких героев. Этот рассказ – подготовительный этап к написанию романа и выражает его главную сюжетную линию.
Пик событий, которые я описываю, пришелся на середину девяностых. Преступность в городе где мне довелось жить была развита, а я к тому же жил в самом преступном его районе. На улице у нас правили воровские законы и понятия. Вне этих законов в подростковой среде жить было нельзя. Либо ты активно участвовал, либо был изгоем и подвергался насилию. Третьего было не дано.
Для тех кто не понимает что такое воровские законы и понятия и чем они отличаются от общечеловеческих, объясню разницу. Точнее я опишу сейчас те правила и законы, которые были на улице у нас, они очень близки к воровским с небольшими вариациями и отличиями. Согласно этим понятиям, воровать хорошо, но нельзя воровать у людей своего круга, это категорически осуждается. Грабить, заниматься мошенничеством – весьма почётно. Допустимо убивать людей не входящих в ваш круг по любым причинам, а также входящих, в случае если они оскорбили тебя некоторыми недопустимыми словами или действиями. Употребление наркотиков не возбраняется. Находиться в местах не столь отдаленных очень даже почетно, а вот желание работать уважения в этой среде не добавит. Категорически осуждается изнасилование несовершеннолетних, да и в целом изнасилования не приветствуются, подобное допускается только в отношении лиц своего круга, грубо нарушивших их законы. Нельзя употреблять в отношении своих некоторые слова и предпринимать некоторые действия. Например, за употребление слов «козёл» или «обидеть» могут серьезно наказать. Наказать могут также, например, и за невыполнение обещания или за необоснованное высказывание в адрес какого-либо представителя своего круга. Как правило провинившийся расплачивается деньгами или ценными вещами, после чего навсегда теряет любые права в этом мире. Их называют «косячниками» и в их отношении после этого уже можно делать всё что угодно. Это поверхностный обзор, на самом деле правил очень много, но в целом, надеюсь, их суть ясна.
Наш город делился на районы, какие-то из них были дружественные, какие-то враждебные друг другу. Сами районы делились на сферы влияния банд, которые распространялись обычно на десять-пятнадцать многоэтажных домов. Каждую неделю между районами проходили так называемые "бакланки" - массовые драки, в которых участвовало до трехсот человек с каждой стороны. Но в начале девяностых эта традиция сошла на нет, вражда между районами заметно снизилась и сосредоточилась на вражде между городскими и приезжими из области.
Всю подростковую среду условно можно было разделить на четыре касты. Первая, самая привилегированная - члены банды, держащей данную часть района, их обычно было от десяти до двадцати человек. Вторая каста - те кто не входил в банду, но был близок к ним и пользовался их уважением, таких было обычно процентов двадцать от общей массы подростков. Третья каста пользовалось меньшим уважением. Они были разрознены и нередко подвергались нападкам и издевкам со стороны первых двух каст, но если возникал серьезный конфликт, то обычно могли собраться силами и хоть как-то себя защитить. При этом в остальное время вели себя тихо, ни во что не вмешивались и ходили по улице с определенной опаской. Таких было процентов сорок. Четвёртая каста было самой бесправной. Это были так называемые "косячники" (те кто за провинности расплачивался деньгами), либо люди совершенно не способные себя защитить, либо вообще «опущенные» – те кого изнасиловали по какой-либо причине. Их было тоже примерно около сорока процентов. Каждый раз попадая в окружение подростков из первой и второй каст они подвергались жестоким нападкам и издевательствам. Их избивали, заставляли воровать вещи и деньги из дома и всячески унижали. Их жизнь была похожа на ад.
Мой старший брат – Максим, когда ему было одиннадцать лет, а мне семь, уже входил в группировку. Впоследствии она стала одной из самых грозных в нашем районе на следующие десять лет. Я соответственно, входил в неё тоже, правда в роли «сына полка», потому что был самым юным её членом. В основном же там были уже довольно взрослые парни, которым было по двенадцать-четырнадцать лет. Уже тогда они занимались гоп-стопом, вымогательством и отличались особой жестокостью. Но о наших похождениях узнала мама и запретила брату с ними общаться. К моему большому удивлению он послушался. Этот поступок опустил его из первой касты в третью на много лет, к тому же бывшие друзья затаили на него обиду.
Мой брат вообще часто слушал родителей. Также он избегал шумных компаний, не старался любой ценой завоевать авторитет и по возможности держался в стороне от тех кто пытался это делать. В результате нередко к нему приставали на улице те кто были выше статусом и не всегда вели себя по отношению к нему уважительно. Брат относился к этому спокойно. У него было много увлекательных интересов и друзей, и не настолько уж и сильно его задевали. Но для меня это было унижение. Много лет спустя я понял, что его поведение было поведением самого нормального человека, но на тот момент я воспринимал это как жуткую слабость. К тому же это отражалось и на мне. Ровесники меня уважали, никто не мог безнаказанно сказать мне что-либо грубое, но вот ровесники брата по инерции пытались задевать и меня. Допускать неуважительного отношения к себе я не хотел потому что если давать слабину это нарастало как снежный ком и поэтому часто вступал в конфликт. С подростками которых было много и которые были на три-четыре года старше. Заступиться за меня было некому. Брату я не жаловался потому что знал что он особо помочь не может, наоборот, этим я бы только подставлял его. Такое положение вещей я воспринимал очень болезненно.
Мне было одиннадцать. Однажды в дверь нашей квартиры постучали. Дома мы были вдвоём с братом. Жили мы на первом этаже и в окно он увидел кто пришел. Брат попросил сказать, что его нет. Пришёл высокий парень лет восемнадцати с с соседнего района по кличке «Сухой». Видел я его впервые. Брат не был ему ничего должен и не было у них никаких конфликтов ранее. Наверняка он хотел попросить закуски, может быть бухали рядом, или что-то вроде того. Я вышел и сказал что брата нет дома. Тогда он вызвал меня вниз на лестничный пролёт. Я вышел. «Брат дома?» - еще раз спросил он. Я ответил - «Нет» и он вдруг резко ударил меня в лицо. Я попытался ответить ударом на удар, но силы были явно не равны. «Брат дома?», - спрашивал он и после каждого вопроса со всей силы бил меня в лицо. «Нет» - отвечал я сжимая губы. Когда я упал, он пинал меня ногами. Спустя несколько минут он ушёл также неожиданно как и пришёл. К слову, встретились снова с ним мы лишь спустя семь лет и я наказал его за это детское унижение. Я вернулся домой, посмотрел в виноватые глаза брата – он даже не слышал того что происходило в подъезде и пошёл в ванную мыть окровавленное лицо. Это был тот редкий случай, которых было два или три на моей памяти, когда я плакал. Плакал не от боли и не от обиды. Плакал от того что мне было безумно стыдно за брата. Тогда я понял, что сделаю всё чтобы никогда и никого на улице не бояться.
Через год после этого, к слову, свой авторитет брат восстановил. Произошло это следующим образом. У него была компания друзей из пяти-шести человек. Это были спокойные неконфликтные ребята, которые хорошо учились в школе и никуда особо не вмешивались. У одного из них произошёл конфликт с местной бандой. Выяснять отношение ушли в лесопосадку. Началась драка. Максим с товарищами встали на защиту своего друга. Их было четверо против десяти, но противостояние было равным. Брат и его друзья были спортивными, а члены банды хоть и являлись их ровесниками, но уже много лет курили сигареты, анашу, употребляли алкоголь, и физически большинство из них было слабее. Никогда не забуду свой восторг и гордость за брата в тот момент. Я бегал вокруг, кричал – «бейте их, бейте!», подбегал, сзади, со всей силы бил кого-нибудь ногой, за мной гнались, я убегал, потом возвращался и снова бил. Мне очень хотелось чтобы Максим с друзьями победили. Затем кто-то из дома напротив вызвал милицию и драку разогнали. Почти сразу же разборки продолжились, но в драку на компанию моего брата уже никто идти не решался и вскоре конфликт закончился миром.
А вскоре он отличился снова. Были очередные «бакланки». Это был тот редкий случай, когда наши проиграли, но брат не убежал – он в одиночку долго держался против лидера враждебного района по кличке «Слон» - двадцати двухлетнего здоровенного парня, имя которого гремело на весь город. Самому Максиму тогда было пятнадцать. В итоге его запинали, разбили бровь, было много крови. После этого на брата все, даже самые отмороженные беспредельщики, смотрели с уважением. Соответственно, и ко мне уже никто из них после этого не приставал.
Но всё это было чуть позже, а до этого момента мне приходилось доказывать своё право ходить с гордо поднятой головой. Завоёвывать авторитет в кругу старших, чтобы они меня не трогали, было непросто. Вот, например, одна из историй. Мне было всё также одиннадцать лет. У моего брата был приятель и одноклассник по кличке «Змей». Сейчас мало кто помнит об этом человеке, он давно умер. Впрочем, как и почти все о ком я упоминаю в этом рассказе. Но тогда «Змей» был большим авторитетом среди своего возраста в нашем районе а также в школе. Я учился в четвёртом классе, а он в восьмом. «Будешь с ним драться?», - ни с того ни с сего, встретив меня в одном из проходов, предложил «Змей», указав на высокого шестиклассника. «Да» - ответил я. То же самое ответил и шестиклассник. Отказываться было нельзя – это сразу же переводило тебя в статус человека второго сорта. Мы начали драться и я победил.
В каждом классе у нас были «шишкари» начиная от первого до последнего. Первый «шишкарь» - тот, кто бьёт всех, второй – тот кто бьёт всех, кроме первого и так далее. Моя драка с шестиклассникам «Змею» понравилась. Узнав что мой соперник был в своём классе третьим «шишкарём» на следующей перемене он предложил мне драться со вторым из того же класса. Было страшно. И драться я не любил: мне всегда было жаль человека которого я бил. Но отступать было некуда и я, пусть с трудом, преодолевал страх и заставлял себя бить со всей силы. Поэтому и выигрывал. На следующей перемене я побил и второго, а затем и первого «шишкаря» из того же класса. А потом были другие и так продолжилось в течении десяти дней. «Змей» и его приятели приходили ко мне на переменах и после школы и стравливали меня со всеми кто попадался нам навстречу. Для них это было развлечение. Я понимал это и в какой-то степени это было унизительно, но отказываться было нельзя и я делал вид что мне без разницы чем заниматься: драться или курить в туалете, а если драться, то всё равно с кем. Тот отрезок времени я с внутренним содроганием. Каждый день я дрался по шесть, восемь или десять раз. После шестиклассников пошли семиклассники, потом восьмиклассники. В 8 «Б», например, я стал 6 «шишкарём», в 8 «Е» победил пятого, а в 8 «В» даже дошёл до третьего. И всё никак не проигрывал, хотя соперники были старше на три года и физически, как правило, намного мощнее. В большинстве случаев, думаю, я побеждал исключительно из-за того что у соперников не было на меня злости, а без этого им было трудно по-настоящему сильно ударить. А когда злость появлялась, было уже поздно. На десятый день я впервые подрался вничью. Моим соперником был пятый «шишкарь» из 8 «Г» - парень на голову выше меня и физически намного сильнее. Мы разбили друг другу носы и оба одновременно от боли заплакали. А на следующей перемене меня стравили с первым «шишкарём» из того же 8 «Г». Это был мой тёзка. В отличие от других восьмиклассников он был не выше меня и особо не отличался физической мощью. Но дрался он очень хорошо. Дрались мы минут десять, тогда как обычная драка занимала минуты три. Я проиграл. Было больно и обидно. Но после этого от меня отстали и больше ни с кем не стравливали. А старшие, кто был свидетелем этих событий или кто об этом слышал, стали меня уважать. Подобных ситуаций было много, но останавливаться на них не буду. Всё это всего лишь начало.
Примерно в это же время я впервые попробовал курить анашу. В городе её было много, стоила она недорого и курили её практически все. Сначала, естественно, это начал делать мой брат, а поскольку отношения у нас с ним были доверительные и довольно равные, то вскоре это стал делать и я. Почти сразу же это вошло в привычку и стало обыденностью: курили её мы каждый день по несколько раз. Это было для нас нормой, впрочем, как и для всего нашего подросткового окружения.
Спустя три года, когда мне исполнилось четырнадцать, мы создали собственную банду. Произошло это при следующих обстоятельствах. В то время на каникулах школьников часто отправляли в рабочие лагеря. У нас в школе в том году школьников никуда не отправляли, а вот в соседней школе, где учился мой друг Димка, отправляли. Делать в городе летом было нечего и я напросился с ним. Сейчас мне кажется странным что на это согласились учителя, ведь это дополнительная ответственность, и что на это согласились мои родители, но в то время это было нормально. Нас, около ста человек подростков, на месяц в отдаленный район области и поселили во вполне достойной гостинице. Казалось бы – всё было хорошо, но был один серьёзный минус: для местных вход в гостиницу почему-то был свободный. Учитывая вражду между городскими и деревенскими ничего хорошего это не предвещало. В первые же дни местные взяли городских в оборот: кого-то били, у кого-то забирали деньги. Дошло до того что они стали ходить по комнатам и отнимать понравившиеся им вещи. Естественно трогали только парней, девушек не обижали. В этот момент отношения в коллективе приехавших парней начали очень сильно меняться. Друзья вдруг переставали быть друзьями, неприятели наоборот сходились, одни теряли уважение одноклассников, а другие наоборот его приобретали. Причина была в том что одни молча терпели унижения и боялись, другие до поры до времени терпели, но когда унижения переходили границы, всё же давали отпор, а третьи не давать себя в обиду и готовы были драться даже в одиночку против толпы. Последних оказалось одиннадцать человек, включая меня. Уже на третий день мы все переехали в три дальних комнаты и держали оборону вместе. Сначала нам было сложнее чем другим, потому давить начали именно нас. Закончилось это несколькими групповыми драками, после чего местные трогать нас перестали и даже начали с нами нормально общаться. И полностью переключились на тех кто не мог за себя постоять. Среди них, к сожалению, оказался и мой друг, с которым я приехал. Мы не заступались за них. Зачем? Заступишься, а они потом будет стоять, смотреть как толпой бьют тебя и даже не попытаются тебе помочь… Более того, мы тоже перестали их уважать.
Вернулись домой мы уже сплоченной командой. Средой обитания выбрали дворы в десяти минутах ходьбы от моего дома, где жили большинство из парней. Собирались мы каждый день. Целью было общение и добывание денег. Почти каждый день толпой мы ходили в другие районы заниматься гоп-стопом, кроме того у нас постоянно были какие-то разборки и конфликты. Естественно, каждый день выпивали и курили анашу. Также в подконтрольном нами районе находилось несколько общежитий, и мы постоянно вылавливали там приезжих из области, били и забирали у них деньги и вещи. Жизнь у нас была насыщенной и не скучной.
А через пару месяцев я ограбил первую квартиру. Точнее - дом. Один из моих друзей переехал, дом продали, новые хозяева перевезли вещи, но сами еще не заселились. Этим мы и воспользовались. Сначала зашли вчетвером, взломали двери и набрали по огромному мешку вещей. Затем вернулись уже вдвоём и набрали по мешку снова. Тогда нам повезло впервые – не успели мы отойти и на сто метров, как приехали хозяева. Но мы были уже в темной части улицы и нас не увидели. Хозяева были предпринимателями и улов, по нашим меркам, был очень богатым. Мы взяли очень много новых вещей, бытовой техники, золотых украшений и даже деньги. Два месяца мы ни в чем себе не отказывали. Но нас искали и однажды даже едва не вышли на наш след. После этого мы решили работать исключительно вдвоём. Мой подельник не имел отношения к банде в которую я входил, хотя и был знаком с ними.
Следующую квартиру мы ограбили через два месяца, потом другую через месяц, затем это повторялось снова и снова. Мы выбирали дома и квартиры исключительно обеспеченных хозяев, и каждый раз основательно готовились: узнавали график живущих, изучили места где обычно хранят ценности. Нередко удавалось подобрать ключи, благо у моего отца была целая коллекция из нескольких тысяч ключей и у нас в руках были почти все возможные, на то время, варианты. Кроме того мы научились пользоваться специальными отмычками и у нас это неплохо получалось. Действовали мы продуманно: работали в специальной обуви с подошвой на два размера больше чем у нас был для того чтобы запутать следы, всегда пользовались перчатками, ворованные вещи дома никогда не хранили, а продавали их исключительно в других городах. Бывали, конечно, и неудачи. Однажды грабили частный дом. График хозяев мы знали, утром с двух сторон квартала проследили как они уехали, встретились у дома, быстро перебрались через забор и начали взламывать замок. И вдруг раздался голос – «А что вы тут делаете??». Приглядевшись к окну мы увидели внутри дома удивленного мужика в трусах и быстро ретировались. Оказалось, что к хозяевам приехали гости. Нам повезло что мы не успели открыть замок и попасть внутрь, у нас было оружие и неизвестно чем это могло закончиться. Также нам повезло в том что гости не догадались спрятаться и вызвать милицию .
Мы с другом очень гордились собой. По воровским понятиям грабить квартиры было весьма почетно и, учитывая то что делали мы это безнаказанно два года, мы себя чувствовали героями. Особенно на фоне наших сверстников, которые в подавляющем большинстве, действовали непродуманно и попадались на первом или втором ограблении. Нашей мечтой было – ограбить банк и мы реально к этому готовились: уже знали какой именно банк будем грабить, продумывали план и собирали информацию. Но ситуация изменилась и в ограблении банка вскоре уже не было уже никакой необходимости.
Мне было шестнадцать, когда наша банда почти распалась. Несколько человек к тому времени погибли, ещё нескольких посадили, другие переехали в другой район или просто откололись. Нас осталось всего шестеро. Мы уже не были такой грозной силой, выживать среди других банд стало сложнее и мы начали искать варианты усиления. И вскоре нашли – в нашем районе была такая же полураспавшиеся банда, только старше – им было по двадцать лет и более. Мы объединились. А спустя некоторое время на воровском сходняке, куда имели доступ наши старшие пацаны, возник вопрос по новому городскому рынку. Его хозяин перестал делиться с общаком и его нужно было поставить на место. Наши ребята ухватились за эту тему и вызвались решить вопрос. Сделать это было непросто: хозяин рынка имел славу жестокого лидера и хорошо сколоченную банду. Несколько недель потребовалось нам на обдумывание плана и подготовку. Затем была война. А ещё через неделю рынок стал нашим. Перемены мало кто заметил, только из города тихо навсегда исчезло несколько человек, причем, как с их стороны, так и с нашей, а также деньги на рынке стали собирать другие люди.
Рынок был огромный и постоянно рос. По нашим меркам это было золотое дно. Часть выручки мы отдавали в общак, часть делили между членами банды в качестве зарплаты, остальное тратили на общие нужды: совместные развлечения, машины, оружие и просто откладывали на чёрный день. Затем по согласованию со смотрящими мы начали брать под контроль точки барыг продающих наркотики и сутенеров, которые плодились в то время как грибы. Затем стали крышевать некоторых легальных предпринимателей и этот список постоянно рос. Много было в этот период конфликтов и жестокости. Однажды в драке мне едва не воткнули в грудь нож. После этого меня стали беречь и на самые жесткие разборки старались не брать. Причина была в том, что я оказался неплохим стратегом. Обычно в то время в нашей среде проблемы решались просто – взяли стволы и пошли «мочить». Как правило это заканчивалось плохо для обеих сторон. Я же продумывал комбинации, которые помогали решать вопросы тихо и без крайних мер. Пацаны это ценили.
Казалось бы, у меня всё было хорошо и я всё еще гордился собой, ведь по понятиям я делал всё правильно. Но вот в душе почему-то было плохо. Мне казалось, что всё это происходит не со мной, что я просто наблюдаю за всем этим в кино. И ещё почему-то стало неприятно смотреть на себя в зеркало. Но что со мной происходит, тогда понять я не мог.
В тот период, в шестнадцать с лишним лет, я начал колоться и вскоре подсел на иглу. Сначала кололся в удовольствие от случая к случаю, а спустя полгода уже без этого не мог. Наркотики поднимали настроение и мир вокруг казался светлее. Так продолжалось два года.
Закончилось всё это неожиданно и очень страшно. Мне было уже восемнадцать. К тому времени трети моих друзей уже не было в живых: кого-то убили в конфликтах и драках, кто-то умер от передозировки, одного парня убили в милиции, ещё один друг покончил собой, другой утонул, один разбился на машине. Теперь я понимаю почему все они умирали: у каждого был свой предел грязи, которую они способны были вынести. Когда чаша переполнялась, они умирали. По самым разным причинам. Грязь это жестокость, боль, страх, ненависть и другие негативные эмоции. К восемнадцати годам чаша переполнилась и у меня. Я всё ещё не понимал что со мной происходит, но уже чувствовал что если я что-то не поменяю в своей жизни, жить мне осталось недолго. Как именно умру я не знал, но в том что это скоро произойдёт сомнений у меня не было. Банда, к слову, пополнялась новыми членами и наше общее количество примерно в двадцать человек оставалось неизменным.
В то время в городе быстро набирала силу одна опасная группировка. Она, в отличие от нас, пренебрегала воровскими законами и жила по одному основному для них принципу – кто сильнее, тот и прав. Организаторами этой группировки были бывшие КГБшники и менты. Рядовыми бойцами были сплошь бывшие спортсмены. Они отличались особой жестокостью, безупречной продуманностью действий и военной организацией. Никто не мог им противостоять. И вот наступил момент, когда в сферу их интересов попал и наш рынок.
Когда мы об этом узнали, наша судьба уже была решена. Я знал, чем это закончится и предложил пацанам разделить деньги и разбежаться. Но я также знал, что никто на это не согласиться, ведь это означало бы конец репутации банды и каждого его участника в отдельности. Сейчас я думаю, – «Какая это мелочь – репутация по сравнению с жизнью», но на тот момент я их понимал. Интересно, если бы они знали чем всё закончится, думали бы они об этом?
Нас спровоцировали на активные действия, объявив открытую войну. Благодаря предательству человека из нашего окружения нас заманили в ловушку из которой выбрались лишь единицы, в том числе и я. Но ненадолго, потому что оставшихся уже ждали каждого у дома. Ни их, ни их трупов больше никто никогда не видел. А мне в ту ночь повезло второй раз.
На неделю я осел на дно, а затем мы всей семьей навсегда уехали. Больше я в том городе не был никогда. Родители имели там хороший бизнес: асфальтовый завод, часть кирпичного завода, должны были вскоре открывать банк, благодаря связям планировали выкупить крупное торговое помещение за счёт беспроцентной ссуды, которая бы окупалась в течении полугода. Но асфальтовый и кирпичный завод были еще не в собственности, в силу ряда причин выкупить их можно было только через год и поэтому они их просто бросили. Приватизировали их потом совсем другие люди. Вариантов у родителей не было: поскольку до меня не добрались и искать меня бы продолжили ибо я был опасным свидетелем, уезжать из города нужно было и им. На новом месте открыть ничего серьезного они так и не смогли. Переезд оказался для них серьезным ударом. Впрочем, если бы я погиб, то уезжать им нужно было всё равно пусть и не так быстро ради брата, который хоть и не был членом какой-либо банды, но тоже сидел на игле и уже основательно влез в криминал.
Первое время у меня была сильная наркотическая ломка и ни о чём думать, кроме боли, я не мог. Затем стало немного легче и я понял как много во мне изменилось. Те негативные ощущения, что на уровне подсознания накапливались годами, но которые ранее удавалось сдерживать, теперь вдруг захлестнули меня и стали совершенно неуправляемы. У меня появилось полное неприятие себя и едва ли не ненависть. Настолько сильные, что я не мог смотреть на себя зеркало, это вызывало у меня почти физическую боль. Я осознанно ощутил огромное чувство вины, перед теми с кем был жесток и кого обижал, а таких людей было немало. Кроме того появились жуткий страх, постоянная тревога и чувство опасности. Причём, это был не страх чего-то конкретно, а страх живущий своей жизнью совершенно независящей от ситуации и от меня. Любые же другие чувства и эмоции во мне совершенно умерли, я не чувствовал больше ничего. Мой дедушка, который тогда переехал к нам из другого города, хотя и не знал причин, но чувствовал это. Иногда он называл меня «живым трупом» и был совершенно прав. В результате своего состояния я полтора года не мог выходить из дома. И ещё в голове постоянно возникали глаза полные страха, боли и отчаяния и от этого не могло спасти даже затворничество. Я с детства любил смотреть людям в глаза и пытался понять что за ними. В критической ситуации они особенно выразительны и легко запоминались. В итоге на долгие годы это стало моим кошмаром.
Жить с этим было невыносимо, и я стал пытаться выкарабкаться из этого состояния. По много часов в день молился, часами мысленно просил прощения у людей которым сделал больно, занимался аутотренингом и очень много занимался медитацией. На это всё у меня уходило по шестнадцать часов в день. Проходили месяцы, но результат был небольшой. Единственное, в чём наблюдался явный прогресс – в переоценке ценностей. Я понял, что во мне столкнулись два мировоззрения и это меня сломало. Первое – мировоззрение воровского мира, которое говорило: воруй; грабь; убивай. Второе, которое я подавлял в себе – общечеловеческое, которые говорили: не укради и не убий и относись к другим так как хочешь чтобы относились к тебе. Ситуацию усугубляло то что я болел. Постоянно держалась небольшая температура, многие продукты я почему-то не мог кушать, не мог заниматься и физическими упражнениями – становилось плохо. И ещё похудел до 55 кг. Я думал, что это из-за наркотиков и скоро пройдёт.
Спустя полтора года встал вопрос чем заниматься дальше – идти в армию или, может быть, учиться. Я понимал что физически к армии не готов и выбрал второе. Из школьной программы я ничего не знал так как в школе даже домашнее задание не делал с четвертого класса. По гуманитарным предметам мне ещё более ли менее было проще, так как я много читал, а вот в точных науках не разбирался совершенно. Тогда мне пришлось заставить выходить себя из дома для того чтобы заниматься с репетиторами. Каждый выход из дома первое время был для меня настоящим испытанием. Но учиться оказалось довольно интересно и у меня получалось: за восемь месяцев с нуля я прошел школьную программу по алгебре, геометрии, физике и русскому языку и успешно сдал экзамены в инженерную академию и поступил на специальность – инженер-электрик.
Сначало мне было очень некомфортно в новой среде. Вокруг меня были дети на три года младше. Они не курили, не ругались матом, не дрались, хорошо учились в школе и слушались своих родителей. Я чувствовал себя рядом с ними неандертальцем. Правда, к тому времени уже м мое поведение сильно изменилось. Я не курил, не пил, не употреблял наркотики, не матерился, не ходил на дискотеки и хорошо учился. К тому чтобы взять чужое или что-нибудь украсть я испытывал физическое неприятие, которое осталось, кстати, до сих пор. Ударить человека я тоже не мог, не мог даже просто нагрубить – буквально не поворачивался язык. Бывало, когда кто-то из сокурсников строил из себя блатного и пытался меня задеть. В эти моменты от мысли что это не я - то быдло, которое ради прихоти обижает других, мне становилось так радостно, что я невольно начинал улыбаться. Не знаю что было в этой улыбке, но почему-то любой конфликт всегда заканчивался на ней. Оппонент просто отходил и больше никогда меня не трогал. Почему так всегда происходило, я не понимаю до сих пор.
Поступив учиться я по-прежнему занимался медитацией, много молился и продолжал делать всё то же что и раньше. И постепенно мое психологическое и духовное состояния заметно улучшились. Но физически я чувствовал себя не очень хорошо. Когда мне было двадцать два, я решил обследоваться. Почти сразу у меня обнаружили гепатит С и положили в гепатологический центр.
То, что со мной что-то серьёзное я понял через несколько дней, когда медсестра с которой я познакомился, красивая очень юная девушка, встретив меня в коридоре, вдруг заплакала и убежала. Той же ночью она дежурила. Я подошёл к ней и она, после небольшого сопротивления, рассказала что у меня рак печени и даже показала медкарту. Врач, по её словам, был удивлён что я до сих пор жив и дал мне не более двух месяцев жизни.
Сначала я испытал шок, но он был недолгим. Прислушавшись в себе, я понял что не умру. К тому времени мне было уже намного лучше чем четыре года назад. Врачи с родителями решили ничего не говорить мне и даже сделали другую медкарту. Это было разумно, как правило знание о болезни убивает больше чем сама болезнь. Тем более в моём случе лечить рак было уже поздно. Мне назначили дорогущее лекарство для того чтобы перевести вирус в неактивную форму и хотя смысла в этом особого уже не было, родители купили его и я даже прошёл курс лечения.
После возвращения из больницы я перевелся на заочное, и стал заниматься своим любимым делом – писать картины на выставки и на продажу. Затем пошёл работать журналистом. Я, конечно, болел и физически мне было тяжелее чем обычному человеку и приходилось постоянно работать над собой, но внешне я жил совершенно нормальной жизнью. Прошёл год, потом второй. А затем в моей жизни произошло ещё одно чудо – я встретил женщину, народную целительницу, которая вылечила мою болезнь. Точнее у меня остался только гепатит С, и то в неактивной форме. Много чудес я видел в её доме и я далеко не единственный кому она помогла. С тех пор прошло уже почти двадцать лет.
В городе, где я жил в юности, в течении двух лет после моего отъезда, подавляющее большинство моих знакомых и приятелей стали наркоманами. В то же время там появился ВИЧ. Кололись тогда все одними шприцами и в результате заразилось большинство. А затем появились химические аналоги наркотиков, которые разрушают мозг человека в несколько раз быстрее чем естественные и вызывают более сильную зависимость. Всё это привело к тому что из моих знакомых того периода, а это было несколько тысяч человек, в живых остались единицы. Целое поколение в конкретном городе в конкретном районе просто вымерло. Думаю, что и в других районах и в других городах России ситуация похожая. По сути вымерло целое поколение. И это по-настоящему страшно. Почему так произошло? И кто в этом виноват? И почему из всего этого суждено было выбраться именно мне?
Какое-то невероятное стечение обстоятельств десять или даже более раз помогало мне избежать смерти. Тогда как кому-то давался всего лишь один шанс, а для некоторых и вовсе обстоятельства складывались так что они погибали там где не должны были погибнуть. Это были способные интересные парни, которые могли многого добиться в жизни и которые на тот момент раскрыли свои таланты намного больше чем я. Один мой друг, например, писал хорошие песни и их до сих пор поют на улицах. Другой читал книги и сразу же запоминал их буквально наизусть. Третий писал красивые картины. Ещё один был уникальным футболистом и ему пророчили большое будущее. Но их нет. Может быть моё спасение и их гибель всего лишь совпадение случайностей? Или всё дело в силе ангела-хранителя, если они конечно существуют? Или может быть у меня была какая-то миссия, которую я не выполнил и мне нельзя было умирать? Наверное, ответы на эти вопросы я не узнаю никогда.
Вот такая у меня история, благодаря которой я стал пацифистом.