Залоговое право в античности

Александр Захваткин
Полноценное представление о предмете залога недвижимости не представляется возможным получить без знания истории становления такого правового института как ипотека и представлений о развитии философии права в исторической перспективе.
Залог, как гражданско-правовой институт имеет длинную историю развития. Не меняя своей сущности, как средства обеспечения обязательства, он значительно изменил свои основные элементы. Анализ залогового законодательства показывает, что этот институт возник одновременно с пользованием частной собственности. Возможности передачи в залог общинной, семейной и других видов коллективной собственности было исключено или существенно ограничено.

История залога исчисляется многими столетиями. Ещё в Вавилоне в VI веке до н.э. существовали банкиры, выдававшие ссуды под залог ценностей. В известном древнеиндийском источнике права Законах Ману (II в. до н.э.) залогу были уже отведены отдельные нормы (сдача имущества под залог – одно из восемнадцати оснований судебного разбирательства).

Однако, наиболее развитую форму залоговое право получило в Древнем Риме. Это обусловлено высоким уровнем развития экономических, а вместе  с ними и правовых отношений, и именно регулирование экономики правом  уменьшало возможность вмешивания административных мер. Как только одно лицо пообещало другому выдать ссуду, оно стало задумываться о гарантиях её возврата. А когда кредит получил широкое распространение, поиски способов обеспечения возврата ссуды стало предметом деятельности юристов. И такие способы были найдены – неустойка, поручительство, залог.

Неустойка – угроза уплаты процентов за несвоевременный возврат ссуды безусловно дисциплинировал должника. Но, если к моменту возврата кредита у должника не оставалось имущества даже для погашения основного долга, а не то чтобы ещё и уплаты неустойки, то обеспечение виде неустойки теряет всякий смысл. Что же касается поручительства, то никогда не бывает сто процентной гарантии, что средств для погашения кредита не окажется не только у должника, но и у поручителя. В то же время получение ссуды с экономической точки зрения становится всё более необходимым, а должнику всё труднее добиться доверия кредитора, доверия, основанного только на личности должника. Но ведь сам ссудополучатель обладает, как правило, каким-то имуществом, которое он мог бы сделать вместо себя самого гарантом возврата долга. Для этого необходимо, чтобы имущество оставалось в наличии у ссудодателя до погашения ссуды, и чтобы он мог воспользоваться этим имуществом. Античные юристы прошли долгий путь прежде чем выработали нормы залоговых правоотношений, которые затем успешно влились в современное право. Но со временем, сама жизнь подсказала древним юристам, что если заложенное имущество оставлять во владении и пользовании должника, лишив его лишь временного права отчуждения этой вещи, возможности своевременного возврата кредита возрастают. Такая форма залога, когда имущество оставляется во владении и пользовании залогодателя родилась в Греции и получила название ипотека.

В начальный период применения данной формы залога  в случае неуплаты по договору кредитор, разрешая собственнику земельного участка взять инвентарь арендатора в своё владение. В более поздний период основным правом, принадлежащим кредитору в случае неполучения удовлетворения от должника в срок, состоит в реализации (продаже) заложенной вещи. И только в редких случаях кредитор выговаривая себе право оставить заложенную вещь за собой, да и то с разрешения канцелярии императора. Таким образом, можно констатировать, что продажа заложенного имущества вместо его обращения в пользу кредитора явилось значительным продвижением вперёд.

Важным шагом в становлении ипотеки было развитие философского осмысления социальной роли права в жизни античного общества.

Право и другие виды социальных норм (моральные, нравственные, корпоративные, эстетические, религиозные и др.) представляют собой те основные формы и средства, с помощью которых осуществляется регуляция поведения и общественных отношений людей. Они в концентрированном виде выражают объективную потребность любого общества в упорядочении действий и взаимоотношений его членов, в подчинении их поведения социально необходимым правилам. Тем самым социальные нормы выступают в качестве мощного фактора сознательного и целенаправленного воздействия социальной общности на образ, способ и формы жизнедеятельности людей.

В процессе взаимодействия и взаимовлияния различных видов социальных норм (с том числе и правовых) каждый из них, сохраняя свою специфику, выступает в качестве регулятора особого рода. Наряду с общими чертами социальные регуляторы имеют и свои специфические особенности, отражающие принципиальное отличие одного вида социальных норм от других. Без таких особенностей нельзя было бы вообще говорить о различных видах социальных норм и способах регуляции.

Так, отличительная особенность всякой религии состоит в вере в бога как сверхъестественное существо. Эта особенность религии как формы общественного сознания определяет специфику религиозных норм и их своеобразие в качестве социального регулятора. Отсюда и такие характеристики религиозных предписаний и запретов, как их божественное происхождение (их данность непосредственно богом или пророками, служителями культа и т.д.), религиозные средства их защиты (посредством сверхъестественных наград и наказаний, религиозно-церковных кар и т.п.).

Видовое отличие эстетических норм заключается в том, что они выражают правила (критерии, оценки) красоты и прекрасного (в их противопоставлении безобразному). Сложившиеся в данной культуре формы, типы и образы прекрасного и безобразного (по преимуществу - в области искусства, но также и в сфере быта и труда, в религии, идеологии, политике, морали, праве и т.д.), приобретая нормативное значение (в качестве положительного и возвышенного или, наоборот, негативного и низменного образца и примера), оказывают существенное воспитательное и регулятивное воздействие на чувства, вкусы, представления, поступки и взаимоотношения людей, на весь строй и образ их личной и публичной жизни. Эстетически одобренные вкусы, ценности, идеалы, формы и примеры (во всех сферах общественной жизни, включая и правовую) образуют в рамках сложившейся культуры то «поле прекрасного», которое в качестве притягательного образца и масштаба оказывает воздействие также и на формы бытия и реализации иных социальных норм, на способы функционирования других видов соционормативной регуляции.

Отличительная особенность морали состоит в том, что она выражает автономную позицию индивидов, их свободное и самосознательное решение того, что есть добро и зло, долг и совесть в человеческих поступках, взаимоотношениях и делах. Принцип морали - принцип автономной саморегуляции индивидом своих отношений к себе и к другим, к миру, своего поведения (внутреннего и внешнего).

В этических явлениях присутствуют два момента:
1) личный момент (автономия индивида и самосознательная мотивация им правил морального поведения и моральных оценок);
2) объективный, внеличностный момент (сложившиеся в данной культуре, социальной группе, общности нравственные воззрения, ценности, нравы, формы и нормы человеческих отношений).

Первый из отмеченных моментов относится к характеристике морали, второй - нравственности . Когда говорят о морали социальных групп, общностей и общества в целом, речь по существу идет о нравственности (о групповых и общесоциальных нравах, ценностях, воззрениях, отношениях, нормах и установлениях).

В сфере этических отношений мораль выступает в качестве саморегулятора поведения индивида, его осознанного, автономно мотивированного способа участия в социальной жизни и общественных отношениях. Нравственные нормы выступают в качестве внешних регуляторов поведения. Там, где индивид принял, усвоил и превратил в свою внутреннюю установку коллективные нравственные представления, ценности, нормы и руководствуется ими в своем поведении, имеет место сочетание и согласованное действие обоих регуляторов - морального и нравственного.

Особым видом социальных норм являются корпоративные нормы, т.е. нормы, принимаемые общественными объединениями и корпорациями. Закрепленные в уставе и иных документах общественного объединения (политической партии, профсоюза, органа общественной самодеятельности и др.) нормы (о порядке формирования и полномочиях руководящих органов, порядке внесения изменений и дополнений в устав, о правах и обязанностях членов и участников объединения и т.д.) распространяются лишь на членов и участников данного общественного объединения и обязательны только для них. Нарушение этих корпоративных норм влечет применение соответствующих санкций, предусмотренных уставом организации (от предупреждения, выговора до исключения из организации).

Корпоративные нормы (по своему регулятивному значению, сфере действия, кругу адресатов и т.д.) - это групповые нормы внутриорганизационного характера. У них нет всеобщности и общезначимости права и общеобязательности закона. По своей сути корпоративные нормы - это не продукт правотворчества самих общественных объединений, а лишь форма и способ использования и реализации конституционных прав граждан на объединение, причем создание и деятельность общественных объединений, включая их нормотворчество, должны осуществляться на основе и в рамках закона, в соответствии со всеобщими требованиями права и правовой формы общественных отношений (соблюдение принципа правового равенства, добровольности, взаимосвязи прав и обязанностей и т.д.).

Все эти социальные регуляторы (право, мораль, нравственность, религия и т.д.) нормативны, и все социальные нормы имеют свои специфические санкции. Причем специфика этих санкций обусловлена объективной природой и особенностями этих различных по своей сути видов социальных норм, разных типов (и форм) социальной регуляции. В качестве инструментов такой регуляции с течением времени в различных государствах античного мира становятся правила правового регулирования общественных отношениях базирующихся на санкциях. Таким образом, не особенности санкций исходно определяют различие социальных норм (права, морали, религии и т.д.), как трактуют данную проблему легисты, а наоборот, объективные по своей природе сущностные различия разных видов социальных норм, их специфические свойства обусловливают и особенности санкций за их нарушение.

В специфике санкции, присущей определенному виду социальных норм, проявляется момент сущностного и понятийного единства данного вида социальных норм и соответствующего вида социальной власти, устанавливающей, санкционирующей и защищающей данный вид норм.

Любая социальная власть (моральная, религиозная, государственная и т.д.) - это определенный нормативный порядок организации силы (психической или физической) и применения соответствующего принуждения для управления общественными отношениями в данной социальной общности (группе, объединении, обществе и т.д.). Особенности такого нормативного порядка определяются спецификой соответствующих социальных норм (в том числе и правовых).

Формами такого социально-властного принуждения к соблюдению соответствующих социальных норм и наказания за их нарушения и являются санкции этих норм. Причем каждому виду норм присущи свои специфические санкции: моральным нормам - моральные санкции (моральное осуждение аморального поведения и т.д.), религиозным нормам - различные виды религиозного наказания (от внушения до отлучения от церкви и т.д.), правовым нормам - государственные (государственно-правовые) санкции и т.д.

Специфика права, его объективная природа и вместе с тем его отличие от других видов социальных норм и типов социальной регуляции представлены в принципе формального равенства. Именно объективная специфика права как всеобщей и необходимой формы равенства, свободы и справедливости определяет своеобразие санкции закона (его общеобязательность, государственно-властную принудительность и т.д.), а не официально-властная принудительность обусловливает и порождает эту специфику права, его отличительные сущностные свойства и характеристики. По этой же логике именно правовая природа государства определяет суверенный характер государственной власти (а следовательно, и общеобязательность государственно установленных норм, их обеспеченность средствами принуждения и т.д.) в отличие от других видов социальной власти (и установленных ими норм).
Либертарно-юридическая теория направлена как против легизма, так и против смешения права с моралью, нравственностью и другими видами неправовых социальных норм. Формальное равенство, свобода и справедливость - это, согласно либертарно-юридической теории, объективные, сущностные свойства именно права, а не морали, нравственности, религии и т.д. Это особенно важно подчеркнуть потому, что как легизм, так и юснатурализм и разного рода иные моральные (нравственные, религиозные и т.д.) учения о праве игнорируют правовую природу названных сущностных свойств права, например, считают требования справедливости, свободы, равенства моральными, нравственными, религиозными требованиями.

Равенство, будучи принципом права, имеет, разумеется, важное значение и с точки зрения всех иных (неправовых) видов социальных норм, всех других типов социальной регуляции, но не в качестве их собственного принципа.

Различные виды социальных норм (право, мораль, религия и т.д.) обладают собственным специфическим принципом, выражающим их природу, специфику, сущность и понятие. Так что соотношение (связь, взаимодействие, противодействие, борьба и т.д.) различных видов социальных норм, различных социальных регуляторов - это соотношение разных принципов.

Мораль, нравственность, религия, эстетика и т.д. в их взаимодействии с принципом равенства (в том или ином его проявлении и значении) по существу имеют дело с правовым началом и принципом. При этом можно выделить два взаимосвязанных аспекта такого взаимодействия:
1)соответствующее моральное, религиозное, эстетическое и т.п. отношение (понимание, восприятие, оценка, притязание, применение) к данному правовому принципу;
2) признание и выражение в праве данного отношения-притязания (морального, религиозного и т.д.) с учетом специфических особенностей и требований самого принципа правового равенства (формально всеобщая равная мера, свобода, справедливость).

В первом аспекте мы имеем дело с моральными, религиозными и т.п. формами осознания права (и правового равенства) и соответствующими притязаниями на их правовое признание. Здесь коренятся истоки различных прошлых и современных представлений и концепций так называемого морального права, нравственного права, религиозного права и т.д.
Во втором аспекте речь идет о правовой форме осознания и выражения этих видов правопритязаний; сюда относятся многообразные, исторически изменявшиеся направления, формы и способы правового признания и закрепления (и, следовательно, вовлечения в сферу действия принципа правового равенства) прав и свобод людей в области морали, религии, эстетики и т.д.

Характер и формы распространения принципа правового равенства на эти области духовной жизни, способы правовой защиты соответствующих запросов и интересов людей и условий для их надлежащего удовлетворения относятся к числу существенных характеристик исторически достигнутой ступени прогресса права и свободы, развития форм общественного сознания и видов социальной регуляции.

Утверждение принципа господства права предполагает законодательное признание, закрепление и защиту всех юридически значимых аспектов свободы человека как духовной личности, как свободного, независимого и автономного субъекта во всех сферах общественной жизни (моральной, нравственной, эстетической, религиозной и т.д.).

Юридический подход к проблеме соотношения и взаимодействия права с другими видами социальных норм - с учетом правовых притязаний морали, нравственности, религии и т.д. и адекватного (соответствующего специфике права и смыслу принципа правового равенства) правового типа, способа и формы удовлетворения этих притязаний (в меру их правомерности) - обеспечивает определенную системную взаимосогласованность и единство различных социальных регуляторов по правовому критерию с точки зрения принципа свободного действия всех этих регуляторов (и видов социальных норм) по единому, всеобщему и общезначимому правовому основанию.

В условиях развитости, самостоятельности и отдифференцированности друг от друга различных видов социальных норм (морали, нравственности, религии и т.д.) именно правовой принцип согласования их совместного бытия и действия способен придать этому разнообразию социальных норм (и регуляторов) определенное системное единство. В историческом плане определяющее значение права во всей соционормативной системе соответствует такой эпохе (а именно - буржуазной) социального и духовного развития, когда правовое сознание ( юридическое мировоззрение ) начинает играть ведущую роль в системе форм общественного сознания, как ранее такую роль играли мифология (в эпоху становления соционормативной регуляции), потом религия (в древности и средние века), а затем в Новое время - мораль и политика.

Эта историческая смена ведущей роли разных форм общественного сознания и соответственно различных видов социальных норм (и регуляторов) нашла свое преломление также в процессе прогрессирующей юридизации представлений о государстве и его законах (позитивном праве).

Очевидные недостатки разного рода теологических, моральных, нравственных и т.п. трактовок права состоят в смешении различных видов социальных норм (и регуляторов), в игнорировании специфики права, в теологизации и этизации учения о праве и государстве, в подмене права религиозными или этическими феноменами, в предъявлении действующему праву (закону) и государству неадекватных (неправовых) требований и т.д.

Особо широко распространенными продолжают оставаться ошибочные представления о том, будто право должно быть моральным, нравственным (в подобных этических требованиях к праву мораль и нравственность, как правило, отождествляются). Но подобное требование, если оно выходит за рамки рассмотренного нами правового способа удовлетворения правомерных правопритязаний морали (или нравственности), означает по сути дела, что право должно быть не правом, а моралью, что содержание закона (позитивного права) должно быть не правовым, а моральным. Такое моральное правопонимание неизбежно деформирует существо не только права, но и морали, поскольку морализация права неизбежно сопровождается юридизацией морали. И в том, и в другом случае праву и морали приписывается произвольное содержание и значение. Между тем ясно, что искомой истиной и целью теоретически развитого юридического подхода являются именно правовой закон и правовое государство, достижение которых требует уяснения и учета специфики права в системе социальных норм и специфики государственной власти в ее соотношении с другими видами социальной власти. Наиболее ярко моральные аспекты праворегулирующей социализации общественных отношений мы видим на примере развития залогового права в период античности.

В Древней Греции с древнейших времен было принято давать в кредит и занимать, особенно часто одалживали зерно. В 6 веке до н.э. в Греции появились денежные банки при храмах, а также частные банки, принадлежащие отдельным лицам. Размер взимаемых процентов был высок, например, при морских займах - 20-30%. В древней Греции были известны случаи ростовщических ссуд с уплатой от 500 до 900 процентов годовых. Система частных кредитов  была чрезвычайно широко распространена в  Эллиническом Египте и Риме периода ранней империи. В древней Греции в VII-VI вв. до н.э. родовая знать предоставляла ростовщические ссуды мелким крестьянам под залог их земельных участков. Уже здесь возникает примитивная форма ипотеки - долгового свидетельства о залоге земли - в виде особых камней, которые ставились на участках заемщиков и на которых были высечены закладные акты. Если заемщик не возвращал денег в установленный срок, то его земельный участок переходил в собственность кредитора-ростовщика.

Ростовщический кредит вел к порабощению неисправных заемщиков их кредиторами. Обеспечением долга служила не только земля, но и личность заемщиков и членов их семей. Греческий историк Плутарх, сообщая о том, что в Аттике в VII-VI вв. до н. э. «весь простой народ был в долгу у богатых», отмечал, что многие «брали в долг деньги под залог самих себя, так что заимодавцы имели право схватить их и обратить в рабов или продать заграницу».
  Ростовщический кредит в античном мире выступал в двух основных формах:
1) ссуды мелким производителям, главным образом крестьянам;
2) ссуды рабовладельцам.

Мелкие производители, хозяйство которых приходило в упадок в результате вытеснения его крупным рабовладельческим хозяйством, а также частых войн, постоянно нуждались в деньгах как для покупки необходимых средств существования, так и для уплаты налогов государству. Потребность же самих рабовладельцев в деньгах вызывалась затратой ими громадных средств на покупку предметов роскоши, постройку великолепных домов, устройство политической карьеры (подкуп избирателей и армии) и т.д.

При первой форме ростовщического кредита объектом эксплуатации были мелкие производители, так как ростовщики присваивали в виде процентов значительную часть продуктов их труда. При второй его форме объектом эксплуатации были, в конечном счете, рабы, так рабовладельцы уплачивали ростовщикам проценты по долгам за счет прибавочного (а отчасти и за счет необходимого) продукта, который они выжимали из рабов. Поэтому развитие ростовщического кредита служило фактором усиления эксплуатации рабов.

В качестве кредиторов-ростовщиков в рабовладельческом обществе выступали, прежде всего, купцы и откупщики налогов. Немалую роль играли также храмы (например, в Греции Дельфийский храм). Их ростовщические операции возникли на основе сосредоточения огромных средств, притекавших туда в виде дарений и вкладов.
Так как обращение к ростовщическому кредиту вызывалось крайней нуждой в деньгах, и спрос на кредит был очень значителен, то процент по ссудам достигал весьма высокого уровня (нередко до 100 % годовых).

Ещё в Древней Греции ростовщические операции делились на два вида в зависимости от того, кто принимал на себя риск (ответственность) за их результаты. В одном случае это был заемщик (при неуплате он или терял залог, или наказывался в соответствии с законом), в другом случае — сам кредитор. Такая форма кредита называлась «морские проценты»: торговец, отправляясь в далекое и опасное по тем временам морское путешествие, брал ссуду у ростовщика, чтобы снарядить корабль, нанять экипаж, запастись продуктами и т.п. Обратно он должен был привезти определенные товары и расплатиться по долгам. Однако, если корабль не возвращался или возвращался без груза, кредитор терпел убытки в размере одолженной суммы. Поэтому «морские проценты» были гораздо выше обычных. Для снижения риска ростовщики часто складывали свои капиталы и участвовали в прибыли. Это были первые торговые компании. Они играли настолько важную роль в морской (да и сухопутной) торговле, что даже знаменитые реформы Солона (VI в. до н. э.), снизившего норму процента и отменившего долговое рабство, не затронули величину «морских процентов». Морская торговля, которая развивалась быстрыми темпами в Средиземноморье, способствовала развитию начальных форм страхования. Эта практика была распространена в Афинах, о чем свидетельствовал в своих работах Демосфен: торговец, получивший ссуду, возвращал ее только в случае успешного завершения своего предприятия (путешествия), при этом он возвращал на 30% больше денег, чем занимал.

В Греции, согласно закону Дракона, кто не мог  вовремя расплатиться  с долгами, тот вместе с семьей становился  собственностью заимодавца. Дракон был афинским законодателем, при котором в 621 году до н.э. были записаны  правовые обычаи («драконовы меры») - наказания за нарушение частной собственности. С тех времен осталось в истории такое понятие как «драконовский процент».

В 594 г. до н.э. в Греции Солон произвел отмену долгов. Стремясь укрепить экономическое положение средних земледельцев, Солон ввел ограничения   ссудного процента. В связи с этим Аристотель в своей «Афинской политике» отмечал: «Солон освободил людей раз и навсегда, запретив все ссуды под залог жизни должника, и в то же время он выпустил законы, погасившие все долги. Частные и государственные. Законы Солона были вырезаны на четырехгранных деревянных столбах, которые можно было поворачивать, и поставлен в близ афинской площади (агоры)». Он сам стал примером для афинских граждан: «Солон первый отказался от долга в семь таланов, которые причитались его отцу, и этим побудил к тому же самому и остальных».

Законодательно запрещалось обращение в рабство за долги, т.е. долговая кабала. Эти радикальные меры должны были укрепить экономическое положение основной массы афинских земледельцев, создать некоторые гарантии их общего благосостояния. Снятие долговых камней и отмена долгового рабства были тяжелым ударом по родовой аристократии, так как именно с помощью этих мер, она увеличивала свои земельные владения и закабаляла земледельцев, превращая их в зависимых арендаторов. Прежде всего, были кассированы все долги, сделанные под заклад земли, проведена так называемая сисастхия, т.е. «стряхивание бремени» (заимодавцы для обеспечения долга ставили камни с записями на участках задолжавших крестьян). 

В результате введения конституции Солона большинство людей были освобождены от долгового рабства и поднялись по социальной лестнице, а многие их хозяева наоборот опустились. Интересно, что накануне введения своих законов Солон посвятил в свои замыслы некоторых представителей  афинской аристократии. Они же, в свою очередь, заняв крупные суммы денег, скупили большие участки земли, и после погашения мгновенно стали богачами.
   
В дальнейшем неоднократно повторялись безуспешные попытки  со стороны государства фиксации процента с целью ограничения ростовщичества, которое стало уже в Древнем Риме одним из способов обогащения. Чаще всего ссуда давалась под 2% в месяц.

Показательно, в частности, массовое возрождение - впервые после Солона - так называемых закладных столбов. Эти  небольшие каменные столбики снова ставились на участках.

Ростовщичество как социальное явление не было уделом одних только Афин. Сходная ситуация складывалась во всех без исключения греческих полисах. Но, что самое поразительное, общей судьбы не смог избежать даже спартанский полис, где целая система ограничительных запретов ростовщичества долго сдерживала, но так и не смогла сдержать естественно развивавшийся процесс расслоения гражданской корпорации. Принятый около 400 г. закон эфора Эпитадея о свободе дарения и завещания земельных наделов спартанцев уничтожил последние формальные препоны для мобилизации собственности. Имущество частного лица было как бы в полном распоряжении государства: последнее могло приказать женщинам выдать все свои драгоценности, кредиторам - поступиться в его пользу своими ссудами.

Последствия этого были  поистине катастрофические: в Спарте, где принадлежность к общине «равных» обусловливалась обладанием наследственным наделом-клером и возможностью вносить свою долю в застольное товарищество - сисситию, разразившаяся теперь, почти откровенная скупка наделов привела к резкому сокращению числа граждан. Если во времена легендарного законодателя Ликурга спартиатов  насчитывалось около 9 или даже 10 тыс., а в период Греко-персидских войн их все еще было свыше 5 тыс., то к 371 г., по подсчетам К.Ю. Белоха, число  спартиатов упало до 1500, а ко времени Аристотеля сократилось еще более.
Знаменитый философ Сократ - учитель Платона, также занимался ростовщичеством. «Аристоксен, сын Спинафа, уверяет, что он даже наживался на перекупках: вкладывал деньги, собирал прибыль, тратил ее и начинал сначала…». Легендарный Диоген Синопский, который был основателем древнегреческой философской школы киников и жил в глиняной бочке, прежде чем стать философом, был менялой и ростовщиком. Он «стал подделывать монету, был уличен и, по мнению одних, приговорен к изгнанию, по мнению других, бежал сам в страхе перед наказанием… Кто-то корил его за изгнание. «несчастный!, - ответил он. - Ведь благодаря изгнанию я стал философом». Его ученик Менипп, как указывает Диоген Лаэртский, «занимался суточными ссудами и за это даже получил прозвище. Он ссужал деньги корабельщикам, брал страховки и накопил большое богатство; но, в конце концов, стал жертвой злоумышленников, впал в отчаяние и удавился».

Ростовщичество широко обсуждалось в греческой литературе IV в., особенно в том, что касается  проблем хрематистики, т.е. рациональной экономики, ориентированной на получение товарной прибыли. Своеобразным венцом этого обсуждения  явилась постановка вопроса о ценности вещи. Отчасти эта тема была  затронута уже Ксенофонтом и Платоном, но наиболее обстоятельно она была  исследована Аристотелем. 
 
Платон писал: «Развитие роскошного образа жизни, начавшееся еще в олигархии, неудержимая потребность в деньгах приводят молодых людей в лапы ростовщиков, а быстрое разорение и превращение богатых в бедняков способствуют возникновению зависти, злобы бедных против богатых и злоумышленных действий против всего государственного строя, обеспечивающего богатым господство над бедными».

Аристотель в «Никомаховой этике», рассматривая вопрос о справедливом, т.е. эквивалентном обмене и деньгах как условном мериле ценности обмениваемых вещей, близко подошел к решению кардинальной  проблемы политэкономии - проблемы стоимости. Уловив различие между меновой  и потребительной стоимостью товара, Аристотель, однако, оказался не в силах раскрыть природу стоимости. Аристотель утверждал, что процент — самая противоестественная форма дохода, так как деньги предназначены лишь для обмена и не могут родить новые деньги. Например: отдавая деньги в долг, их дают во временную собственность должнику. Процент же — это чужой доход, не имеющий никакого отношения к заимодавцу, полученный исключительно стараниями должника. Следовательно, взимание процента есть присвоение чужого продукта. Аристотель в первой книге «Политика» пишет: «Имеется два вида прибыли, как я только что сказал. Один - от домашнего управления, другой от различной торговли. Первый - необходимый и благородный, второй - своего рода обмен, который справедливо ограничен. Для него неестественен способ, которым люди получают прибыль друг от друга. Наиболее отвратительный вид обмен - ростовщичество, которое делает выгоду непосредственно из денег, а не от естественного использования товаров. Деньги предназначены, чтобы использоваться в обмене товаров, но не увеличиваться через процент. Ростовщичество означает рождение денег от денег и состоит в размножении денег, поскольку результат походит на родителя. Следовательно, из всех способов создания денег - это наиболее отвратительный». Кредитор забирает силу заемщика посредством денег через злоупотребление и несправедливость, отмечает Аристотель.

Что же касается кредитного дела, то именно к  IV в. относятся первые обстоятельные сведения о профессиональном ростовщичестве, о деятельности древних банкиров-трапезитов и даже о целых банкирских домах, осуществлявших кредитные операции в больших масштабах, можно сказать, в рамках всей Эллады. Из речей Исократа и Демосфена нам хорошо известен один такой, - правда, по-видимому, наиболее крупный и знаменитый - банкирский дом в Афинах, осуществлявший кредитные операции на протяжении ряда поколений. Сначала им владели совместно Архестрат и Антисфен, затем его унаследовал  вольноотпущенник Архестрата, впоследствии ставший полноправным афинским гражданином, Пасион, а еще позже его главою стал Формион, который, в свою  очередь, был вольноотпущенником Пасиона и тоже с течением времени приобрел права афинского гражданства. Оборотный капитал этого предприятия, когда во  главе его стоял Пасион,  может быть оценен в круглую сумму более чем 50 талантов.   Первоначально банкирские операции, в особенности приём денежных вкладов, осуществлялись «корпорациями» жрецов. Впоследствии в связи с интенсивным развитием торговли, последовавшим за персидскими войнами, потребность в кредите и посредничестве побудила частных лиц заняться банкирскими операциями. Посвятившие себя этому делу афиняне занимались своим промыслом, сидя за столиками на рынке, отсюда и их название трапезиты (от греч. трапеза - стол).

К концу V в. до н.э. у афинских трапезитов наблюдается уже некоторая специализация по отдельным видам сделок. Так, трапезиты занимались преимущественно приёмом вкладов и осуществлением платежей за счёт клиентов. В свою очередь, от них отделился класс специалистов-менял (аргираймосы), ставших вместе с тем экспертами по определению подлинности и цены многочисленных видов обращавшихся монет. Третья категория банкиров осуществляла выдачу мелких займов, обыкновенно под залог, т.е. ломбардное дело.

Отношение государства к банкирам было различным в отдельных полисах Греции. В Эфесе, например, государственное вмешательство ограничивалось законодательной регламентацией прав и обязанностей банкиров, тогда как в Византии право на занятие банкирским делом сдавалось на откуп. В полисах последней категории монополия трапезитов охранялась государством, но зато их операции и размеры допустимых процентов были строго регламентированы. Единственное свидетельство о законе, регулирующем отношения кредиторов и заёмщиков, относится к Дельфам. Там был принят закон, устанавливающий максимальный процент по займу у частных лиц и ассоциаций различного рода в размере 8,5 или 6 %. Однако обычной процентной ставкой по активным операциям в Греции было 12 %.

Постепенно Афины, как и вся Греция, утратили ведущую экономическую роль, которая в эпоху Птолемеев перешла к Египту. Здесь были открыты «королевские банки» большей частью под управлением греков. Банковское дело в Египте эллинистического периода было организовано в форме государственной монополии. В Александрии находился «центральный банк», тесно связанный с государственным казначейством. Его отделения существовали во всех административных центрах страны. Вся сеть банков пользовалась монопольным правом ведения банковских операций в стране, за что она, в свою очередь, исполняла все функции госказначейств. По сохранившимся сведениям, эти банки, кроме фискальных функций, осуществляли следующие операции: покупку, продажу и размен монеты, выдачу ссуд, ипотечные и ломбардные операции, учёт обязательств до наступления срока, приём вкладов. Сохранившиеся от этой эпохи папирусы содержат информацию о добавочных функциях египетских банкиров, а именно об их деятельности в качестве советников по составлению актов, управлению клиентскими имениями, переводам.

В Римском праве было выработано немало институтов и правил, гарантирующих исполнение обязательств. Кроме словесных укреплений обязательств (например, присяга), были и вещные обеспечения. К ним относились поручительство и залог. Первое представляло преимущественно нравственную гарантию, во втором преобладал характер материального ручательства. По мере развития гражданского оборота, в Риме всё чаще вместо поручительства стали прибегать к залогу  как удобнейшему и наиболее надёжному способу укрепления обязательства. Так в Древнем Риме ипотека получила еще большее развитие. Это в первую очередь связано с аграрной специализацией Рима (в отличие от греков, главным источником богатства для которых являлись торговля, мореплавание, а позднее мануфактурное производство), вследствие чего земля здесь представляла относительно большую ценность, а принцип частной собственности на землю получил основательное законодательное оформление. Первоначально здесь была распространена самая древняя форма залога недвижимости, при которой закладываемое имущество передавалось в собственность кредитору. Должник же, погасив долг, получал право требовать имущество обратно. Позднее получила распространение ипотека, при которой имущество оставалось в собственности и использовании должника, а кредитор получал право требовать удовлетворения из ценности данной недвижимости.

Первоначальной формой залога в Древнем Риме была фидуция. Сущность этой формы обеспечения исполнения обязательств заключалось в том, что должник в обеспечение своего долга передавал во владение и собственность кредитору определенное имущество, а кредитор обязывался возвратить это имущество должнику после того, как последний погасит свой долг. Для оформления получения кредита составлялся договор пактум фидуция, порождавший личные отношения между кредитором и должником, который больше напоминал усложненный договор купли-продажи. Следовательно, в ходе экономического развития данный способ обеспечения обязательства неминуемо должен быть заменен другой формой залога. Одной из таких форм стал пигнус, при котором имущество передавалось не в собственность кредитора, а лишь во временное владение, и обязательство последнего было возвращение предмета залога по получению удовлетворения по основному обязательству. В случае же просрочки исполнения обязательства кредитор приобретал право самостоятельной продажи предмета залога. В месте с тем этот вид залога имел существенные недостатки, которые были связаны, во-первых, с тем, что кредитор считался лишь владельцем заложенного имущества и не имел для защиты своего права вещного иска, а значит не мог отыскать заложенного имущества у третьих лиц; а во-вторых, кредитор не имел права продать предмет залога  с целью получения удовлетворения. И только при империи это право в  случае просрочки долга стало признаваться. Кроме того, fiducia и pignus имели ряд общих недостатков, которые вытекали, прежде всего из того, что установление залога связывалось с передачей имущества должника кредитору. Л.В. Гантовер выделял следующее: «как бы незначителен ни был долг, обеспеченный залогом на имущество должника, кредитоспособность этого имущества оказывалась исчерпанною», «с передачей залога кредитору, в особенности когда предмет этот составлял недвижимое имущество, должник нередко лишался единственного источника к содержанию себя и своего семейства и возможности удовлетворить долг из доходов этого имущества».

Несмотря на определенные преимущества пигнуса по сравнению с фидуцией, пигнус тоже не стал оптимальной формой залога, так как интересы хозяйственной жизни требовали большей гибкости в регулировании отношений в течение времени от установления до наступления срока платежа, в частности того, чтобы должник не был лишен возможности пользоваться заложенной вещью. Поэтому римское право восприняло форму залога, которая была выработана в Греции, то есть ипотеку. Для возникновения этого вида залога не требовалось передавать заложенное имущество во владение залогодержателю. При установлении ипотеки залогодатель не только имел право владеть и пользоваться, но также и отчуждать заложенное имущество.

В Древнем Риме не было системы ипотечных книг, и хотя основная идея ипотечной системы, заключающаяся в защите кредитора и добросовестного приобретения вещных прав третьими лицами, не была чужда римскому законодательству, ипотечные сделки сопровождались разного рода махинациями. Поскольку принцип публичности ипотеки, в отличие от Древней Греции, здесь не соблюдался, кредитор не мог быть уверен, что это имущество уже не заложено. Должник имел возможность закладывать имущество у нескольких лиц, таким образом, получая под него кредит, значительно превышающий рыночную стоимость залога. К этому прибавилось в более поздний период развитие так называемых генеральных ипотек, охватывающих все имущество должника (движимое и недвижимое), и ипотек, устанавливаемых в пользу известных лиц (как правило, из представителей знати) самим законом. Эта форма ипотеки получила название тайной ипотеки. В результате подрывалось само значение реального кредита. Полученные ссуды использовались знатью в потребительских целях, главным образом для поддержания роскошного образа жизни.

Во времена правления императора Антония Пия, правящего во II веке н.э., в Римской империи была разработана законодательная база для деятельности ипотечных банков и других кредитных учреждений - прообразов современных сберкасс. Чуть позже, во времена правления императора Трояна, были созданы ипотечные фонды для поддержки вдов и сирот (империя постоянно находилась в состоянии войны). Именно в те далекие времена появился ипотечный кредит под 5% годовых. Эта ставка является оптимальной до сегодняшнего дня. Роль государства в ипотечном кредитовании всегда была очень велика - сложность сделок требовала контроля, регистрации и т.п. действий. Такая задача была под силу сильному государству, поэтому с закатом Великой Римской империи институт ипотеки на несколько веков прекратил своё существование.

Развитие залогового права античности нашло свое отражение сначала в средневековой Европе и только затем уже в Московском государстве. Указание на залог встречается в истории русского права достаточно поздно.
Первоначальной формой залога явилось передача заложенного имущества во владения, не собственность, а владение кредитора с правом пользования им. При не возврате долга к кредитору переходит и право собственности «а не будут деньги в срок, ся кабала на ту ножню и купчая грамота». Но уже по Московскому закону 1557 года кредитор, имеющий в залоге имущество обязан  был в случае просрочки исполнения обязательства по возврату долга предупредить должника о возможности лишения права собственности на данное имущество, а затем только при свидетелях, продать заложенную вещь для удовлетворения своих требований, а излишки возвратить собственнику вещи. Подобную постановку о залоге недвижимости даёт Уложения 1649 г. Алексея Михайловича. В последствии институт залога претерпевал множество регенераций, и только в 1800 г. с принятием Банкротского устава для недвижимости была окончательно отменена возможность обращения имущества в собственность кредитора. После 1917 г. резко сужается институт частной собственности  и как, следствие, расширяется перечень имущества, не подлежащего залогу.
Таким образом, развитие залогового права, начавшееся в античности, нашло свое отражение сначала в праве европейском, а затем и в отечественном, достигнув своего наивысшего уровня в XIX веке.
Новое возрождение залогового законодательства Россия переживает в настоящее время. И именно сегодня особенно важно не повторять прежних российских и мировых законодательных ошибок в регулировании ипотечных отношений, чётко представлять себе сущность ипотечных отношений целиком и их основных составляющих, одной из которых является проблема предметов ипотеки.


Албеев С.Р. История мировой философии. М.: Астрель, 2002. – 416 с.
Гантовер Л.В. Залоговое право. Объяснения к положениям главы IV раздела I проекта вотчинного устава. СПб.: Гос.тип., 1980. – 785 с.
Гегель Г.В.Ф. Философия права. М.: Мир книги, 2007. – 463 с.
Греческая философия. Т.1. М.: Греко-латинский кабинет, 2006. – 499 с.
Гриненко Г.В. История философии. М.: Юрайт-Издат, 2004. – 688 с.
Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.:  Мысль, 1979. – 650 с.
Иконникова Г.И. Философия права. М.: Гардарики, 2007. – 303 с.
История философии. Учебное пособие. М.: Приор, 1997. – 464 с.
Кальной И.И. Философия права. М.: Пресс, 2006. – 257 с.
Кохановский В.С. История философии. Р-н-Д.: Феникс, 2002. – 576 с.
Малахов В.П. Философия права. М.: Юнити-Дана, 2007. – 336 с.
Нарсенянц В.С. Философия права: либертарно-юридическая концепция //Вопросы философии, 2002, №3.
Нарсенянц В.С. Философия права. М.: Инфра, 2006. – 835 с.
Платон. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 3. – 540 с.
Поповкин Н.А. Залог. История возникновения и развития залоговых правоотношений //Юрист, 1997, №3.
Философия права. М.: Эксмо, 2007. – 412 с.
Философия права. Хрестоматия. М.: 2005. /Электронный ресурс.
Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. М.: Спарк, 1995. – 736 с.

[1] Эта теория названа «либертарной» (от лат. libertas - свобода) потому, что право, согласно данной трактовке, включает в себя (онтологически, гносеологически и аксиологически) свободу (свободу индивидов); слово же «юридический» (от лат. ius - право) в названии концепции означает «правовой» (а не «юриспруденческий», т.е. не относящийся лишь к специальной сфере юридической науки) и использовано для обозначения отличия данного типа правопонимания, с одной стороны, от юснатурализма (от лат. ius naturale - естественное право), с другой - от легизма (от лат. lex - закон) как обобщенного наименования всех позитивистских учений о праве. /Нарсенянц В.С. Философия права: либертарно-юридическая концепция //Вопросы философии, 2002, №3, с.3.