Виктору Егоровичу Волчкову - члену Союза писателей и Союза журналистов России посвящается
Виктор Волчков – знакомое имя
лампой неоновой светится.
Мы ведь с ним вместе сосали вымя
Белой Полярной Медведицы.
Неизвестный автор
Кто-то из великих высказал интересную мысль – друзей не выбирают, друзьями становятся. Подтверждаю это своим жизненным опытом.
Я познакомился с Виктором Волчковым, когда нам было по двадцать лет с небольшим. Знакомство произошло на одном из колымских озёр, куда нас в весенний перелёт уток занесла охотничья страсть.
Мы были молоды, и нам хотелось быть абсолютно свободными. Именно здесь - в таёжной глухомани, на охоте, мы познавали содержание слова «свобода». Сначала это воспринималось элементарно просто – что хочу, то и делаю. Хочу - ору песни или матерюсь, хочу - лежу на траве и смотрю в небо, хочу… и т.д.
Но вот, после орания и лежания, тебе захотелось есть. Нужно собрать дрова, разжечь костёр и, если у тебя в рюкзаке припасены продукты, варить кашу и греть чай. И здесь уже надо делать выбор между свободой и несвободой – либо ты занимаешься этими делами, либо, как свободный человек, остаёшься голодным. Термин «свобода» как-то тускнеет. После этого опять следует выбор – или ты ставишь палатку, или остаёшься один против полчищ комаров на всю ночь. И так по каждому вопросу, которые тебе постоянно преподносит жизнь.
Если ты в тайге не один, а с товарищами, то свою свободу ты должен немного ужать, поделившись с ними, потому что рядом – такие же свободные люди, и то, что нравится тебе, может не нравиться им. Ты уже начинаешь соображать, что абсолютной свободы быть не может, и что конфликты, при обретении даже частицы свободы, неизбежны. Когда ты встречаешь человека, который понимает это так же как ты, он может стать твоим другом.
Волчков - истинно лесной человек. Он родился в амурском посёлке Сиваки, где был мощный лесхоз, напрямую торговавший с Японией, и где не было родильного дома. Девственная природа окружала его с первым осознанием бытия. Вся его жизнь, где бы он не числился по прописке в паспорте, была связана с природой – амурскими сопками, якутской тайгой, забайкальскими горами и пустынями, вулканами и даже окрестностями Северного полюса. С Дальним Востоком и Арктикой у него связана вся жизнь.
Взрослая жизнь моего друга началась в Благовещенском речном училище. Он учился вместе с Федотовым – одним из четверки советских солдат, которые сорок с лишним дней дрейфовали в Тихом океане, пока их не выловили американские военные моряки. После окончания училища, получив диплом судоводителя, Виктор выбрал Колыму и три года был капитаном катера «Амур».
В 1963 году Волчков решил сменить водную профессию на земную и поступил на геологический факультет Якутского государственного университета. Там ему крупно повезло, потому что он познакомился с чудесной девушкой Галей Гончаровой, которая мужественно, зная авантюрный характер моего друга, согласилась стать его женой. Чтобы как-то прокормиться, Волчков устроился фотокорреспондентом в редакции газет «Молодёжь Якутии» и «Социалистическая Якутия». По этому поводу он написал мне следующее:
Я был рождён для «МЯ» и «СЯ»,
но эта исповедь не вся –
нет дней отрадных, окромя
дней гонорарных в «СЯ» и «МЯ».
Зимой того года, будучи командированным в Якутск, я посетил молодожёнов. Их место обитания пришлось искать долго. Они жили на окраине города в бане – типичном якутском сооружении с насыпной плоской крышей, слегка переоборудованном под жильё. Половину жилого пространства занимала печь, напротив неё стояла кушетка, а остаток метража занимала медвежья шкура. Не было даже стола, вместо него на шкуре стоял какой-то ящик, накрытый клеёнкой.
Когда я заявился к ним с бутылкой вина, Галя посмотрела на мужа и, смущаясь, тихо промолвила:
- Витя, а у нас хлеба нет… И денег тоже…
Мой друг порылся в карманах, категорически отказался от помощи, о чём-то подумал, и, сказав: – Подождите меня немного, - скрылся за дверью. Через пару часов он пришел с хлебом, другими продуктами и, весело скалясь, процитировал Сашу Чёрного:
Вдруг в двери третий ворвался с плясом,
принёс в пакете вино и мясо:
- Ликуйте, черти, у подворотни
нашёл в конверте четыре сотни!
Потом пояснил:
- Тиснул статейку в газету, редактор выписал гонорар!
Я понял, что для этой семьи отсутствие денег – обычное дело, а способы зарабатывания дензнаков имеют местную специфику.
После окончания университета Волчков устроился в геологическую партию, которая искала каких-то окаменелых древних моллюсков, чтобы по их типажу определить перспективность районов на залегание полезных ископаемых. Казалось, Волчков попал, наконец, в свою родную таёжную стихию. Но его свободолюбивая натура не могла работать по строго отведенным маршрутам с рытьем шурфов и установкой геодезических знаков. Поэтому через год он оказался в Архаринском районе Амурской области в качестве охотоведа природного заказника. Прочувствовав вкус и к этой работы, он понял, что смысл его существования всё-таки в другом. И на всю оставшуюся жизнь стал профессиональным журналистом и фотокорреспондентом.
Особо следует сказать о главной страсти Виктора – об охоте. Если бы не было этого хобби, Волчков перестал бы существовать как личность. Охота всегда была на первом плане среди его увлечений. Он охотился почти на всех зверей и птиц, которые не были занесены в Красную книгу: встречался с сохатыми, медведями и кабанами, песцами, лисами, зайцами, дикими северными оленями и не менее дикими амурскими козами, а также с водоплавающими и боровыми птицами всех мастей.
Но вот с волками у него был заключен негласный союз, и за всю свою долгую охотничью жизнь Волчков не убил ни одного серого хищника. Возможно, он предполагал о каких-то генетических связях в далёком-предалёком прошлом с этими зверями. Основная его добыча – утки, гуси, глухари, рябчики, зайцы и козы, реже – тетерева, фазаны и олени. В суровые восьмидесятые и девяностые годы охота была достойным источником пищи на бедном журналистском столе.
В 1964 году у меня был большой отпуск за три года, проведенных на Севере, и Волчков организовал шикарное путешествие на плоту по, совершенно необитаемой в то время, реке Гилюй. Когда-то здесь мыли золото, и было построено несколько небольших поселений, но после изъятия благородного металла из природы, люди перестали интересоваться этой рекой. Посёлки были оставлены. Когда мы их посетили, в домах ещё были целыми окна и крыши, в некоторых сохранилась мебель, а в сарае одного жилого пункта почти в рабочем состоянии стоял паровой локомобиль с электрогенератором.
Мы прошли на хлипком плавсредстве из двенадцати брёвен с названием «плот» около четырехсот километров от Тынды почти до Зеи. В то время Тында и Зея были мелкими посёлками, это уже позже они стали известными, благодаря БАМу и Зейской ГЭС. О нашем путешествии я написал в повести «Гилюй-река» и повторяться на эту тему не буду. Скажу только, что в день нашего прибытия в Зею Виктор получил телеграмму о рождении у него первого сына – Олега.
В следующем году мы вновь прошли по этому маршруту. Экипаж плота немного изменился, теперь он состоял из самого Волчкова, его жены Гали и меня.
После того, как наши жизненные пути разошлись, разделенные многими километрами, мы довольно живо общались - не очень регулярно, но насыщенно. В 70-м году судьба вновь свела нас. Годом раньше я попал под приказ министра обороны о мобилизации офицеров запаса и был направлен в Амурскую область, чтобы на два года стать заместителем командира роты в военно-строительном отряде. Моя часть располагалась там, где сейчас космодром «Восточный», а тогда это была база стратегических ракет. Мы строили дороги, прокладывали линии связи, обустраивали антенные поля, ремонтировали аэродромы. Работать приходилось по всей Амурской области. Волчков разыскал меня и приехал на аэродром, где я работал со своими бойцами. Наша встреча описана в повести «Записки резервиста".
Судьба была благосклонной к моему другу, неоднократно сохраняя ему жизнь в критических ситуациях. Он смог увернуться от клыков дикого кабана-секача, оказавшись на его пути, когда верная двустволка дала осечку. В другой раз, едва он прошел по снежному карнизу, нависшему над горной речкой, за его спиной произошёл обвал и снежный мост рухнул в жерло потока. Виктор остался жив и почти невредим, когда поднимаясь на вершину хребта, сорвался с тропы и пролетел по снежному склону полкилометра. Был момент, когда он, отстав от группы, упал в горную расщелину, потерял рюкзак и четверо суток добирался до людей, питаясь ягодами, диким луком и грибами.
Как-то Волчков сплавлялся на резиновой лодке, и его едва не затянуло под залом. Что такое залом, я знаю, потому что был в аналогичной ситуации. Для несведущих – на небольших речках при половодьях река несёт много смытых с берегов деревьев, которые скапливаются на прибрежных косах или островках. Такие скопления называют заломами. Высота залома может достигать нескольких десятков метров. При изменении уровня воды часть этого нагромождения оказывается на сухом месте, а часть над водным потоком. Попасть под залом означает верную смерть, потому что выбраться из под него практически невозможно - по длине он может протянуться на сотни метров, а под ним водный поток несётся с большой скоростью в хитросплетениях стволов и веток.
Часто ситуации, переходящие из обычных в трагические, у моего друга происходили во время охоты. Как правило, начиналось всё вполне безобидно. Был случай, когда Виктор возвращался с удачной зимней охоты и с тремя глухарями за спиной вышел на лесовозную дорогу. Он шел на лыжах по обочине, никому не мешая, но обгоняющий его неуклюжий лесовоз подкинуло на рытвине, и Виктора ударило хлыстами двадцатиметровых деревьев. Шофер лесовоза этого щелчка даже не заметил, а, может, не захотел замечать, и мой друг остался лежать на морозной дороге, пока его не подобрала случайно проезжавшая легковушка.
Это столкновение обошлось Волчкову в два месяца пребывания на больничной койке. Ему наложили около восьмидесяти швов на все части тела, и Виктор очень гордится этими шрамами, потому что у другого охотника и коллеги по фамилии Хемингуэй таких отметин было на десяток меньше. О себе он с улыбкой говорит: Я - «шовинист»…
Из больницы Волчков прислал мне стишок, который пишу по памяти:
Я лежу в больнице, вся башка в повязках.
Руки медсестрицы мягкие, как хлеб.
Стал я поправляться, приоткрылись глазки:
- Ну и рожа, братцы, лучше б я ослеп!
В другой раз Волчков спасся от смертельного переохлаждения благодаря природной смекалке, когда, перевернувшись на лодке, он остался один на один с окружающей средой при температуре, близкой к нулевой, с промокшими спичками и верхней одеждой. Чтобы согреться, он бегал по берегу и, по счастью, на глаза ему подвернулся большой дуплистый тополь, где, возможно, когда-то зимовал черный медведь. С помощью плоского камня, как первобытный человек, Виктор расширил полость в дереве и залез туда, укрывшись ветками ельника. В этой берлоге он переждал, пока не высохли спички и коробок. Костёр загорелся только на десятой спичке.
Я уже говорил о невероятной выносливости и малой восприимчивости Виктора к холоду, чему был свидетелем. Вот и на этот раз он даже насморка не схватил. Через два года Волчков вернулся на место сплава, нашёл своего спасителя и погладил по шершавой коре.
Застольные возлияния с большим количеством людей Виктор не очень обожал. Он сам пишет – «компании у меня собираются небольшие и бесхитростные». Свои дни рождения (3 декабря) он отмечал по-своему: иногда в одиночестве, иногда с близкими друзьями уходил в лес или в горы не ради охоты, а ради общения с природой. Например, в честь своего 45-летия он на лыжах скатился с хребта Соктонах, имеющего высоту более 900 метров. Спуск прошёл удачно, если не считать вывихнутого пальца руки.
Однажды Галя Волчкова прислала мне письмо и сообщила, что Виктор опять оригинально отметил свой день рождения. Он с другом поехал на лицензионную охоту, и их машина перевернулась. Последствия для Волчкова были ужасными: более десяти переломов на рёбрах и костях таза. К счастью, позвоночник и голова остались относительно целыми. Галя писала, что пока у него действует лишь одна рука. Он попросил принести магнитофон с записями Высоцкого и моими песнями. Мне пришлось срочно сочинять новые опусы на заданную больничную тематику, и я, кажется, с этим справился, потому что примерно через месяц получил от друга благодарственное письмо. А ещё через три месяца он уже отправился в новое приключение.
Куда только ни бросала его журналистская судьба. Он забирался на камчатские вулканы, участвовал в морской спасательной операции гидрографического судна «Иней», ловил рыбу на озере Ланбыктыр, в котором предполагали наличие существа типа Лох-Несского чудовища, однажды оказался на полярных дрейфующих льдах. Последнее обстоятельство было зафиксировано на страничке его паспорта в виде временной прописки в населенном пункте «Дрейфующая станция Северный Полюс-16 ордена Ленина ГУГМС Арктики и Антарктики при Совете Министров СССР». Он провел исследования по «золотому кладу Аносова», проанализировал тайну хребта Хет-Кап, предсказал возможное залегание полудрагоценных камней на берегах Зейского водохранилища. Ему удалось побывать в Мраморном ущелье Северного Забайкалья, где заключенные добывали уран для первой советской атомной бомбы.
Моя адресная записная книжка на букву «В» заполнена вычёркнутыми адресами и номерами телефонов. Вот краткий перечень мест постоянного проживания друга: Зырянка, Якутск, Ленск, Архара, Чара, Зея, Благовещенск, Черновка Амурской области, байкальская Овсянка, Углегорск, Свободный… Это только те, что я вспомнил навскидку.
И всё же его колыбелью в прямом и переносном смысле стала Амурская область. Куда бы не забрасывала его судьба, после некоторого времени Виктор неизменно возвращался, как бумеранг, в свой таёжный край. О его привязанности к родной земле я написал песню.
За окошком весна с половодьем и звонкой капелью,
отогрелась земля, растопив многомесячный лед,
и, как тысячу лет, катит волны красавица Зея,
и, как тысячу лет, на болотах багульник цветет.
Очарован тобой, и нисколько о том не жалею,
здесь родная земля, и не нужно красот мне других.
Пусть в не наших краях небо - выше, а солнце - теплее,
только где ж мне найти многоцветие зейской тайги?
Здесь прошла моя жизнь среди гор и таинственных елей,
здесь ищу - не найду заплутавшее счастье свое.
Я, конечно, бы мог безоглядно уехать из Зеи,
только как мне прожить,
только как мне прожить без неё?
Своему краю Виктор Егорович посвятил несколько книг: «Зейские мегаватты», «Зее – 120 лет», «География Зейского района», «Право быть первым», «Берег сокровищ», «На берегах студёной Пёры». Я убежден, что нет человека, который бы лучше знал природу Приамурья, чем мой друг.
Я не вникал в его профессиональную журналистскую деятельность, но думаю, что Волчков был неудобным для начальства из-за своей прямолинейности и неумения врать. Он заведовал промышленным отделом в одной газете, вел отдел природы в другой, пробовал выпускать собственную охотничью газету с названием «Ни пуха, ни пера», но в душе он был и остаётся вольным охотником.
Как-то его пригласили на директорское место в одну из частных фирм, где была приличная, а по сравнению с его прежней – огромная зарплата. «На душе и привольно, и весело, и легко, и тревожно чуть-чуть…» - комментировал Виктор свой уход из газеты в коммерческую структуру. Он согласился, полагая, что его знаний, опыта и коммуникабельности хватит для выполнения командных обязанностей. Но этого оказалось мало в период ельцинских преобразований – надо было быть мошенником и проходимцем. Отработав менее полугода, мой друг с радостным облегчением вернулся к родной журналистике.
В последние годы Волчков решил разнообразить свои приключения походами на вершины гор. Он был на Яблоневом и Становом хребтах, покорял пик Солнечный, пик Победы и высшую точку Забайкалья – пик БАМ. В 2002 году был на трёхтысячнике Москунах. Ему по душе строчки В.С.Высоцкого:
Пусть болит моя травма в паху,
Пусть допрыгался до хромоты,
Но я всё-таки был наверху,
И меня не спихнуть с высоты...
Его неутомимости и настырности можно только позавидовать. Уже после многократного пребывания в больницах по поводу травм и инсультов, Волчков дважды пытался сплавляться по дикой и сумасшедшей речке Ток.
Первый раз с младшим сыном он разведал обстановку и понял, что просто так эту реку не пройдёшь. Их плот разбило на пороге с названием Капкан. Они едва не утонули, но выплыли и две недели добирались до жилья, потеряв приличное количество килограммов собственного веса.
Вторично он оказался там вместе с профессиональными мастерами горного сплава из Владивостока и всё же обуздал речку с её многочисленными порогами. Мне Волчков прислал впечатляющий видеофильм об этом путешествии. Из него я узнал, что эти места когда-то исследовал геодезист и писатель Г.А.Федосеев, написавший замечательные книги: «В тисках Джугдыра», «Смерть меня подождёт», «Последний костёр» и другие. Заснята там и могила знаменитого охотника-проводника Улукиткана. О своих товарищах по сплаву Виктор отзывается уважительно и говорит, что они даже в лесной туалет ходят в защитных касках.
Порывшись в Интернете, я нашел подробный отчёт о спортивном маршруте по реке Ток, который совершили другие плотогоны – из Москвы. Они были восхищены тем, что им пришлось увидеть и пережить. Но прошли они эту сногсшибательную речку лишь в 2011 году, а Волчков это сделал шестью годами раньше.
Совсем недавно, в 2014 году, Волчков позвонил мне и предложил написать совместно книжку с рабочим названием «Волки хвостами не виляют». Он сказал, что это, видимо, станет его завершающей писательской работой. По рекомендациям друга я выслал стихи и дневниковые записи о различных моментах бытия - моего и наших общих друзей.
Через год мне пришло несколько авторских экземпляров уже готовой книги, за что я был бесконечно благодарен Виктору и всем тем, кто был занят оформлением и изданием, потому что реально представляю, что значит - сделать книгу за один год от начала до печати. Окончательный вариант названия – «На оленьих тропах»; Виктор решил, что современному человеку недоступны нюансы поведения хищника, и смысл первого названия будет просто не понят.
Книжка получилась ёмкой, немного сумбурной, но красочной, с множеством фотографий и огромным информационным полем. В ней документально изложено многое о жизни нашего поколения, о взаимоотношениях между людьми, о том, что мы любим и что не принимают наши души. Стержнем всего, я полагаю, в этой книжке должна была прозвучать мысль о том, что свобода человека заложена в нём самом, независимо от того, в каком общественном окружении он живёт.У Виктора таких материалов скопилось огромное множество, да и у меня набралось немало. Волчков включил сюда несколько очерков о пребывании Патриарха Кирилла на дальневосточной земле, что повлияло на ход дальнейших событий.
Не знаю, какими путями наша книга оказалась в библиотеке Московского Патриархата. Нам пришло письмо, в котором показано доброжелательное отношение к нашей работе со стороны уважаемого верховного духовенства. Авторам, то есть Волчкову и мне, было прислано персональное благословение Святейшего Патриарха Кирилла. О такой рецензии можно только мечтать: значит, наша работа не пропала даром и смысл жизни нами осмыслен и освещен правильно.
Я Виктору благодарен за то, что он незаметно, но настойчиво подвёл меня к литературному творчеству. Моя специальность и работа связана с кораблями и машинами. Творческое направление здесь ограничивается разве что научными исследованиями технического характера. Возможно, я стал бы доктором наук и профессором, но ограничился дипломами кандидата наук и доцента, потому что попробовал писать стихи и песни, а когда это у меня получилось, оторваться от интересного занятия уже не мог. Совмещать то и другое было сложно. Написание стихов и прозы стало отдушиной в житейской текучке, хотя к этому делу я отношусь с усмешкой.
Всё бы закончилось первыми опытами, но появился Волчков, который затянул меня в творческую атмосферу. Сначала я написал ему цикл стихов о гилюйских походах, потом пошли стихи и песни по разным поводам, но, в основном, на свободные темы. Не скрою, часть текстов я писал по заказу, например к юбилею Зейской ГЭС. Об этом меня попросил Виктор, получивший журналистское командировочное задание. Но большинство моих стихов и песен написано от души для друзей и о друзьях. Эти этюды скрашивают и разнообразят нашу жизнь. Все свои сочинения я отправлял Виктору, он был главным моим рецензентом и ценителем. Кое-что из стихов Виктор опубликовывал в тех газетах, с которыми сотрудничал. Иногда он разбавлял свою книжную и газетную прозу моими стихами. Его коллеги по редакции наши материалы называли «волчковской колпаковщиной».
Тогда для меня это было единственной возможностью публикаций. В советское время попасть в журнал или альманах считалось удачей. А честолюбие, надо признать, всё же занимает некоторое место в наших душах, поэтому мне было приятно читать свою фамилию в каком-нибудь сборнике или в книжке, изданной не на домашнем принтере, а в настоящей типографии. Кое-что мне удавалось опубликовывать самостоятельно, минуя Виктора Волчкова, но таких книг было немного.
Переписка между нами носила демократический характер; мы могли не писать друг другу месяцы и даже годы, а затем обмениваться мыслями и сведениями по нескольку раз в неделю. Когда наше молчание затягивалось слишком долго, от кого-то из нас следовала телеграмма с одной фразой из песни, которая нам обоим по душе: «Что-то нынешним летом раскричались грачи…» И переписка возобновлялась.
Нынче грачи раскричались не зря. Мне сообщили, что я потерял друга. Больше двух лет он боролся с болезнями, но на этот раз одолеть их не смог.
Не прозвучит в телефонной трубке его голос, не будет больше писем, не узнаю о его очередных приключениях…
За горами большими на далёкой земле,
среди снежной пустыни мы оставили след.
Словно кровному брату за бокалом вина
говорил ты когда-то: - Будь здоров, старина!
.....................................................
Что-то нынешним летом раскричались грачи.
Нет от друга привета, хоть кричи - не кричи...
Непутёвая почта, что немая стена,
не услышу я больше: - Будь здоров, старина!
P.S. Дня за два до кончины Виктор ещё находил силы шутить. Напоследок он сказал: - Ребята, не горюйте, я вам буду оттуда напоминать о себе...
Позже мне друзья сообщили, что в момент погребения, в его рабочем кабинете без всяких видимых причин с треском лопнуло оконное стекло. Почему-то я верю в то, что это мой друг послал весточку.
На снимке: слева - Виктор Волчков, справа - автор. 1964 год.