"Гора рождает мышь точно так же, как вечность рождает мгновение"
М. Волошин
Младший научный сотрудник Виктор Сергеевич Иволгин ("Витюня" звали его коллеги) работал в НИИ сыроделия, расположенном в одном из провинциальных городов России. К науке относился трепетно, как к язычку пламени, который в любой момент может затушить лёгкий ветерок или поднаторевший на пакостях июльский дождик. Исповедовал чистую науку - науку ради науки, никаких побочных помыслов и чаяний, науку чистую, как Победа в Великой Отечественной войне.
Говорил МНС на трёх экзотических языках и ещё на одной доступной, как женщина, мове. Знал латынь – вот те и провинциал! А ещё на свой страх и риск, в тайне от руководителя лаборатории, он проводил исследования на предмет сырных и иных предпочтений серых мышей.
Мышей вокруг было много. Очень много… Но не тех белых, каким ставят памятники в сонных Академгородках, но серых, которым несть числа на необъятных просторах нашей до небес замусоренной ойкумены.
Увлечение мышами началось с малого: Витюню заинтересовал вопрос, почему женщины боятся этих маленьких юрких зверушек? Вернее, чего они боятся? Спрашивал он у девочек, с которыми учился в школе, у девушек, с которыми коротал время во время идиллической учёбы в институте, у знакомых и малознакомых женщин. Прямых признаний не услышал, но косвенных свидетельств отыскал предостаточно, сделав, в конце концов, строгий научный вывод: женщины боятся, как бы мышка не юркнула туда, куда и заглянуть-то не каждому позволено (только врачам и заслуживающим доверия мужчинам), и поди-ка выуди её оттуда! Не зря прозывают таких мышей "норушками".
Гипотеза, может быть, и не состоятельная, но кто имеет смелость предложить иную?
Между тем мыши являются непременными спутниками домашнего обихода – такими же, как кошки и собаки. И если можно разговаривать с этими живыми существами, то почему нельзя с мышами?
И Витюня начал беседовать с ними – сначала с несколькими, потом с одной, выделив самую сметливую из всех – мышь Серую. Беседовал вкрадчиво, вполголоса, почти шёпотом, опасаясь спугнуть, прикармливая разными сырами, благо сыров было много.
Десять минут в день…
Полчаса…
Час…
Наконец, уловил ответную реакцию на уважительные речи и потихонечку-полегонечку наладил обмен примитивными мыслями, которые со временем становились сложнее и многообразней.
У мышей нет человеческих особенностей в анатомическом строении речевого аппарата. Полностью отсутствует соответствующее развитие коры головного мозга. Вместе с тем, они издают крики в ультразвуковом диапазоне, неслышимом людьми. Своей сложностью и слаженностью звуки эти напоминают пение птиц.
Кроме звуковых сигналов мыши имеют иные способы передачи собеседнику сообщений с помощью физиологических и анатомических особенностей строения. Подёргивание усиками, поворот головы, положение хвоста и прочие мелочи, на которые обычный человек не обращает внимания (а перепуганная женщина - тем более), в сочетании и порознь дополняют мышиный язык. И он, этот язык, как выяснил Витюня, оказался не так уж и примитивен. Да и писк, слышимый людьми, и телодвижения расцвечивали мышиные речи яркими красками.
Диалог человека и мыши на первых порах касался исключительно физиологии мышиного семейства. Витюня узнал от своей собеседницы многое из того, о чём ранее даже не догадывался. И то, что беременность у мышиной самки длится 21 день. И то, что мышата рождаются слепыми и голыми, но уже через три недели становятся самостоятельными, а в шесть недель у них просыпается половой инстинкт. И то, что живут мыши недолго: год – полтора, а если пристроятся к людям, то дольше: три, четыре года, редко пять.
- Мы вообще-то семяеды, - сказала мышь Серая, - но ничто молочное нам не чуждо. Для нас сыры, как для кошек валериана – не к ночи будет названо имя этого мерзкого животного!..
Мы от сыров балдеем. Ну, не то, что балдеем, но, как правило, не в себе - обо всём забываем и можем пуститься во всё тяжкое.
- Я вообще-то не большой любитель сыра, - сказал МНС, - я мясные яства предпочитаю.
- Ну и напрасно, - сказала мышь Серая, - сыры – многонациональное богатство. Если б мыши выпускали сыр, то наверняка завоевали бы весь подлунный мир…
А ты заметил, как часто кусочки сыра напоминают ломтики луны в разных фазах её развития? Лично мне нравится полнолуние.
- Если честно, то я никогда об этом даже не думал, - признался МНС.
- А зря, - сказала мышь, сидя на предметном стекле, и назидательно продолжила: - Видеть прекрасное там, где, кажется, нет ничего съестного – свойство неординарных существ.
Откусила мизерный, с булавочную головку кусочек сыра, проглотила и продолжила:
- Мы без людей не можем, хотя вы, конечно же, сволочи.
- Что бы ты ела, если б не эти сволочи? – попробовал возразить МНС, но мышь Серая настаивала на своём:
- Сволочи, сволочи. Какие только пакости нам не строите! За что спрашивается? Сосуществовать с окружающей фауной вы совершенно не умеете и учиться не желаете. А зачем вы кладёте сыр в мышеловку? Ведь это ж вообще дурной тон! Сыр должен лежать в холодильнике, и ещё лучше, чтобы он (хотя бы время от времени) находился в открытом доступе.
- Так ведь заветрится! – попробовал было отшутиться Витюня, оправдывая подобным образом всё нечестивое человечество.
- Хороший сыр не заветрится, - возразила мышь. – Мы не позволим.
И вспомнила она, как однажды побывала в банкетном зале одного из ресторанов, где столы были накрыты по случаю бракосочетания. Начало торжества задерживалось. "По какой причине, - рассказывала мышь, - точно не скажу: то ли невеста ни с того ни с сего родила, то ли жених не получил квартиру в качестве приданого…
Сыры были выложены по часовой стрелке, от пресных к пикантным. На большой тарелке лежало восемь сортов. Вес каждого кусочка 25 – 30 грамм. Между сортами была проложена дорожка, словно специально для меня. Я ходила по этой тарелке, как по полю чудес: там откушу, здесь отгрызу – полный восторг! Незабываемое впечатление"…
О каждом сорте сыра мышь Серая имела своё представление - настоящее, полученное эмпирическим путём, а не какое-нибудь вычитанное натощак, теоретическое.
Любила она сыр "Эдам", который в России принято называть голландским, хотя сами голландцы и не голландцы вовсе, а какие-то занюханные нидерландцы (слово-то какое хорошее – нюхать – испоганили!). Головку красного цвета, натёртую парафиновым маслом, она почитала форменным произведением искусства.
Любила американский сыр "Чеддер" и монастырский - "Мюнстер". Обожала, превознося на все лады, сыр "Пармезан" - Пармское откровение.
- Пармезан, - говорила мышь Серая, - самый твёрдый сыр в мире. Такой твёрдый, что зубы обломаешь. Выдержанный, как коньяк. Три-четыре года выдержки минимум, а то и десять лет. С годами становится только лучше.
Сыр "Рокфор" относила к тому же порядку, включая в число первостатейных.
- И какая мышь, - спросила она у Витюни, - не любит "Рокфора"?
А вот Камамбер и Фету я терпеть не могу – на дух не переношу, не перевариваю. И Моцареллу – ненавижу. Ну, что это за сыр? Одно название.
Сыр Бри у меня тоже не в почёте. А вот "Эмменталер" и "Грюйер" уважаю и почитаю одновременно, и чего больше – почёта или уважения – определить затрудняюсь.
Кроме своих пристрастий сообщила она Витюне правила подбора сыра к винным напиткам, и хотя марочных вин он не употреблял (денег у него соответствующих не было), тем не менее, правила эти заучил и даже зафиксировал письменно – на бумаге: "Под красное вино и мускат идеально подходят сыры с плесенью. Пармезан сочетается с белым вином кьянти, пиво – с острым сыром" – ну и так далее, и тому подобное.
- Ну, а как вы и ты, в частности, относитесь к российским сырам?
- Как-как - мыши наши, отечественные, и сыры они любят соответственно – наши. Лично я предпочитаю "Пошехонский", хотя и от других, изготовленных в нашей стране сыров не откажусь – ни от "Российского", ни от "Голландского", ни от "Костромского", ни от "Алтайского". Люблю "Швейцарский сыр" с его неповторимым ароматом и ореховым привкусом…
МНС слушал разглагольствования Серого, отмечал, что она говорит о России, как о своей стране – с ума спятить! - и верил, и не верил собственным ушам: уж слишком фантастическим казался ему этот разговор…
А ещё Витюня озадачился тем (буквально: ломал голову), как рассказать профессору о своём открытии и вообще о беседах с мышкой, пусть даже очень серой… -
думал – и, наконец, решился: написал отчёт о своей внеплановой деятельности в стенах лаборатории
и передал его научному руководителю через доверенное лицо – Фильку Розенблата, официального жениха профессорской дочери. Передал – и стал ждать…
И дождался -
на следующий день в лабораторию влетел профессор яростный, как ураган с ласковым женским именем Офелия. Влетел - и хлопнул отчётом о стол МНС. Впрочем, это был не его стол, он ещё своего стола не имел, и пользовался тем, который был свободен в данный момент, а если такового не было, курил в коридоре возле распахнутого настежь окна.
- Ты – что – меня дураком считаешь?! – взревел профессор.
- Я? Вас? – удивился Витюня. - Что вы, Сигизмунд Амангельдыевич! Вы самый умный человек из тех, кого я знаю…
- А кого ты знаешь? – с издёвкой в голосе поинтересовался профессор.
"Боже, как она похожа на него!" - подумал в этот момент Витюня и жутко позавидовал Фильке Розенблату. Впрочем, это увлечение не имеет отношения к нашему рассказу.
- Да уж знаю, - ответил профессору МНС, - не скажу, что многих, но - встречаются…
- Вот именно, что встречаются! И как, интересно, эти встречные, находясь в уме и здравой памяти, реагируют на твою бредятину? Неужели хоть кто-то верит, что выучив мышиный язык, ты ведёшь с ними душещипательные беседы? А мышь в качестве эксперта – это вообще что-то запредельное!..
Тут до профессора дошла вся фантасмагория ситуации, в которой, как в проруби, бултыхался и захлёбывался его подопечный, и он нервно почесал затылок, потом под мышками и даже там, где, в общем-то, в приличном обществе чесать не принято.
- Ведь это чёрте что! – воскликнул он. – Это что же получается, что они наш язык понимают?!
- Получается, что так…
- И никто, кроме тебя, мышиного языка не разумеет?
- Никто, - подтвердил МНС.
- В таком случае, как ты докажешь, что понимаешь мышиную мову?
- Никак, - сказал Иволгин.
- Вот то-то и оно, что никак, - удручённо произнёс профессор. – На слово в науке никто не верит, кроме филологов, но мы с тобой не филологи, и потому думай, каким образом подтвердить своё открытие. Если, конечно, всё, что ты написал в этой своей писульке (он потряс папочкой прежде, чем снова швырнуть её на стол), является правдой, а не помрачением рассудка.
Сказал – и ушёл, громко хлопнув дверью…
И едва удалился, как появилась мышь Серая. Возникла словно из воздуха. Пришла и разместилась на предметном стекле.
- Слышала? – спросил у неё МНС.
- Слышала.
- И что скажешь по этому поводу?
- Три рубля – не деньги, - сказала мышь.
- Это понятно, - согласился МНС, - а какое твоё мнение по существу вопроса?
- Хреновое, - сказала мышь и опасливо повела носом. – Слушай, а сыра у нас не осталось? Хотя бы маленького кусочка?
- У тебя один сыр на уме, - сказал Витюня.
- Очень кушать хочется, - сказала мышь Серая. – Я ни о чём ином думать не могу, когда голодна. Ни одна мысль в голову не лезет, а если и проскальзывает, то исключительно с привкусом сыра.
- Ладно, - сказал МНС, - будет тебе сыр. - Открыл холодильник – маленький, как микроволновка, и достал слежавшийся кусочек, мало похожий на сыр. Мышь Серая рада была и такому.
- У, - промолвила она, - хороший сыр, адыгейский, Тамбовского молочного завода. Содержит в себе ароматическую аминокислоту, которая вызывает головную боль. Сроки годности давно уже истекли. Хранить адыгейский сыр, - наставительно произнесла она, - следует в стеклянной таре с притёртой крышкой, не забыв положить в баночку кусочек сахара в качестве абсорбента…
Я вот, что думаю по существу заданного тобой вопроса. Ну не знают они нашего, мышиного, языка, да и хрен бы с ними!
Вообще-то мышь употребила более крепкое выражение - матерное, если следовать человеческому лексикону. У мышей ведь тоже существуют ругательства первого, второго и третьего порядка, да и как в мышином царстве без вульгаты, когда наличие кошек на белом свете – объективная реальность? Никак.
- Плюнь на своего профессора, - предложила мышь Серая.
- На Сигизмунда Амангельдыевича?! – не поверил своим ушам Витюня.
- На него самого, - сказала мышь и предложила: - Давай создадим с тобой сообщество, в котором я буду проводить экспресс-анализы, а ты станешь разрабатывать стандарты и регламенты, выдавать технические условия, писать отчёты, и будем мы жить – не тужить, как сыр в масле кататься. Согласен?
- Надо подумать, - сказал МНС. – Я человек подневольный. Мне хитрить с сильными мира сего – смерти подобно. Не знаю, поймёшь ли ты меня или нет…
- А то нет, - сказала мышь. – Я ведь и сама боюсь каждого шороха. В нашей мышиной жизни главное вовремя сбежать, а иначе вся жизнь набекрень, всё будущее насмарку. Потомства не увидишь!..
Только вот ведь какое дело: ты даже сам не знаешь, такая я на самом деле, какой ты меня видишь, или я - жалкий плод твоих фантазий. Что уж говорить о посторонних людях, которые ни за что не поверят в наш заговор. Так что опасность минимальная – рискни!
И Витюня вынужден был согласиться с нею, ибо самая азартная игра на белом свете – это игра воображения.
- А что я скажу Сигизмунду Амангельдыевичу? – спросил он.
- Скажи, что пошутил.
- А как быть с наукой? – застонал Витюня. – Наукой чистой, как победа в Великой Отечественной войне?
- Какая победа – 1812 или 1945 года? – съехидничала мышь.
- Какая? – озадачился Витюня. – Какая-какая?..
И не нашёлся с ответом.