Острые запахи

   
                "Не ахай и не ухай, а на-ка - жизнь понюхай..."
                (из русского фольклора)

 В восемнадцать лет, по уши налитый романтикой, еще не прокисшей до цинизма, Колька впервые вскарабкался на борт океанского теплохода. Это был хоть и  не  летучий,  но  точно,  голландец,  практически  Колькин ровесник, транспортный  рефрижератор "Солегорск", построенный на верфях Амстердама в памятном 1953 году.
 
  На бушлате юного моремана горели золотом  два ряда пуговиц, на рукаве четыре шеврона - курсовки, на голове, лихо заломленная мичманка, кокардой с якорем.  Поднимаясь по трапу, "романтик" помахивал маленьким фибровым чемоданчиком, в котором лежал комплект "парадки", сменная тельняшка да трусы, направление на работу из кадров, корки моториста второго класса, чистая тетрадь, ручка и пачка почтовых конвертов.
 
 Густое ассорти острых запахов моря, кораблей, рыбы, гниющих водорослей, канатов, пропитанных смолой и дегтем, машинного масла, мазута, солярки и еще чего-то неведомого,  щекотали ноздри, возбуждали воображение, кружили голову и пьянили, словно вино.   
 
  Неизгладимым впечатлением последних часов для него и, кстати, для его сокурсников тоже, стало прохождение инструктажа в кабинете "Охраны труда и техники безопасности". По окончании  нудненькой, но слава создателю, короткой лекции, кульминацией которой стала фраза: "не суйте нос, куда собака хрен не сует", курсантам-практикантам раздали пухлую пачку черно-белых фото любительского качества.  На них просто и незатейливо были засняты эпизоды несчастных случаев на судах: нога в юфтевом ботинке, отрезанная швартовым тросом  у  кнехта;  намотанный  на  турачку  лебедки  неосторожный  матрос,  с вылезшими языком и глазами; бедолага электрик, убитый током, с черным-причерным лицом и руками; и прочая и так далее и тому подобное. Весьма наглядно и поучительно.
 
  Шагая по палубе, Колька на всякий случай обошел не работающую лебедку на почтительном расстоянии, и делал это еще долго. 
  Вахтенный матрос у трапа объяснил, как найти жильё «деда» - старшего механика, Колькиного непосредственного начальника. Через считанные минуты, после минимальных формальностей с документами, новоиспеченный член машинной команды "Солегорска", получив у прачки - кастелянши постельное, заселился в уютную двухместную каюту, в которой предстояло обитать следующих девять незабываемых месяцев.
   
  За это время "Солегорск" сделал четыре рейса. Молодой моряк побывал в портах Сахалина, Курильских островов, от Шикотана до Северокурильска, в Магадане, с обеих сторон побережья Камчатки. Он повидал действующие вулканы, ощутил на собственном опыте, что такое настоящие девятибалльные шторма, поглазел на берега Японии. Судно не было визированным, поэтому побывать в стране Восходящего Солнца ему не довелось. Колька пережил массу всевозможных приключений. Что называется - понюхал жизнь.
 
 Первым соседом по «обители» еще до выхода в моря, стал преклонных лет кочегар дядя Миша. Его в рейсы уже не выпускали по состоянию здоровья, но пока судно не вышло из ремонта,  он  "вахты  был  в  силах  стоять",  о  чем  и  сказал  кочегар  мотористу. Вспомогательный паровой котел теплохода работал на жидком топливе, и не требовал при эксплуатации значительных физических усилий.
 
   Дядя  Миша,  одинокий, бездомный, маленький  и  худенький  старичок,  имел  довольно большой, арбузного типа живот, как у женщины на девятом месяце. В нем он носил, кроме всех обычных человеческих органов, циррозную печень и постоянно пополняемую дозу дешевого плодово-ягодного вина, запас которого хранил в запираемом на ключ рундуке.
 
  Вахты у Кольки с дядей Мишей не совпали, и когда Колька отдыхал, старый кочегар нес службу. Примерно каждые час-полтора он наведывался в каюту, сопя и гремя ключами, отпирал рундук, прикладывался к горлышку бутылки и громко булькал, заливая жидкость в «арбузик».
 
  Колька просыпался, про себя матерясь, но хамить старому морскому волку не решался, не позволяло воспитание. Однажды Колька проснулся от долгого стариковского кряхтения. Дядя Миша снимал ботинки, сидя на койке. Кровати на судах  оборудованы  бортиками высотой  сантиметров  в  тридцать,  которые предохраняют моряков от падений во время качки. Сидеть на такой койке проблематично даже человеку без солидного живота, и дядя, разуваясь и обуваясь, нес ежедневный мученический крест.    
 
  Молодой  моторист  второго  класса,  согласно  субординации,  спал  на втором ярусе, над кочегаровым ложем. Однажды, обычное старческое кряхтение неожиданно сменилось иным звуком, который Колька определил безошибочно. Дядя Миша не смог удержать фекалии и звучно испражнился смесью бормотухи и полупереваренного ужина в брюки прямо на кровати.
 
  Мощный, до рези в глазах, непередаваемый запах моментально заполнил каюту. Продолжить сон в таких условиях оказалось не в Колькиных силах. Он кубарем сверзился с койки, сгрёб штаны и  рубаху, еле-еле подавив рвоту, стремглав выскочил вон. Остаток ночи до самой вахты ему пришлось провести в столовой.
 
  Через неделю, перед самым выходом судна в рейс, дядю Мишу перевели на другое ремонтируемое судно. В каюте на нижней койке его сменил некий моторист первого класса Кузя. Стихийный педагог, равви и сэнсей в одном флаконе. Он был лет на пять старше Кольки. Кроме восьмилетки в родной деревне, сельского ПТУ, где выучился на тракториста-комбайнера, армейской службы в стройбате, да двух лет работы по малому каботажу, в биографии ничем похвалиться Кузя не мог, но очень хотел.  И  вдохновенно  врал, выдумывая  всевозможные  подвиги,  сродни Геракловым.
 
  Колька  очень  скоро  это  понял  и  старался   избегать  общения  с назойливым  учителем,  который  свои  лекции  устраивал  всегда в нетрезвом виде.
- Слухай сюда, молодой! Да брось ты свой букварь. Ты жисти, студент, еще не нюхал! Учись пока есть у кого! Вот я в армии как-то раз ...
  И начиналось очередное поучение.
 
  Вдобавок к заоблачным амбициям Кузя, подобно Иосифу Кобе в Туруханской ссылке, где он под одной крышей жил с Яковом Свердловым, по воспоминаниям последнего, редко мылся и еще реже менял носки. В каюте утвердились стойкие ароматы: кислый запах пота, курева, а зачастую и перегара. Добрососедство, а тем более дружба, по ясным причинам не сложились.
 
  "Нюхать жисть" пришлось два месяца - весь первый рейс от Владика до Магадана и обратно, после которого Кузя глупо и трагически погиб,  напившись  с  одним  из  приятелей  жидкости  от  пота  ног,   которую почему-то не использовал по назначению.  Приятеля вывернуло, а Кузе повезло меньше. Помер он в каюте, пришел в драбодан пьяный, бухнулся в койку и захрапел. Через пару часов храп перешел в хрип и Кузя затих.  Колька отложил книгу, спустился вниз и позвал уже покойного по имени, потряс за плечо, все понял, и побежал на мостик доложить вахтенному начальнику страшную весть.

 
  Третьим Колькиным соседом стал новый член машинной команды - кочегар Тахир Зиганьшин со своей гражданской супругой. Были они красивой, как теперь говорят, "сладкой парочкй". Роза Резимбаева, имея среднее педагогическое образование,  устроилась на судно матросом-уборщиком, скрыв от инспектора отдела кадров, что идет на "Солегорск", главным образом, для того, чтобы исполнять супружеские обязанности. Ей, как и полагается, выделили место в женской каюте совместно с коллегой, второй уборщицей. Но жила она там очень редко. Горячее чувство, переполняющее молодоженов, постоянно тянуло её на Тахирово ложе. 
 
 Тут Кольке улыбнулось понюхать мускусные ароматы разгоряченных в сладострастии тел  и послушать жизнь еще в одном аспекте. Он вынужденно был посвящен в некоторые детали производства потомства - чадозачатия, если хотите попонятней. Юноше в пубертатном возрасте сие было выдерживать не легко.  Но проклятые застенчивость и деликатность опять не позволили выразить возмущение громко и однозначно. Давно известно: анархия мать порядка, а терпение мать ученья и успехов. И его терпение в конце концов было вознаграждено. На одной из меж рейсовых стоянок Роза уболтала свою напарницу по уборке помещений Клаву, и та пришла для близкого знакомства в гости в их маленькую каюту.  Была она старше Кольки более чем на две трудовые пятилетки, красотой и обаянием не выделялась, но на безрыбье, как говорится, рак за осетра сойдет. 
 
  Колька сбегал за вином, устроили внеплановый Розин День рожденья - второй в жизни круглый юбилей. После обильного застолья с морскими деликатесами: камчатскими крабами, тихоокеанскими кальмарами,  гребешками, корейской чамчой и прочими вкусностями, Колька проснулся в женской каюте, которую с той поры стал посещать регулярно до самого окончания практики. Таким образом, острый половой вопрос с повестки был снят.
   
  Все в этом мире заканчивается, закончилась и морская практика. Последовало трогательное прощание с Клавой. Колька торжественно и искренне обещал всплакнувшей девушке и писать и приехать. Увы, подлец, слова не сдержал. Хотя песню со словами: "Не обещайте деве юной..." слышал не раз и  даже любил.
 
   
  С той поры прошло почти полвека, но до сего дня в памяти Николая Ивановича, давно пенсионера, нет-нет да и вспыхивают те острые запахи, запахи моря, кораблей, юности. Не только запахи грязи и "жисти", но и  чудные запахи малосольной Олюторской селедки, кедрового стланика на Магаданских сопках, нерестящегося лосося, жаренной камбалы, терпкий аромат Клавиных волос.   Запахи первой морской практики.   
                КОНЕЦ.