23. РОМАН, ПРОДОЛЖЕНИЕ
Жабес попрощался и ушёл; на Город наползали тучи, а Сабина и Кельга сидели на пороге книги и слушали 13 прелюдий Шопена, сыгранных некогда Святославом Рихтером в далёком Токио. Потом Сабина спросила:
- Кельга, а что происходит дальше в твоём романе? Может, почитаешь?
Кельга на минуту задумалась. Ей надо было срочно писать свой доклад на завтрашнюю конференцию — но так не хотелось уходить с порога книги… И она согласилась. Они вспомнили, что в прошлой раз повествование оборвалось на том, как героиня размышляла о встрече со своим будущим мужем Митей и о своём уходе из университета в школу. «Это всё ещё будет продолжение первой главы,» - предупредила Сабину Кельга.
"4
Как жили Митя и Марина до нашей встречи? Что их соединяло? Больше всего я знаю об их жизни от Мити и с точки зрения Мити. А он в те времена за многое на Марину обижался. Правда, пару раз – после того как он впервые переночевал у меня и Марина выгнала его из дома – мы встречались втроём. И вот ещё одна странность: Марина мне тогда понравилась. В какой-то момент мне даже почудилось, что в чём-то мы с ней ближе друг другу, чем Мите, и что, если бы нам не надо было его «делить», мы бы легко подружились. В первую из этих встреч мы долго сидели вдвоём с Мариной у них на кухне. Она рассказывала мне о своей жизни с Митей, а он играл с детьми в соседней комнате. Когда я ехала после той встречи домой, у меня сложился стих, обращённый к Марине. Потом я пожалела, что не переписала его себе (времена были докомпьютерные), но тогда это казалось ненужным. Я отдала листочек со стихом Мите для передачи Марине и больше этого листка не видела. Однако две строчки из того стиха мне запомнились. Первая обращена к Марине: «держа в руках ребёнка, не позабудь лишь суть», или как-то так. Вторая про меня: «Мне ж брести по дорогам культуры». После этого разговора я и правда решила отойти в сторону и больше с Митей не встречаться. Не получилось. Сейчас понимаю, что это решение и не могло быть выполнено, поскольку оно было неправильно принято – оно исходило из разговора с Мариной и только из него. В том разговоре я больше слушала, говорила она. Запомнились ее слова о том, что жаль, что у меня нет детей – не в том смысле, что она меня жалела, а в том, что будь у меня дети, я бы ее поняла. Она даже сказала, что не будь у неё детей, она бы ушла сама. Мне казалось, что я ее поняла.
Но настоящее понимание пришло много позже. Когда мы жили с Митей уже лет шесть – и вдруг появилась Лиля. Лилия. Он влюбился в неё в метро, тоже с первого взгляда. И я оказалась в ситуации, очень похожей на Маринину. Хорошо помню своё ощущение пойманности, загнанности в ловушку, из которой нет выхода: раз он меня больше не любит, я хочу уйти – но мне некуда идти с двумя маленькими детьми, им нужно внимание, мне не на кого их оставить, чтобы ходить на работу и зарабатывать деньги. Младшему сыну как раз исполнился год – как и Марининому сыну шесть лет назад. Ситуация ощущалась как не просто безысходная, но ещё и унизительная. Митя горячо уверял, что очень меня любит и никогда не бросит – но и сами эти уверения я воспринимала болезненно. Вот тогда я и вспомнила Маринины слова.
В те дни почва катастрофически ушла из-под ног, у меня было ощущение, что я вишу над пропастью, малейшее движение – и сорвусь. Спасла меня строка любимого Райнера Марии Рильке: «Каждый должен восполниться в одиночку». Она несколько дней крутилась у меня в голове – и вдруг где-то глубоко-глубоко внутри возник отклик: «Не готова». Потом пошли ещё слова, и как-то сам собой сложился стих. А потом и ещё несколько. И стало легче.
Вот тогда только я поняла, что филология – это действительно серьёзно. Что это не просто интересная работа, но вещь абсолютно насущная, без которой не обойтись. Не будь у меня тогда под рукой Рильке – и не найти бы мне бы внутреннюю опору. А внешних опор отчаянно не хватало. Да и психологов, к которым можно обратиться сейчас, тогда в нашей действительности практически не было.
5
Психологи – кто они, собственно, такие? Действительно ли они могут помочь, когда почва уходит из-под ног? В любом случае, денег, чтобы обращаться к психологам, у нас в то время не было. Бабушек, которые могли бы помочь с детьми, тоже не было. Но зато был Райнер Мария Рильке. У него, кстати, есть поразительные строки о любви, в «Реквиеме по одной подруге». В переводе Бориса Пастернака они звучат так:
Ведь вот он, грех, коль есть какой на свете:
не умножать чужой свободы всей
своей свободой. Вся любви премудрость –
давать друг другу волю. А держать
не трудно, и даётся без ученья.
В оригинале чуть-чуть иначе. Не пытаясь воссоздать стих, я бы перевела смысл этих строк примерно так:
Если мы и бываем виновны, то именно в этом:
в том, что не умножаем свободу любимых
всей своей свободой. Ведь когда мы любим,
наша единственная задача именно в этом:
отпускать друг друга на волю. А держать
друг друга – легко, и учиться этому не надо.
Но Рильке – мужчина. Который любил свободу уединения намного больше, чем своего ребёнка. Во всяком случае, он выбрал именно свободу и с ребёнком после расставания с женой никогда не виделся. Умножать свободу любимых и отпускать друг друга на волю – это прекрасно. До тех пор, пока у тебя нет детей. Или когда есть много денег и не надо заботиться о выживании.
И ещё одна строка в этом Реквиеме меня поражает: «Любить – значит быть одному». Парадоксально. Рильке действительно любил быть один, ценил полноту самоуглубления больше любого общения. Любовь ли это? Для него – да. А для меня? Пожалуй, для меня это часть любви: в уединении размышлять о любимом, переживать драгоценные мгновенья радости и сомнений, вспоминать, представлять, мечтать. Для меня – только часть. Рильке же – поэт одиночества и кристальной невозмутимости духа, написавший однажды о таящемся в глубинах его души страхе перед возлюбленной. И для него это так: «любить – значит быть одному».
Для Рильке, но не для Мити. Он-то стремился совсем не к одиночеству. Он хотел любить нас обеих: и меня, и Марину. И жить с нами обеими. Одновременно. А через шесть лет захотел любить меня и Лилю. И никуда от меня не уходить, а привести Лилю в нашу квартиру и жить вместе".
- Бр-р! - поёжилась Сабина. - Вот этого я никогда не могла понять: жить втроём в одной квартире со своим мужем или возлюбленным и ещё одной его женщиной!
- А жить в одной квартире с двумя своими возлюбленными — это можешь представить? - спросила Кельга.
- Тоже нет. Они же подерутся друг с другом!
- А если в разных квартирах?
- Нет, Кельга. Я ревнива. Если я знаю, что мой мужчина любит ещё кого-то, меня это задевает, я начинаю обижаться, злиться, закатывать истерики… Или стараюсь взять себя в руки, всё принять, терплю — а потом всё равно взрываюсь.
- А если ты сама любишь ещё кого-то?
- Этого я тоже не понимаю. Я могу начать с кем-то флиртовать, чтобы показать моему мужчине, что и я могу найти себе кого-то другого, но любить двоих по-настоящему — нет, это не для меня. И, если честно, твоя любовь к Арсению и Аурелию одновременно тоже никак не укладывается у меня в голове! Да даже и сказать «любовь» во множественном числе нельзя, сам язык сопротивляется. И то, что твой Рильке пишет - «Каждый должен восполниться в одиночку» - это тоже не для меня. Я хочу нормальную семью.
Они помолчали. Немного успокоившись, Сабина попросила почитать ещё.
"6
Однажды он действительно привёл Лилю к нам – в гости. Получилось странно и натянуто. В воздухе витали тревога, напряжение и неуверенность. А потом она разбила мою любимую чашку. Легче после этого не стало – но у меня появился понятный повод для плохого настроения. Ей стало неудобно, и вскоре она ушла.
Впрочем, между этими двумя любовными треугольниками было существенное различие: Лиля не любила Митю. Она любила какого-то своего парня, который то бросал ее, то к ней возвращался. Но она ценила Митину любовь и не стеснялась ею пользоваться при каждом удобном для неё случае. Например, посылала его отвезти что-то ночью ее подруге на другой конец Москвы. Или по полночи жаловалась ему по телефону на то, как не понимают ее родители. На ее звонки я просыпалась, долго лежала без сна, злилась на неё и обижалась на Митю.
Стихи стали отдушиной. Каким-то чудом, они создавали новое пространство жизни, там я начинала дышать свободно и уже не ощущала себя в ловушке. И тогда я могла спокойно слушать рассказы Мити о Лиле и спокойно объяснять, почему я не хочу, чтобы она жила с нами."
- Тебе везёт, ты можешь стихи писать, - задумчиво протянула Сабина. - А мне что делать? Знаю, знаю, что надо что-то своё найти. Но как его найти?
- А ты искала?
- Ещё как! И рисовать пробовала, и в драматическую студию ходила…
- И не понравилось?
- Сначала нравилось, а потом надоедало. Я же понимаю, что я не Рембрандт и не Пикассо — ну, и жалко становится время тратить.
- А на что не жалко его тратить?
Сабина задумалась.
- Не знаю, - сказала она наконец. - Это бесплодный разговор. Лучше почитай дальше.
"7
Так как же мне надо было ответить на Митино признание в любви? Как бы я на него ответила сейчас, окажись мы опять в том солнечном январском мгновении? И вдруг меня пронзает понимание: другого ответа, чем тогда, у меня нет. Я не могу спокойно и доброжелательно объяснить ему, что так нельзя. Потому что уже его люблю. И какие бы правильные слова я не подобрала, они будут напрасны: я уже люблю его и он не может этого не увидеть.
И ещё я понимаю, что каждый из нас был тогда прав, хоть наши правды и противоречат друг другу. Права Марина – у неё маленькие дети и им нужен отец. Прав Дмитрий – он любит Марину, меня и детей. И права я – я не могу отречься от любви. К тому, что он уйдёт к Марине и детям, я была готова. Он и уходил, несколько раз. Хорошо помню, как в один из этих разов, на следующий день после того как мы попрощались, я гладила любимую бежевую юбку с узенькими красными, голубыми и белыми полосками, и на душе было легко и ясно. И вдруг – в дверях появляется Митя. И говорит, что не может жить без меня.
Так мы жили несколько лет. В первые месяц или два Мите казалось, что он любит только меня, а любовь к Марине осталась в прошлом и их связывают только дети. Но вскоре он осознал, что продолжает любить и Марину. Сначала, в Харькове, куда мы отправились в импровизированное свадебное путешествие, он остро ощутил, что не может жить, не видя детей. Марина как раз тогда запретила ему с ними видеться. И каждый случайно встреченный на улице годовалый малыш трогал его до слёз. Это я понимала.
Странное и непонятное началось потом – когда он почувствовал, что любит не только меня, но и ее. И чем сильнее он любит меня, тем сильнее он любит и ее. Это не умещалось в моём сознании. Сейчас мне проще его понять – через несколько лет я и сама испытала подобное ощущение. И теперь знаю, что одна любовь действительно может усиливать другую, ведь тело у нас одно и одни и те же гормоны «работают» и на ту, и на другую любовь одновременно. Тогда же это казалось мне невозможным. Я не могла себе представить, как можно одновременно любить двух женщин, или двух мужчин. Это опрокидывало все мои представления. Впрочем, ведь у любимого Фаулза было нечто подобное? Или нет? Нет, герои Фаулза выбирали, пусть и после длительных сомнений и метаний, одну из двух женщин. Правда, есть у него эпизод, где герой живёт с двумя сёстрами и они делят его, подобно тому, как в детстве делились друг с другом игрушками. Но его отношения с обеими сёстрами были довольно-таки поверхностными…"
- Вот про гормоны — это мне понятно, - сказала Сабина. - Но причём здесь тогда любовь?
- А что для тебя любовь?
Сабина погрузилась в раздумье. Муркис запрыгнул к ней на колени и начал громко мурчать. Сабина гладила его, а он поднялся на задние лапки и начал вылизывать ей шею. И Кельга снова залюбовалась тем, как удивительно эти двое сегодня гармонировали друг с другом по цвету. А может, и не только по цвету…
- А ещё, - прервала затянувшуюся паузу Сабина, - я не понимаю, зачем твой герой сказал жене, что влюбился в твою главную героиню. И зачем потом сказал этой героине, что влюбился в другую девушку. Ведь всем было бы спокойнее, если бы он оставил это при себе. И, раз уж зашёл об этом разговор, я, честно, не понимаю, зачем ты сказала Арсению, что любишь Аурелия.
- А я не понимаю, как можно не говорить…
- Ха! Очень даже просто. Если хочется кому-то рассказать — расскажи подруге, другу, психологу, в конце концов. А жене-то или мужу — зачем?!
- А как тогда общаться?
- Так же, как и раньше. Не обязательно же эту тему поднимать! А сам или сама идёшь к психологу и решаешь, с кем ты хочешь быть: с тем, кого любил раньше, или с тем, кого любишь теперь.
- А если обоих любишь?
- Знаешь, я не понимаю этого. Мне кажется, что это иллюзия, самообман…
На этом им пришлось прервать разговор — Кельге действительно надо было написать доклад для завтрашней конференции. Но разговор они договорились продолжить.
Сабина ушла, а Кельга, перед тем как погрузиться в написание научного текста, вспомнила стих, который прислал ей Арсений, прочитав главу о том, что у любви нет основания, и свой ему ответ. Стих Арсения был таким:
Набухшая почка,
Нераскрытый бутон цветка,
Чувства, томяшиеся новью
От запахав ночного ветерка,
Предложение, не законченное точкой,
Мысль, проклюнувшаяся лишь слегка,
Душа, наполненная любовью,
Что будет жить века…
Кельга ответила ему утром пятью короткими строчками:
Из каждой почки вырастает
то, что само себя ещё не знает,
бутон распустится и, удивлённо
раскрыв глаза, пространство озирает:
где я? зачем? и как?
И Сабина представлялась теперь ей именно таким прекрасным бутоном, удивлённо раскрывшим глаза и обнаружившим, что вокруг почему-то осень.