Когда Ангелину Палну разбил инсульт, она была еще не старой, даже на пенсию не успела выйти. У нее отнялась правая половина тела, левая тоже шевелилась как-то еле-еле, в общем, в одночасье из веселой полной сил тетки Ангелина превратилась в развалину, по отношению к которой врачи без тени смущения употребляли страшное словосочетание «срок дожития». Надежды на улучшение, не говоря уже о полном выздоровлении, не было никакой.
За Ангелиной Палной ухаживала семья ее дочери: Мария забрала ее к себе, как только стало понятно, что никаких улучшений не предвидится. Ей выделили отдельную комнату, уплотнив внуков в одну – раньше у каждого из них было по собственной комнате. Ангелинину однушку сдали за небольшую денежку одной приличной семье, тайно, представив соседям дальними родственниками. Тогда с этим делом строго было. Днем все работали, дети были в школах-кружках-секциях-продленках, и за Ангелиной приглядывала за небольшую плату внучатая племянница Светка, на тот момент студентка медучилища. Забегала между учебой и практиками днем, проведывала, кормила, на скорую руку делала массаж от пролежней, необходимые уколы и убегала дальше по своим делам. Мария с мужем и детьми возвращались обычно очень поздно, Ангелина целыми днями лежала бы одна, если б не Светка.
Ангелина первое время после инсульта пробовала общаться – мычала одной стороной рта, левой рукой пыталась чертить какие-то каракули в блокноте. Прислушиваться и приглядываться к ней было особо некому и некогда, у всех продолжалась своя собственная, бурлящая и насыщенная событиями жизнь – у всех, кроме Ангелины. В ее комнате не было даже телевизора, он стоял в зале, и только тихо бубнила радиоточка, единственное Ангелинино развлечение на протяжении долгих-предолгих лет. Однажды радиоточка замолчала: во дворе копали траншею, перебили какой-то кабель. Развлечений не осталось.
Прошло три года, потом четыре. Крепкое Ангелинино сердце качало кровь по-прежнему сильно и исправно, внимательная дочка заботливо предохраняла от сквозняков, чтобы избежать пневмонии, все лекарственные назначения делались вовремя. Разговаривать с ней по-прежнему было некому. Раз в неделю Ангелину купали, пару раз в день меняли тряпичные подгузники. Ангелина давно забросила все свои попытки наладить общение с родственниками, лежала тихая и отстраненная, мигала одним глазом, второй был навечно полузакрыт вялым веком. Оживлялась она только при визитах Светки, и то – только тогда, когда в комнате, кроме них двоих, никого не было, удивительное дело. Если в комнате находился кто-то еще из домашних, Ангелина лежала недвижно и равнодушно, как мумия. Светка удивлялась, но молчала. До нее все никак не доходило, что бы это могло означать... Однажды Ангелине удалось-таки нацарапать левой скрюченной рукой на бумажной обертке от марли косое-кривое слово «деньги» – кто-то случайно оставил на тумбочке огрызок карандаша. Племянница заинтересовалась, замедлила свои обыденные хлопоты вокруг мумии. Путем долгих расспросов по системе «да-нет» племянница в течение нескольких дней постепенно выяснила, что деньги у Ангелины лежат в заначке в ее бывшей квартире, в которой сейчас живут жильцы. О заначке никто не знает, находится она в таком месте, в котором случайно ее найти невозможно, и там довольно много: долго копила жизнерадостная Ангелина на покупку машины, скрываясь даже от детей, и мечтая сделать им сюрприз. Всю эту заначку она была готова отдать племяннице в обмен на одну-единственную услугу: помощь в том, чтобы наконец уйти из жизни.
***
Племянница Светка несколько дней раздумывала, не отвечая ничего на молящий взгляд ангелининого левого глаза. Аккуратно, обиняками, поговорила со своей подружкой-педиатром на предмет кое-каких медикаментов. Что-нибудь от давления, или сердечное. Внутримышечно – и до свиданья. Подружка рассказала, что, в принципе, все эти лекарства можно обнаружить и после смерти, да только кто будет копаться – парализованная старуха, подумаешь. Но в случае чего подумают в первую очередь на нее, на Светку, понятное дело. Светка лекарства использовать передумала: ей нужно было чистое убийство, к которому не подкопаешься ни при каких раскладах. О своих сомнениях и изысканиях она потихоньку рассказывала Ангелине во время процедур. Здоровый глаз Ангелины светился ярко и напряженно, левая рука скребла одеяло. Светка в конце концов додумалась подсунуть ей бумажку, вставила в скрюченную лапку простой мягкий карандаш. Ангелина нацарапала – «окно». Этаж был не высокий, но и не низкий – четвертый, вполне достаточно. Светка сразу отказалась наотрез, такой грех, ни за что, ни за какие деньги. Глаз Ангелины светился яростью, она булькала и скрипела что-то непонятное, но Светка в тот раз просто выбежала из комнаты и немедленно вообще сбежала из квартиры, даже не закончив массаж.
А между тем искушение было весьма серьезным. Светка жила с родителями, отец сильно пил, отношения с матерью были так себе, а в очереди на квартиру она даже не стояла – семьи нет, детей нет, какая ей еще квартира. Намечался кое-какой жених, тоже бесквартирный. Студент медучилища, подрабатывал медбратом в местном ПНИ. Отложенных Ангелиной денег хватило бы им на очень неплохой жизненный старт... Светка несколько дней думала непрерывно, ночью и днем, над предложением Ангелины, пыталась себя уговорить, что совершит хорошее дело, помощь, благодеяние, да еще и за такое внушительное вознаграждение... Ангелина при следующей встрече яростно требовала бумагу, напряженно чиркала на ощупь, Светка еле разобрала: «открой окно уйди я сама». Какое там сама, возмутилась Светка, ты что! Ты даже перевернуться сама не сможешь! Ангелина, сверкая глазом, еще раз нацарапала «сама!!!» - и несколько восклицательных знаков, на точке последнего сломав грифель у карандаша. Светка посидела, подумала, она же в принципе ничего не теряет, подумаешь, окно открыть. Вытолкнуть бабку своими собственными руками она бы точно не смогла. Рассказывай, где заначка, сказала решительно. Из здорового глаза Ангелины немедленно покатились слезы, она засуетилась, заерзала на постели, задергала действующей рукой.
***
Уже через день Светка проникла к жильцам, воспользовавшись запасным ключом, хранившимся у Марии в кухонном столе. Нашла в потайном месте под вынимающейся из пола доской сверток, обмирая от ужаса, что застукают. Денег действительно было дофигища. Еще через день после всех положенных процедур открыла настежь окно в Ангелининой комнате, и выбежала из квартиры, даже ни разу не обернувшись на замершую на чистой перестеленной койке Ангелину, которая не сводила горящего глаза с распахнутого окна. Потом она задержалась на пятачке с лавочками перед домом, в компании старушек и мамашек с детьми, одним глазом не выпуская из виду открытое окно на четвертом этаже. Прошло полчаса, затем час; набежала тучка и тут же похолодало, мамашки уже потихоньку разбредались по домам вместе с детьми – обедать, и в компании Светки осталась всего одна бабулька, бесконечно кругами рассказывавшая что-то из серии «а вот в наше время». Светка автоматически кивала, думая, что уже ужасно опаздывает в больницу, и все-таки упустила тот момент, когда с подоконника четвертого этажа вниз к земле совершенно бесшумно спланировала тощая серая тень, и только вздрогнула от глухого стука о землю, который Светка все-таки ждала, сама себе не веря, все это время, каждую минуту. Надо же, у нее все-таки получилась, подумала Светка за полсекунды перед тем, как рвануть к знакомому дому с детской площадки.
***
В Ангелининой комнате был страшный беспорядок, матрас валялся на полу, были опрокинуты стулья и тумбочка, по всему полу раскатились пузырьки с лекарствами. Врачи и милиция долго не верили, что Ангелина доползла до окошка сама, и, главное, как-то взгромоздилась сначала на кушетку, потом с нее – на подоконник. Думали, ей кто-то помог. У Светки было изумительное по своей прочности алиби – нудная старушка, которая ездила по Светкиным ушам именно в момент падения Ангелины, и вместе с ней подбежавшая под окна посмотреть, что случилось. Следов постороннего пребывания в квартире не нашли даже при самом тщательном осмотре. К тому же не было мотива. Пробовали обвинить Светку в «оставлении в опасности заведомо беспомощного», но это ведь смешно, подумаешь, окно открыла проветрить, уж больно тяжелый стоял в комнате дух. Никакого обвинения, естественно, не получилось, обычное самоубийство. Ну, не совсем обычное, поскольку никто от Ангелины такой прыти не ожидал, но, видимо, включились у нее какие-то резервы, говорят, иногда в минуты страшного душевного напряжения такое бывает даже у самых больных и немощных.
***
Деньгами Светка воспользоваться так и не смогла: боялась. Додержала их в нычке до того момента, пока они все не превратились в бесполезные бумажки. К тому времени она уже вышла замуж за своего медбрата, родила двоих детей, потом развелась. Очень стала выпивать. Никто из родственников ее особо не любил, видимо, так и не могли простить, что не уследила тогда за окном. Или наоборот – чурались ее именно потому, что она единственная из всей большой семьи решилась на этот милосердный, но безусловно осуждаемый обществом поступок. Почему-то вся семья была уверена в том, что окно она оставила открытым специально: никогда раньше не открывались в той комнате обе створки одновременно, да и одна не открывалась – всегда хватало и раскрытой пошире форточки. Мария, Ангелинина дочка, очень боялась сквозняков, и всем домашним строго-настрого было заказано раскрывать окна, и все об этом прекрасно знали – кроме милиции.