Познакомилась я с Таней в коридоре инфекционки, мы с ней почему-то каждый раз встречались около микроволновки: как только я решу что-нибудь поесть – глядь, а она уже там. На третий раз мы уже стали с ней обе смеяться над нашими встречами «у водопоя», на четвертый – разговорились, а потом она даже как-то вечером пришла ко мне в палату поболтать, когда оба ее пацана уже спали. Вообще-то там запрещено вот так запросто бегать по палатам, но никто не заметил.
Она с младшим, Егоркой, вот как-то так же лежала в инфекционном, в полубоксе, Егорке полтора тогда было. Во второй половинке бокса лежал один мальчик, который все заглядывал к ним в палату через стеклянную дверь, а стоило Тане обернуться в его сторону – прятался за косяком. Мальчик был ничейный, детдомовский. По виду лет 5-6, лохматый, некрасивый, с выпуклыми надбровными дугами и широким ртом. Похожий на волчонка, на обезьянку и на молодого Константина Райкина одновременно. Егорке было совсем плохо, и Таня металась между палатой, врачами и медсестрами, хваталась то за капельницу, то за таблетки, и даже однажды плакала над разлитой баночкой с мочой: ей было велено сливать все в одну трехлитровую банку «для учёта», а она разлила случайно. Пару раз она замечала, как из соседней комнаты через стеклянную дверь подглядывает их сосед, но был он ей нисколько не интересен, даже скорее наоборот, раздражал своим постоянным вниманием.
Потом случилось новая неприятность – ее отправили срочно делать флюорографию, а Егорка должен был оставаться совсем один, пока она там сидела бы в очереди перед кабинетом в другом корпусе, довольно далеко от инфекционки. Она рассказывала это все громко и расстроенно мужу по телефону, муж говорил в сотый раз, что приехать никак не может, и она опять плакала, а Егорка лежал совершенно неподвижно под капельницей, и только следил за ее передвижениями по палате, поводя глазами из стороны в сторону.
Мальчик из соседнего полубокса вдруг постучал пальцами по дверному стеклу, и Таня уже была готова на него рявкнуть, но он опережая ее быстро сказал: «Тёть, вы идите, я за ним посмотрю, я умею с маленькими». Таня только фыркнула и пошла договариваться с медсестрой, хоть бы и за деньги. Беда была в том, что при виде тети в белом халате Егорка закатывался так, что дрожали стены…
Медсестра, кстати, сидеть с Егоркой наотрез отказалась. Сказала: «Вы с ума сошли, на мне все отделение, а я должна с одним вашим ребенком возиться. И не надо мне от вас никаких денег, что это вы придумали. Идите, мамаша, не мешайте, мне работать надо». Таня вернулась в свой бокс, тоскливо вздохнула, толкнула дверь на мальчиковую половинку. Он сидел на кровати, с плюшевым зайцем и с машинкой в обнимку. Болтал ногами. На тумбочке у него стояла тарелка с недоеденной манной кашей и пустой стакан из-под компота (совершенно отвратительного на вкус). А ведь ему никто ничего не носит, никаких котлет, никаких печеньев, вдруг подумала Таня. Ни-ко-гда. И ведь Новый год скоро. Черт. Мальчик все смотрел на нее вопросительно, потом вдруг спросил:
– Тёть, а вы знаете, как доехать до Еманжелинска? Дотудова долго ехать надо? А мальчиков одних пускают ехать в поезде или только со взрослыми?
Таня опять вздохнула, спросила:
– Как хоть тебя зовут-то?
Мальчика звали Руслан. В Еманжелинске у него был маленький брат Рома, которого больше года назад усыновила одна семья. По правилам они вроде бы должны были давать братьям встречаться, но на практике им то было некогда, то не было денег на дорогу, то братик Рома болел. Усыновили его по всем правилам, со сменой фамилии, с новым свидетельством о рождении, и звали его теперь не Рома, а Ванечка, и фамилия была теперь совсем другая, а какая – Руслан забыл. Еще он боялся, что Ромка его уже тоже забыл. Таня, нетерпеливо выслушав соседа, спросила осторожно:
– Так ты точно посидишь? Сможешь медсестру позвать, когда капельница закончится? Я быстро сбегаю, его надо будет только успокоить, когда он проснется, и сказать, что мама сейчас придет. Ну попоить через трубочку. И обязательно позвать медсестру, если капельница закончится, не забудешь? Позовешь? - Руслан пожал одним плечом, встал с кровати, отряхнул штаны, вытер под носом рукавом и баском ответил:
– Да вопрос фигня. Я брата и кормил, и мыл сам, и спать укладывал. И даже таблетки давал, когда он кашлял. Мамка-то у нас совсем пропащая была. Пила все время. – И пошел в их половинку бокса, поддергивая на ходу спадающие штаны. Таня бегом собралась, и уже на бегу через коридорное окошко увидела, как Руслан аккуратно сел на соседнюю кровать, отодвинув полотенце и Егоркины игрушки, устроился поудобнее, свесил руки между коленями и приготовился ждать, не отводя взгляда от подвешенной к штативу бутылки.
Когда Таня вернулась, Егор уже проснулся, капельница была выключена, и мальчики вовсю играли. Ну как играли. Руслан скакал вокруг Егоркиной кровати с машинкой, гудел и жужжал, время от времени изображая столкновение, а Егорка улыбался и не сводил с него глаз. У Тани отлегло от сердца. Она поблагодарила мальчика и очень ждала, что тот сразу уйдет к себе, но он все не уходил, и следил, как она меняла Егорке памперс, потом поила, потом уговаривала еще немножечко потерпеть, когда ему в капельничный ангиокат кололи дополнительные лекарства. Потом Таня чисто из вежливости предложила Руслану печенье, тот неожиданно отказался. Сказал, что не любит печенье, вот прямо терпеть не может. Таня удивилась, поискала, что бы еще предложить, а Руслан, угадав, сказал:
– Ничего не надо, спасибо, тётя.
Таня опять вздохнула и сказала:
– Тётя Таня меня зовут.
Руслан минутку подумал, потом протянул руку и важно сказал:
– Очень приятно, меня зовут Руслан. А этого малька вашего – Егором, я знаю, он мне уже сам сказал. Будем знакомы. – Таня про себя охнула, когда поняла, что убежала, даже не сказав мальчику, как зовут ее сына.
Они вместе лежали еще долго, почти две недели. За это время Руслан рассказал ей всю свою историю: как родился братик, как он его полюбил больше всего на свете, как мамка пила и постоянно убегала от них по своим делам, как они надолго оставались одни, и он брата сам кормил, мыл и успокаивал. Как они оба плакали, когда мамку все-таки лишили родительских прав, а их с Ромкой забрали в детдом. Как Ромку очень быстро усыновили и увезли, а он остался, потому что некрасивый и вообще перестарок. Таня, услышав это странное слово из детских уст, удивилась, а Руслан деловито объяснил:
– Мальчики вообще мало кому нужны. Девочек чаще хотят. Не знаю почему, так вот. Нам воспитательницы все рассказывали – как себя вести, чтобы понравиться.
Рассказывали они, что если и берут мальчишек, то совсем маленьких, и чтоб обязательно со светлыми волосами и голубыми глазами, а у меня – видите что? - подошел поближе и пальцами растянул веки, показывая, какие черные у него глаза. – И вообще, я некрасивый получился. Наверное, в папку. Ромка-то мой просто как с картинки, поэтому его так быстро и забрали. Ваш Егор тоже красивый. На моего Ромку похож чем-то, я как его увидел в первый раз, аж обалдел, как они похожи. Только Ромка сейчас старше Егорки. Ну то есть Ванечка он теперь.
Таня впервые внимательно на него посмотрела – и вправду, совсем не красавец. Волосы растут прямо от бровей, и торчат во все стороны жесткими черными перьями, да еще и разной длины. Глубоко посаженные глаза, угрюмый длинный рот. Если б не улыбка – вообще был бы страшный как черт, подумала Таня рассеянно, потом устыдилась этих своих мыслей. Да, все любят красивеньких, это точно. Кому такие нужны. А Руслан продолжал тем временем, будто не замечая, что его пристально разглядывают:
– А все вообще часто думают, что я отсталый. Ну, когда на меня смотрят. На фотографиях, наверное, я совсем плохо получаюсь. Сначала же все, кто в детские дома за детьми приходят, фотки наши в альбомах смотрят. Потом уж, если фотка понравилась, тогда знакомятся. Всего один раз со мной знакомилась одна семья, но они мне таааак не понравились, и папа там был такой жирный, важный, и мама у Ольги Васильевны все спрашивала прямо при мне – а он точно не умственно отсталый? Ну я ей тогда стал морды корчить, пока никто не видит. Ольга Васильевна отвернется – я ей то так, то так покажу. – Руслан то скашивал глаза к носу, то высовывал язык и перекашивал все лицо на бок, Егорка очень смеялся, и даже Таня улыбалась, настолько дебильный вид при этом становился у Руслана.
Егор, кстати, еще только открыв глаза, каждый раз спрашивал – а где Ус’ан? Руслан тут же прискакивал, и важно здоровался с ним за руку, и называл Егор Владимирович, как большого. И сидел рядом, пока Егорке ставили уколы. Сам попросил медсестру, чтобы сначала поставили ему, и показывал Егорке – видишь? Не больно почти, как комарик укусил. Егорка недоверчиво смотрел, и корчил кислое лицо, и говорил «Боня, боня!» Таня смотрела на Руслана и думала, что если б не сделала тогда аборт, то ее ребенок уже был бы таким же, как этот чужой некрасивый лохматый мальчик. Старший брат для Егорки. Если б Вовка тогда не сказал, что не хочет и давай попозже.
По вечерам они разговаривали каждый вечер. Днем тоже он постоянно крутился около Егорки, и вправду у него здоровско получалось. Но по вечерам они говорили особенно долго, когда Егорка засыпал. Руслан приходил на их половину, чинно садился на край кровати, и рассказывал про свою невеселую жизнь сначала с сильно пьющей мамашей, потом – в детском доме. Хвалил одну воспитательницу, и еще врача, а вторую воспитательницу и заведующую называл нехорошими словами. Голос у него был сиплый, как будто прокуренный. Время от времени выскакивали у него всякие матерные междометия, но после того, как Таня сделала ему замечание, он стал следить за базаром просто безукоризненно. Когда рассказывал, как их там наказывала та плохая воспитательница, у него брови сползались к переносице, и широкий рот загибался подковкой вниз, но он не плакал. Говорил:
– Хорошо, что Ромка теперь в семье, он-то совсем маленький, а я ладно, потерплю. Уже почти привык. Мамка иной раз хуже еще дралась, ваще больно-пребольно было, и даже Ромку лупила. Я не давал, так она тогда меня… Лучше пусть меня, Ромка-то совсем маленький был, плакал все время, а я ему говорил – тссссс, не плачь, а то мамка рассердится, и опять больно драться будет. А он ничо не понимает, все равно плачет – маленький был потому что. Потом-то постарше стал – научился. Мамка приходит – он вообще ни слова, молчит, зенки свои на нее таращит. Мать ваще не знала даже, что он разговаривать умеет уже. Воооот... Когда мы с Ромкой туда попали, в приемник, Ромка болел и сильно кашлял, а мне даже не разрешали побыть с ним, он в изоляторе лежал. Ну там такая комната для больных, отдельная. И плакал, меня звал. Мамку он никогда не звал, все время меня. Ну я как-то к нему тайком пролез, он так обрадовался, кинулся обнимать, просился домой, и пришла эта сука, директриса, и как схватит меня! Как толкнет Ромку на кровать обратно! Он даже головой стукнулся об кровать, и сильно плакал, а меня тогда первый раз наказали.
Таня слушала, и все подкладывала и подкладывала Руслану под руки печеньки с изюмом, и он, сам не замечая, грыз их одну за другой и старался не плакать, только сморкался в салфетку, стараясь это делать потише, чтобы Егорка не проснулся. А Таня все думала – ну что, блин, делать-то теперь. Угораздило меня попросить его посидеть. Я ведь теперь не смогу не узнать, как у него дела. Не обижают ли его, и дают ли им там, в детском доме, печенье.
***
Руслана выписали первым, и он перед тем, как за ним приехали, написал ей на бумажке адрес своего детского дома, хоть Таня и говорила, что не надо – они жили как раз неподалеку от детского дома, в двух кварталах, и она прекрасно знала, где оно находится, это гнездо разбоя, как его называли все окрестные старушки. Хотя какие там разбойники, в основном малыши. Для старших у нас в городе отдельный интернат есть.
Первый раз они навестили Руслана вместе с Егоркой только через месяц. Пока выписались, пока долечились, пока то-сё. Все это время Таня думала о Руслане непрерывно – как же он там. Наверняка ждет их, хоть она ничего ему и не обещала. Но наверняка же все равно ждет, кого ему еще ждать, мамка вообще про них забыла после суда, ни разу даже не пришла. Ну вот, однажды пошли с Егором гулять и просто зашли туда по дороге. Спросили у воспитательницы, гулявшей с маленькими, где найти Галеева Руслана, та махнула рукой в сторону боковой двери, сказала «второй этаж, налево» и отвернулась, даже не спросив, кто они и что им от Галеева Руслана нужно. Таня потопталась на крыльце, потом вошла, повесила свое и Егоркино пальто на вешалку в тамбуре около входной двери, разулась сама, сняла с Егорки сапожки. Потом они вдвоем, держась за руки, прямо босиком прошли по лестнице на второй этаж, потом повернули налево, и тут же нос к носу столкнулась с представительной дамой в пергидроле и с внушительным бюстом. Дама уставилась на них, они – на нее. Прежде чем дама успела выпучить глаза и открыть рот, Таня быстро проговорила с широченной радостной улыбкой:
– Ой, здравствуйте! Как хорошо, что мы вас встретили, а то чуть не заблудились! Мы пришли в гости к Руслану Галееву, он нас приглашал. Как нам его найти, подскажите пожалуйста! Мы с ним в больнице лежали месяц назад. Вот пришли навестить – и в доказательство подняла Егоркину ручку повыше, а Егорка улыбался и повторял за ней:
– Ус’ану ости! Да! Пиш’и! П’игашал! – на что дама фыркнула, иронично сказала:
– Мало ли кто кого приглашал, ну-ка пойдемте-ка ко мне в кабинет! – и увела их вниз.
В общем, им разрешили. Таня, рассказывая мне об этом их первом свидании, сильно волновалась, и вдруг почему-то начала плакать и кусать ногти. Говорит, что всегда, когда вспоминает, снова плачет. Рассказала, как Руслан сначала разулыбался и кинулся к ним, а потом спохватился, пошел важно и медленно в их сторону, эдак вразвалочку, заранее протягивая руку для рукопожатия Егору Владимировичу, и только улыбку никак не мог спрятать, она все лезла и лезла из-под его взрослой серьезности, а Егорка так вообще подпрыгивал на месте и кричал «Пош’и масинки! Масинки катать!» – и протягивал Руслану свой новенький грузовик. А Таня смотрела и думала, что совсем он никакой не страшненький, а очень симпатичный умненький мальчик, с живыми глазами, ловкий и серьезный, и что надо бы как-то договориться, чтобы им разрешили к нему почаще приходить, просто так, в гости.
Сначала они оформили «гостевой», и даже муж, реакции которого очень Таня боялась, был не против. Забирали Руслана сначала только на выходные. Он изо всех сил делал вид, что ничего такого особенного не происходит, а сам как-то признался, что ждет субботы прямо с вечера воскресенья. По дороге к ним домой каждый раз он скакал как горный козел, и тараторил без умолку, и хвастался своими весьма скромными успехами, и вместе с Егоркой они устраивали в детской черт-те что, какие-то баррикады из подушек и игрушек, и оба потом ели как целая рота солдат, хотя обычно в Егорку фиг засунешь хоть каплю еды.
Через полгода Таня уже не представляла своей жизни без Руслана, таким родным мальчиком он оказался. Как будто это был ее сын, просто она его потеряла тогда, семь лет назад, в стерильной операционной городского отделения гинекологии. Она мучилась от мысли, что его кто-нибудь может у нее забрать. Наконец спросила у мужа, не против ли он, так сказать, немножко как-нибудь упрочить их с Русланом отношения, оформить постоянный патронат, что ли. А то вдруг мальчика кто-нибудь усыновит. Мало ли. Егорка-то как скучать будет! Муж подумал на удивление недолго, буркнул: «Да кому еще нужно это твое сокровище. Ладно, давай попробуем, все равно ведь не отстанешь теперь», и, только уже все оформив, Таня узнала, что за это им еще и деньги платить будут. Пусть небольшие, но все-таки. Для мужа это был бы весомейший аргумент: он никогда в жизни не делал ничего «за так». Она догадалась значительно позже, что мужу в тот момент было просто наплевать на все. Что он уже тогда собирался уходить из семьи и просто медлил, поджидая удобный момент для старта в новую жизнь.
Что ж, это тоже оказалось к лучшему: она хотя бы успела оформить все документы до его ухода. Оформлять развод они по взаимной договоренности не стали – чтобы не осложнять ситуацию с патронатом. А то мало ли. Так и живут раздельно, он иногда приходит к ним в гости по выходным, алименты на Егорку он приносит не то чтобы очень большие, но регулярно и в достаточном количестве, а Егорка уже в садик пошел, и Таня сама смогла наконец выйти на работу, плюс патронатные, да и Руслан очень помогает, если б не он, ей было бы сильно труднее, а так ничего, нормально. Он действительно почти все умеет по дому – и прибраться, и посуду помыть, и даже сготовить что-нибудь простое. А с Егоркой поиграть – вообще лучше всего. И сейчас вон они вместе с Русланом лежат, это он сам ее подговорил сказать врачу, что у него тоже понос, хотя на самом деле-то болеет только Егорка. Он с ним возится, читает, Егорка только с ним и ест, и в туалет с ним за руку ходит, и на шее у него висит с утра до ночи. Их все врачи здесь знают – помнят Руслана еще детдомовского, так обрадовались, что у него теперь и мама есть, и даже братик. А Таня уже пообещала, что как только они выйдут отсюда и она отпускные получит – сразу поедут все втроем в Еманжелинск, она уже и новую фамилию Ромки узнала в детском доме.