Олег познакомился с Надей, когда ее сыну Лехе было уже около 5 лет. Поначалу они с Надей оба ничего серьезного не планировали, но все равно вскоре как-то так получилось, что они съехались. В Наде Олега устраивало абсолютно все – кроме того, что у нее был ее Леха. Рыхлый, всегда сонный неопрятный мальчик, он вызывал у Олега почти отвращение: тем, как чавкал во время еды, как вытирал под носом ладонью или рукавом вместо платка, безумно раздражал своим сопением - и особенно Олег злился, когда Надя обнимала и целовала это толстое чудище прямо в изгвазданную физиономию. Брезговал. Леха ничуть не напоминал Олегу его собственного сына, с которым он не виделся уже несколько лет – тот жил с матерью и отчимом в другом городе, серьезно занимался спортом, был подтянутый, сухощавый, пружинистый – и ничего не хотел знать об отце.
Любовь Нади к своему нелепому сыну доходила почти до крайности: она не могла лечь спать, не удостоверившись, что с ним все в порядке; по 2-3 раза заходила к нему в спальню ночью, чтобы проверить, как он дышит; по 20 раз в день звонила родителям, чтобы узнать, как ее сыночку гостится у них на даче, пока они с Олегом отдыхали где-нибудь вдвоем. Леха к Олегу относился настороженно, больше молчал, старался не встречаться взглядами, и Олег понимал, что мальчик его просто боится, но ничего с собой поделать не мог – ему было неприятно с ним даже разговаривать. Надя страдала, глядя на их взаимную неприязнь, старалась почаще отправлять сына к родителям и оттого ужасно мучилась чувством вины и с удвоенной энергией окружала сына заботой, когда тот возвращался от бабушки с дедушкой. Олег от вида этой заботы молча бесился.
Он в общем-то был неглупым мужиком и понимал, что надо сделать над собой усилие. Что ни одна нормальная женщина (а он не сомневался, что его Надя в этом смысле даже более чем нормальна, если можно так выразиться) не откажется от собственного ребенка ради мужчины – каким бы противным ребенок ни был. Несколько раз они с Надей заводили разговор, как наладить "мужские" отношения, но это не заканчивалось абсолютно ничем: Леха все так же избегал Олега даже взглядом, а Олегу было все так же неинтересно Лехино лего, дебильные мультики, сладости, наклейки и чтение сказок вслух перед сном. Олег и в страшном сне не мог представить, что лежит рядом с этим на постели и читает ему про каких-нибудь мумми-троллей, еще чего не хватало.
Счастливой семьи из них троих никак не выходило, и непонятно, кто этому мешал больше другого.
Однажды зимой, когда Надя еще не пришла с работы и Олег с Лехой были по какой-то случайности дома вдвоем, во время передачи про рыбалку Леха вдруг оставил конструктор, детали от которого он молча (как обычно) слеплял, сидя на полу. С интересом уставился на экран. Олег обрадовался, что у них наконец-то нашлась хоть какая-то общая точка соприкосновения, и с энтузиазмом начал рассказывать мальчику про мормышку, чертик, жерлицу, блесну, балансир и прочие интереснейшие штуки, и так увлекся, что даже пропустил приход Нади. Заметил только, как Леха вдруг потерял внимание к разговору, уставился с улыбкой поверх его плеча, а в дверях уже неизвестно сколько времени стояла Надя, и у нее был такой вид, как будто ей только что преподнесли самый лучший в мире подарок.
На новый год Олег подарил Лехе настоящую «взрослую» удочку и небольшой набор всяких прибамбасов к ней, и Леха с той поры часами у себя в комнате перебирал блесны, поплавки и мормышки, замахивался удилищем с кровати – как будто бы с берега, и не пропускал ни одной передачи на канале «Охота и рыбалка». Олег необычайно загорелся идеей свозить Леху на Кысыкуль на подледный лов. Утверждал горячо, размахивая руками перед терпеливой Надей, сидя поздними вечерами на кухне, что только зимняя рыбалка – это настоящее, а летом – это все баловство и занятие не для мужиков. Уговаривал отпустить Леху с собой, для укрепления дружеских отношений – а иногда из-за кухонной двери в самый ответственный момент разговора вдруг раздавалось громкое сопение, и Надя кидалась опять обнимать-целовать своего толстого мальчика, уводя поскорее в постель, так как уже поздно и завтра рано вставать, и оставляя разговор незаконченным. Но Олег чувствовал, что она вот-вот сдастся, и был прав – она больше всего на свете мечтала о том, чтобы у двух ее любимых людей наконец появилось хотя бы какое-то подобие отношений, не говоря уже о дружбе. Ради этой дружбы она даже была готова отпустить сына с Олегом и парочкой каких-нибудь его приятелей – исключительно непьющих и порядочных, что бы это ни означало в ее понимании.
Они поехали на Кысыкуль в феврале, втроем: Олег, его старинный друг-приятель Славян и серьезный и взволнованный Леха, которого впервые в жизни взяли на такое мужское, взрослое, опасное мероприятие. Ему только недавно стукнуло 6, а он уже, как большой, едет на подледную ловлю. Машина была Славяновская – старая «Нива», под завязку набитая всяким снаряжением, которое волнительно позвякивало на ухабах и неровностях отвратительной дороги, местами больше похожей на целину. Сначала они собирались ехать на двух машинах, но в последний момент вторая отвалилась, и переигрывать не стали – на свой страх и риск поехали на одной. Снега в том году намело по самые макушки придорожных кустов, и пару раз Олегу даже приходилось выходить из машины и толкать ее из снежного наноса посреди дороги. С ночевкой Надя их, естественно, не отпустила, и они выехали ранним утром, задолго до рассвета, чтобы успеть вернуться до темноты.
***
Сама рыбалка прошла великолепно: Леха очень быстро понял, как надо действовать, и прямо-таки подрагивал от волнения, когда тягал из лунки одного чебака за другим, и даже пару раз издал восторженный возглас – что было удивительно, так как парень он вообще-то феноменально молчаливый и задумчивый. Славян с Олегом возле соседних лунок от Лехи не отставали, и даже перекус у них за весь день был всего один – попили, обжигаясь, крепкого чаю из огромного Славкиного термоса, да закусили прихваченными из дома бутербродами. Пацан был счастлив, и куда только подевалась его сонность и валкость: в какой-то момент он даже сдернул перчатки, чтобы ловчее было вытаскивать рыбку и насаживать хлебные катышки, заранее замоченные в специальном растворе, про который Славян сказал, подмигнув – секрет фирмы. Надя звонила раз десять, пока Олег наконец не рявкнул на нее – мол, не отвлекай, некогда, потом сами позвоним. Вышка сотовой связи на озере стояла – на территории какой-то турбазы на той стороне озера, но связь все равно была отвратительная.
Засада случилась уже на обратном пути, когда часть непроезжей снежной целины уже преодолели: машина подвела, начала сипеть, пердеть и через пару минут таки заглохла. Попытки завести ее заново не удались. Славка длинно выматерился, вывалился из машины в забортный снег, какое-то время пытался что-то наладить под капотом, и Олег, мало что понимающий в машинах, вдруг встревожился, разглядывая через лобовое стекло злое и бледное лицо приятеля. Он встревожился еще сильнее, когда Славян ввалился с морозным облаком в еще теплое нутро машины, плюхнулся на сиденье и молча сидел пару минут, а потом сказал – ****ец, ребята, приехали. За бортом было не пока так уж и холодно, около –15, но уже скоро начнет темнеть, а до ближайшей деревни было километров около десяти. Застряли они ровно на полпути между озером и деревней, конечно, никакой сотовой связи в лесу и в помине не было. Машина медленно остывала, потрескивая. Леха сидел сзади и почти спал: целый день, под завязку наполненный новыми впечатлениями, дался ему непросто с непривычки. Славка на пальцах объяснил, перемежая технические термины матом, что своими силами машину починить не удастся, связи в лесу не было вообще никакой – да и быть не могло, и по всему выходило, что надо было идти в деревню, бросив машину. Оставалась надежда поймать попутку или встречку, но в этом районе зимой движения, считай, никакого и не было: за все время пути до озера им встретился всего один уазик. А на обратном пути – вообще никого. Олег прикинул – весит Леха не меньше 25 кило, нести его практически по целине 10 км у него тяму не хватит, а своими ногами он пройдет максимум сотню метров и скиснет, к гадалке не ходи. Решили, что до деревни пойдет Славик, пытаясь поймать хоть какую-то машину и время от времени пробуя, не появилась ли связь, в деревне вышка есть по-любому, только вот насколько далеко простирается ее зона покрытия – никому не известно. А Олег и Леха спокойно дождутся его в остывающей машине. Сильно замерзнуть не должны были, одеты тепло, если двери не раскрывать – можно сидеть чуть не до полуночи. Ну да, не курорт, но жить можно. На крайняк можно костер развести снаружи, дров в лесу полно. Поговорили про костер – и Славик оставил Олегу ключи от машины и ушел в сторону деревни, унося с собой и зажигалку, и спички, оба коробка, которые у них были.
***
Через пять часов, когда уже давным-давно абсолютно стемнело, Олегу стало ясно, что Славик куда-то пропал: он уже даже самым тихим ходом давно должен был дойти до деревни, найти машину и приехать обратно. Леха спал, похрапывая, на заднем сиденье, в машине уже становилось довольно холодно: за бортом тоже заметно похолодало. До утра они тут явно не просидят. Олегу впервые стало страшно, он только сейчас сообразил, что ни спичек, ни зажигалки у него нет, прикуриватель не работает, вокруг ночь, лес и метель, и надо уже что-то делать. Он слышал много историй про то, как такие незадачливые горе-путешественники замерзали прямо в машинах, дожидаясь, пока придет помощь. Придется идти, блять, вот попали так попали, с тоской думал он, оттягивая тот момент, когда придется будить Леху. О Наде он старался не думать вообще. Представлял, как пойдет с Лехой через лес по незнакомой дороге, как через полкилометра максимум придется его нести, скрипел зубами и понимал, что другого выхода нет. Какого черта он не забрал у Славки зажигалку – он так и не смог сам себе объяснить. Просто забыл.
Порывшись в завалах позади заднего сиденья, нашел фонарь. Уже легче. Догадался, что можно приспособить кусок пенки, которую они подстилали под задницы, вместо санок – для Лехи. Порылся еще, вместо веревки нашел дешевый китайский трос, обвязал им углы пенки, соорудил волокушу, разбудил Леху. Объяснил ситуацию, попросил идти столько, сколько удастся, так как все 10 км тащить импровизированные санки, наверное, не сможет. Леха молча, внимательно смотрел на Олега, потом – в темное окошко машины, и никаких эмоций не отражалось на его толстом помятом лице – ни паники, ни даже волнения, только сонное спокойствие. Все-таки мужик, уважительно подумал Олег, презиравший истериков и паникеров до глубины души. Или он просто из-за мелкого возраста еще не понял, что дело серьезное?
Снаружи тем временем поднялась нешуточная метель, в лицо бил ветер вперемешку с колючей крупой, температура уже явно перевалила за –20. Машину они закрыли, выпив на прощанье остатки теплого чая из термоса, Олег впервые за много лет мысленно помолился непонятно кому – и они выдвинулись в сторону деревни.
Леха на удивление долго шел сам, больше часа. Молчал, пыхтел. Потом начал отставать, с трудом вытаскивал валенки из свеженаметенного снега, пару раз упал, и Олег посадил его на самодельную волокушу. Стало идти значительно труднее, зато от Олега через 15 минут повалил пар. Леха свернулся калачиком на боку, держась за концы троса, как за вожжи – чтобы не свалиться. За все время пути он не сказал ни слова, Олег тоже экономил силы и молчал. Берег дыхание. Время от времени он включал фонарик, чтобы проверить, по-прежнему ли они идут по дороге или уже пашут целину. Считал шаги, прикинув, что по снегу и еще с волокушей его шаг максимум сантиметров 40-50, отсчитывал десяток шагов, плюсовал к уже пройденным десяткам и сотням. В какой-то момент Олег с ужасом понял, что дорога куда-то подевалась, а под ногами уже давно – сплошной сугроб без признаков колеи, с торчащими кое-где кустиками. Лес вдруг закончился, и он вывалился на какое-то огромное поле, совершенно точно он не заметил ничего похожего по дороге на озеро. Вокруг не было ни огонька, свистел ветер, видно было хреново: свет от фонарика вяз в клубах летящего снега. Руки и лицо у Олега давно потеряли чувствительность. ****ец, заблудились, подумал Олег и тут же взмок от ужаса, сел в снег и начал выть и колотить себя по тупой башке обеими руками. Леха зашевелился на своей лежанке, сипло спросил, еле двигая губами: «Дядя Олег... мы уже приехали? У меня ноги замерзли... очень сильно... я их вообще не чувствую... а скоро мы домой приедем?» Олег матерился и завывал в бессильной злости пополам со страхом: он-то уже хорошо понимал, в каком положении они очутились.
***
А Славик тем временем никуда не пропадал – он просто не мог найти ни одной машины. До деревни он дошел почти через 3 часа непрерывного пути, и пока он шел, окончательно наступила ночь. Славиков телефон, старенькая nokia, устал искать сеть еще на подходе к деревне и разрядился, пискнув на прощанье. Почти все дома в деревне стояли темные, он стучал в ворота тех немногих дворов, где в окошках домиков теплилась жизнь, но ему нигде не открыли. В нескольких дворах заливались лаем собаки, но ни в одном дворе ни один хозяин так и не вышел узнать, кто там стучит и что случилось. Деревня была так себе, вымирающая, зимой там живут в основном одни старики. Магазин, обещавший круглосуточное обслуживание, был закрыт, на окнах – деревянные щиты, на двери – амбарный замок. Тогда Славик решил идти до трассы, которая проходила немного в стороне от деревни – до нее идти было еще около полутора километров. Ноги он уже еле передвигал, шел кое-как, качаясь, и матерился когда вслух, когда про себя, и никак не мог поверить, что в 21 веке он не может ничего поделать, и его приятель с ребенком где-то там в лесу вполне может замерзнуть насмерть, и никто не поможет, стучи – не стучи. Эти последние полтора километра до трассы были самыми страшными – ему казалось, что он никогда, никогда их не пройдет, хотя через деревья вдалеке время от времени он уже видел свет фар.
На трассе его мучения не закончились. Машины шли редко, с интервалом в 15-20 минут, и ни одна не останавливалась. Славик уже вылез с обочины на самую середину дороги, чтобы перегородить следующей машине путь буквально собою, но его объезжали и даже сигналили, как он ни размахивал руками и как ни пытался привлечь внимание водителей. Пятая или шестая по счету машина все-таки остановилась, но как только водитель услышал, что нужно свернуть в деревню и потом еще пилить около 8 км по занесенной снегом лесной грунтовке, сразу замотал головой и попытался захлопнуть дверь. Славик, не веря, что ему отказали, лез в машину и сипло орал про замерзающего ребенка и про севший телефон – просил хотя бы дать позвонить. Водитель после недолгой возни все-таки выпихнул Славика обратно на дорогу и уехал, обдав его веером снега из-под колес. Потом еще две или три машины проехали мимо, и только когда он полностью отчаялся и даже материться уже не мог, из снежных клубов бесшумно выплыла и остановилась чуть впереди спортивная иномарочка с низкой посадкой, и Славик, добежав до нее и упав внутрь салона, еле двигая замерзшими губами, просто попросил телефон. Дул на пальцы долго перед тем, как набирать номер, с ужасом понял, что почти никаких номеров на память не знает.
Кого можно было бы поднять ночью, чтобы еще и машина могла продраться через сугробы... Водитель сочувственно цокал языком и толкал Славику в замерзшую руку фляжку и пакет чипсов, пока тот набирал те номера, которые помнил. Ни Вася на лендкрузере, ни Алексей на уазике приехать никак не могли, «извини, братан, сейчас ваще никак», а больше ни одного телефона он так и не смог вспомнить. Водила подсказал позвонить в дежурку, там долго не понимали, что Славик от них хочет, потом все-таки продиктовали местный телефон МЧС, предупредив, что вызов будет ему стоить немалых денег, особенно если ложный... Водила потом совал ему деньги, извинялся, что никак не может дождаться приезда МЧС-ников – опаздывает, ехать далеко, зима, видимость никакая... Оставил фляжку, чипсы, деньги и свою визитку, взял пламенное обещание позвонить потом – узнать, чем закончилась операция по спасению замерзающих, и уехал, оставив Славку опять в одиночестве на темной заснеженной дороге. Когда свет задних фар уехавшей иномарочки окончательно пропал в снежной пелене, Славка отошел к столбу с табличкой с названием деревни, выкопал в сугробе ямку и завалился в нее, окапываясь поудобнее. Осталось дождаться МЧС-ников, главное теперь – не заснуть.
***
Олег смог прекратить свою идиотскую истерику только минут через 15, все это время Леха так и лежал с закрытыми глазами на волокуше – на боку, поджав ноги и обняв их руками. Успокоившись, в двух словах Олег объяснил ему, что они заблудились, и где находится дорога – он понятия не имеет. Леха, пока Олег сморкался и обтирал лицо заледеневшими перчатками, вдруг совершенно спокойно сказал, что ничего страшного, надо просто вернуться по следам до тех пор, пока не покажется колея, и идти надо быстрее, пока следы окончательно не замело. Олег удивился, что такой очевидный выход ему не пришел в голову. Видимо, совсем соображалка отключилась от страха. Леха кое-как встал с волокуши, неуверенно прошел пару шагов, потом ничего, разошелся. Брел медленно, но не ныл и не жаловался, Олег волоком тащил его за руку через сугробы и считал шаги. По своим следам им удалось пройти довольно далеко обратно в лес, прежде чем они сравнялись с сугробами, а Олег все оглядывался назад, на поле, пытаясь разглядеть хоть один огонек.
Дорогу они все-таки нашли, удивительно, и Олег долго соображал, как же так получилось, что он с нее свернул в лес, перевалившись через довольно высокий сугроб на обочине, и в какую же сторону им теперь по ней идти. Леха давно уже свалился обратно на волокушу, и Олег подумал, что больше идти и тащить лямку не сможет, есть же предел сил и у взрослого человека. Оставить Леху лежать на дороге – безумие. Тащить – невозможно. Идти сам он не может. ****ец, съездили на рыбалку, ****ец, съездили на рыбалку - билась у него в башке по кругу одна и та же фраза. Потом до него дошло: надо просто сесть посреди дороги и ждать, и Славик с подмогой рано или поздно проедет мимо. Даже если он уже проехал мимо них дальше в лес и сейчас бегает, обеспокоенный, вокруг пустой машины, то рано или поздно все равно поедет обратно и мимо них не проедет, надо только сесть именно на самой середине дороги... Если Славик нашел помощь, и если у этой дороги нет развилок, то все закончится хорошо.
Он перетащил волокушу с лежащим на ней Лехой на длинный прямой отрезок дороги, чтобы машина не налетела на них из-за поворота. Подвинул его, сел рядом, так будет ждать хоть чуть-чуть теплее, чем на снегу. Потом, подумав, поднял его за подмышки, привалил к себе, а где-то вдалеке, за пеленой, плавала мысль о том, что нельзя спать. Нельзя заснуть самому и нельзя, чтобы мальчик заснул, ни в коем случае. Он потряс Леху, у того голова бессильно мотнулась, глаза он так и не открыл, только промычал что-то. Олег сначала шепотом, без голоса, потом все громче звал Леху по имени, потом уже кричал (или ему только казалось, что кричал?) что-то про то, что спать нельзя, тер мальчишке щеки, а Леха только чуть приоткрывал глаза и закрывал их тут же обратно. Вокруг них метель уже намела небольшой сугробик с одной стороны, волокуша скрылась из виду. Олег привалил Леху к себе, обнял, начал рассказывать какую-то фигню про то, что никогда больше не будут они ездить на зимнюю рыбалку, а только летом, когда тепло, комары, солнышко, птицы поют в кустах, никаких метелей. А еще лучше вообще не на рыбалку, а махнуть летом на море, на Черное, например, или лучше на Азовское – говорят, оно теплее. «Леха, хочешь на море?» – сипел Олег, – «Леха, не спи! Поедем с тобой на море, слышишь? Обязательно поедем... я на море последний раз был лет 20 назад... а ты поди вообще ни разу не был... поедем, будем жариться на пляже... жрать шашлыки... и никакого мороженого... ну его, оно холодное... слышишь? Не спи, Леха... нельзя спать... слышишь меня? Вот нам мамка твоя всыплет, когда домой вернемся... вот задаст нам твоя мамка... и правильно задаст... ну ничего, мы ее уговорим... скажем – никаких больше зимних рыбалок... только на море... на Черное... а еще лучше на Азовское... Леха, нельзя спать... сейчас за нами приедут... в машине поспишь, слышишь?»
Леха больше не отвечал и не двигался, и когда Олег снова попробовал его потормошить – начал медленно и страшно заваливаться на бок, как неодушевленный куль, а Олег все никак не мог заглянуть ему в лицо, потому что сам уже не мог даже приподняться с волокуши, а мог только бессильно сипеть про то, что спать нельзя, и плакать оттого, что Леха ему больше не отвечает. У него самого сознание начало куда-то отплывать, и ноги-руки уже не болели, и вдруг стало жарко, и послышался шум теплых зеленых волн, накатывающих на горячий песок где-то совсем недалеко, только руку протяни.
***
Их нашли примерно через 2 часа, Славик с обмороженными белыми щеками и трое веселых МЧС-овцев, приехавших на газели со спецсигналами, в боевой МЧС-овской раскраске. Когда их нашли, они оба спали, привалившись друг к другу, примерно в километре от деревни. Если бы Олег смог доползти до ближайшего пригорка, то с него бы уже мог заметить пару светящихся окон. Вокруг них уже нарос приличный сугроб, пришлось даже немного откапывать. Леха все не хотел просыпаться, а Олег плакал и лез обниматься со спасателями. Отделались оба обморожениями, да Леха еще потом почти две недели лежал в больнице – положили с подозрением на пневмонию, оказался всего лишь бронхит. Надя плакала, не переставая, целую неделю, и спала в палате прямо на стуле около Лехиной кровати, при каждом удобном случае порываясь его начать целовать. Всю эту неделю с Олегом она вовсе не разговаривала, потом как-то оттаяла, глядя, как они общаются – как будто и не было между ними никогда никакого отчуждения; как со смехом вспоминают свое приключение, перебивая друг дружку; как Леха гордится, что именно он предложил идти обратно по своим следам, а Олег об этом даже не подумал – мозги от страха отшибло. Ха-ха-ха, как смешно, дядя Олег напрочь отморозил себе мозги, придется ампутировать. Бедный, как же он теперь будет. А как-как, так же, как и раньше, никакой разницы – ворчала Надя.
Надя с Олегом поженились летом, и поехали все втроем в свадебное путешествие на Азовское море, в Кучугуры, и тупо жарились на солнце целыми днями почти целый месяц, и даже мороженого, действительно, ни разу не покупали, только холодный квас из бочек.