"тихо, вежливо идут..."
поручик Мышлаевский ("Белая гвардия")
- Ты, дед, не финти, - наседал на старика в душегрейке из овчины, то и дело ерзавшегося на стуле в центре самой большой комнаты сельсовета под пристальными взглядами десятка человек, парень в форме , - сам понимаешь – государственное преступление произошло у вас в селе?
Дед подобострастия к присутствующим не выражал, но и заноситься старался - не заноситься. Власть она на то и власть. Размахнётся – снесёт голову, никому ничем не должна будет. В начале разговора к допрашиваемому обращались по имени отчеству: Франк Филипович. Всё как положено для протокола. Но время шло – а свидетельские показания сторожа в местном сельсовете картины событий не проясняли.
К тому же за действиями сторожа Шершня в это утро председатель колхоза Сойко предполагал явный умысел, о чем им и было заявлено, как только в село прибыли представители органов. Да не из области, и даже не из Киева, а прям видно из Москвы.
Разбуженный странными, резкими стуками в окошко дальней комнатки сельсовета рано утром, сладко дремавший сторож ввиду наступавшего воскресного праздничного дня разозлился: видать кому-то приспичило ехать с утра пораньше на ярмарку в райцентр. К обеду в селе намечался митинг, потом концерт и танцы в клубе в честь Дня Победы, вот, видать кто-то и решился обернуться пораньше, свозив на продажу сметанку, молоко или колбасы - торг в праздничные дни был прибыльным и бойким.
- Дидька! Дидька! – слышался молодой звонкий голос какой-то из девчат.
Покряхтывая и поругивая шальную девку, Пилипыч поднялся, не торопясь прошел по коридору, снял деревянную рогатину в виде буквы Y с внутреннего пробоя дубовой входной двери и выглянул на двор.
- Хай тоби будзе. Шо бузу подняла?
Дивчина к удивлению старика не подошла, не поздоровалась, не извинилась за устроенный дебош, а только махала загорелой рукой в сорочке вышитой крестиком, указывая на крышу здания и приговаривала:
- Ты видел? Ты это видел?
Франко потянул носом воздух – но запаха дыма не было, майское утро было по весеннему свежим, пропитанным запахами сирени, черемухи и вишен. Вот шальная. Нехотя Шершень спустился с крыльца и, отойдя на сколько шагов, посмотрел в том направлении, которое указывала разгоряченная крикуха. В первую минут дед ничего не понял. Солома на перекрытой к празднику крыше отливала яркой желтизной – нигде никаких прорех или темных подпалов не наблюдалось Голубой небосвод расчерчивали черные стрелки шустрых ласточек. Над соседними крышами стояли сизоватые столпы дымков.
- Шо ты там побачила – ворону на дубе? – разозлился Франко.
- Какая ворона, - девчонка от ярости прям притопнула босой пяткой, - Смотри на флаг! Не втямив?
Шершень вновь поднял голову вверх – и замер! Вот глазастая, только в эту минуту до сторожа дошло, что над сельсоветом повешен не красно-голубой и желто-синий флаг.
- Может привид? – озирнулся вокруг себя Франко, стараясь угадать, не наблюдают ли за ним в эту минут из-за какого плетня или куста.
- Ты шо? Уже отпраздновал? – бойкая девка кричала так, что старику стало казаться – сейчас сбежится вся округа на пыльный пятачок у сельской рады.
«Быть беде с таким делом», - мрачно подумал старик. Он ожидал чего угодно: получить нагоняй от председателя, лишиться законного выходного, который ему был обещан, чтобы съездить в сам Ивано-Франковск на ярмарку мёда, может даже быть отстранённым от работы за такие штучки. Но то, что случилось дальше, Франко Пилипычу не привиделось бы и в страшном сне.
- Сбегай за кем з хлопцив, - попросил дед, боявшийся, что в его отсутствие может случиться ещё какая пакость, - пусть снимут это лихо.
- А что ты повесишь взамен? – огорошила вопросом девчина.
Запасной флаг в сельсовете был, но лежал он в сейфе у председателя и запирался на ключ. Хочешь - не хочешь, а надо идти к Сойко и докладывать о случившемся. Франко ругнулся:
-Пся крев! Хай тоби кароста курва!
Сойко рванулся к сельсовету, даже не дослушав Шершня, что очень насторожило Франко, в сердцах председатель мог и выгнать с теплого места сторожить коров или свиней, а то и во все пойдёшь плести ивовые корзины для винограда и других хозяйственных дел.
Пока дед возвращался, в сердцах ругаясь вслух на неизвестных гадов, замысливших такой дерзкий поступок, председатель позвонил в райцентр и велел случившимся под рукой сельчанам созвать к сельской раде правление колхоза. Часам к десяти-одиннадцати утра неожиданно в село въехали перепугавшие народ военные машины. Местные не понимали в чём дело – может снова началась война, а им только теперь стало известно. Такие мысли порадовали Шершня – какой с него спрос, коль такие дела творятся вокруг. Однако к пущему огорчению Франко, военные выслушав председателя, который чтоб загладить вину за проволочку в замене флага на крыше сельсовета, которая была произведена только после прибытия русских , очень нелицеприятно отозвался о поведении сельсоветовского сторожа, прошляпившего вопиющий факт подмены государственного символа на какую-то хрень.
Так дед стал главным свидетелем и главным подозреваемым.
- Где ты был ночью? – перекрестный допрос лишал Франко возможности сосредоточиться и отвечать продуманно.
- Тут был, - злился старик, в сотый раз давая ответы на одни и те же вопросы.
- И чем ты занимался?
- Спал, - покашливая, негромко выдавливал из себя Франко.
- Спал, говоришь, - вновь тон задавал старший из офицеров, который Шершню своими жесткими, глубокими складками у крыльев носа напоминал сморщенный трухлявый боровик, - а я думаю – ты мог вступить в преступный сговор с бандой какого недобитка и попытаться дать знак к выступлению.
Шершень злился на Сойко, считая что это тот, вечно перепуганный и пытающийся угодить начальству, оговорил его, припомнив, что при румынах Франко сдал полиции двоюродного брата председателя за укрывательство на хуторе каких-то темных личностей. И Франк Филиппович страшно удивился бы, узнай, что в данную минуту весь район был оцеплен регулярными войсками, вязанными сюда из Белоруссии и Смоленска. Давно не пошаливали в здешних местах банды бывших фашистских наемников, однако в Москве отреагировали очень нервно на вопиющий факт подмены флага, кто-то даже высказывался за тотальное прочёсывание местности на предмет поимки диверсантов. Однако тема шпиономании пока не находила подтверждений.
- Нехай ти прыдурки згорять, - Шершень безнадежно поглядел в окошко, за которым качались тяжелые кисти сирени: как и вправду, дадут Сибирь, там и здхнешь в русском морозе, чем часто стращали в оккупацию здешнее население румыны да поляки.
- Как это могло получится? Может вы Франк Филиппович всё ж таки припомните, что происходило здесь ночью, - сменил тон допроса сидевший отдельно от всех в дальнем углу комнаты на крепком новом табурете мужчина в штатском.
- Да кажу ж, - досадовал старик на непонятливых военных, - ничего не происходило. Зморився вчера, пока вывозил ульи на дальнюю пасеку. Снилася жинка, якая померла як раз на гадавину Пабеды. Тут – грукат. Усхопывся. Выйшов надвир. Думав полымья над радай пиднялося. Не – нема. Дывуюся, бо девчина гвалт падняла – не дай боже. Видийшов – тут такия справы. З вечора над радою высив наш прапор, а вранці ваш. Мо привид, подумав. Дабро б ти обо цих. А тут – вы… А жарты, до пса...
© Copyright: Осенний-Каприз Капри, 2013
Свидетельство о публикации №113022203800