В начальный период большевики уже убивали, но еще были смешные, у товарища Урицкого главы ЧК Питера по дороге в Смольный урки отобрали шубу, а у Ленина в раздевалке из кармана сперли товарищи по борьбе пистолет, прав был Борис Савинков - в этот период их можно было передушить как курей, но его среди белых поддерживал один генерал Корнилов, ибо вождь белых по первой профессии был военным разведчиком и понимал значение диверсий, но Корнилов был убит, а монархисты предложили Савинкову убраться пока живой... А ему бы денег чуток и агентуру, эх бл... (здесь я бью кепкой об пол) Мне вот все время приходтся проезжать мимо станции «Войковская» и как-то сразу сумрачно на душе. А тут вроде полном серьезе открыли доску мемориальную в Питере убийце Урицкому. Видимо это расплата за то, что в Питере сколько-то провесила доска в память генерала Маннергейма. Дурдом или борьба подводных кланов?
***
Историк Волков изволили интервью дать, не то чтобы я отрицаю его работы, но больно сам он персона напыщенная до изумления. Так вот небольшая выдержка из его текста, срисовал у френда:
"В реальности, разумеется, эта гражданская война шла не между «рабочими и крестьянами» с одной стороны и «помещиками и капиталистами» с другой, а была борьбой между мировой коммунистической революцией и российской государственностью. Вопрос так и стоял: «за революцию» или «за Россию». Это много позже стали утверждать, что красные тоже якобы были за Россию, но «свою». Но если это еще можно сказать про эсеров, нарсоцев и других левых, то про большевиков-коммунистов никак нельзя, их цели, задачи и сам «символ веры» начисто это исключают, и в годы самой войны они высказывались совершенно однозначно. «Интернационал» и «Государство российское» исключают друг друга".
Нельзя так врать, ваше сиятельство, если бы вопрос комуняки поставили "ты за революцию или за Россию", то они проиграли бы очень быстро. В этом вся и фишка, дорогой вы наш знаток, что большевики мимикрировали и из условных красных (ибо там были разные расцветки) большинство мотивировано воевали вовсе не за "Интернационал". Почитайте хотя бы документы, опубликованные Хинштейном, о Первой конной армии, по докладам чекистов в среде рядовых да части командиров царил не только антисемитизм, но и вообще русский шовинизм. И Ленин с Троцким это терпели, я уже не говорю о первой части войны, когда оба харизматичных командира красных Муравьев и Сорокин были расстреляны чекистами, я не вспоминаю о Миронове, Думенко, Кочубее и тысячах полевых командиров, убитых красными потом, они точно воевали за Россию, но Россию свою, в том-то ужас, что мотивированные и с той и другой стороны воевали за одну свободную Россию. Что касается верхушки, то хитрожопый Ленин, как только взял власть заявил, что "теперь мы оборонцы" и карту национализма, что красные воюют против международного империализма, они разыгрывали во всю, и сам Ленин в анкете в 1918 году в графе "национальность" написал "русский", а уже через два года в такой же графе написал "национальности не имею", ибо война была выиграна и всех честных условно красных ЧК почикал. Хотя опять же все было не так просто, "великодержавный русский шовинизм" - это главное за что массово выгоняли из партии, но в тоже время Троцкий не трогал военспецов из бывших и не требовал от них присягать на верность Интернационалу. А вообще нюансов и еще каких было много. Скажем, гораздо позднее автор неплохого романа "Россия кровью умытая", сам бывший чекист, описывая события на черноморском флоте писал, что небратья, на тех кораблях, на которых их было большинство, подняли свои желтоблоктиные флаги, а там где русских было большинство, подняли флаги... с русским лаптем. И эта не была издевка на Россией, но ведь поднять им было нечего, русская идея у условных красных еще никак не оформилась, но не поднимать им же Андреевский флаг.
Кстати, я бы не отнес казачков к белым и мотивированным. Они приняли красных в 18 году, восстали только после расказачивания (лишь небольшая их часть присоединилась к белым сразу), они создали свои республики, это пьяная сволочь провалила наступление на Москву осенью 1919 года, потому что большая их часть с награбленным добром драпанула на Дон ну и т. д.
Ваше сиятельство, историк Волков, с пламенными приветом к вам внук русских крестьян, которые не воевали за красных, хотя и за белых не воевали.
***
я смотрю все, кто умеют думать, занялись игрой - как выйти из тупика. Система, которую создал Ленин идеально проста и эффективна в определенных обстоятельствах, как автомат Калашников, но как в том анекдоте, сколько его не переделывай в велосипед или стиральную машину, опять автомат Калашникова выходит. Вот три страны, которые пытались выйти из этой системы - СССР, Китай и Куба. А воз и ныне там. Хотя страны очень разные.
***
Ленина интересовал мир русской эмиграции больше, чем его Совдепия, особенно, что в эмиграции о нем пишут, он же всех победил. А своей Совдепии он поставил диагноз - главные для нас из искусств это кино и цирк. И все. Сидеть при новом ленинском кривом капитализме и ждать пролетарской революции в развитых странах.
***
При Ленине, Троцком, а потом Бухарине можно было в СССР писателям писать почти правду, Ленин, чтобы привязать к себе эмиграцию, распорядился публиковать мемуары эмигрантов, самому ему нравились вещи Роман Гуля о белой гвардии и пр. Среди прочих правдивых вещей была пьеса "Оптимистическая трагедия" Вишневского. Она была написана в 1932 году, когда по инерции писались еще правдивые вещи. Революционную среду Вишневский знал, люди без убеждений, но с оружием, появляется некто, кто подавляет их волю тем или иным способом и они идут за ним. Массовое явление во время гражданской войны. Идею бабы комиссара на корабле с анархистами, как мощный драматургический ход, ему подкинула Лариса Райснер, правда, она была не сама по себе на кораблях, а при муже Раскольникове. В жизни обычно было менее красиво, Паустовский написал о том, как его мобилизовали красные и их дивизию держал в руках вечно пьяный бывший атаман махновец, которого они до ужаса боялись, махновец был еще и ярый антисемит, однажды он пьяный объезжал караулы и его застрелил часовой, это был еврей))) После чего дивизия благополучно разбежалась.
***
Ленин написал краткую, но восторженную рецензию на книгу "Двенадцать ножей в спину революции" Аверченко, рецензия называлась "Талантливая книга". Ленин пишет вот такие слова о книге: "Эта высокоталантливая книжка", "...большая часть книжки посвящена темам, которые Аркадий Аверченко великолепно знает, пережил, передумал, перечувствовал. И с поразительным талантом изображены впечатления и настроения представителя старой, помещичьей и фабрикантской, богатой, объевшейся и объедавшейся России. Так, именно так должна казаться революция представителям командующих классов. Огнем пышущая ненависть делает рассказы Аверченко иногда — и большей частью — яркими до поразительности. Есть прямо-таки превосходные вещички, например, "Трава, примятая сапогами", о психологии детей, переживших и переживающих гражданскую войну".
И Ленин предлагает книгу перепечатать в РСФСР. Так что его привело в такой восторг? А вот обращение Аверченко к нему лично, на которое он и ответил в "Правде". Все же Ленин прекрасно понял, что сам-то принадлежит к русской интеллигенции, к русскому дворянству, что ему хорошо с ними, а не с чумазыми пролетариями.
А вот обращение Аверченко к Ленину, перечитайте, оно того стоит!
"Здравствуй, голубчик! Ну, как поживаешь? Всё ли у тебя в полном здоровьи?
Кстати, ты, захлопотавшись около государственных дел, вероятно, забыл меня?..
А я тебя помню.
Я тот самый твой коллега по журналистике Аверченко, который, если ты помнишь, топтался внизу, около дома Кшесинской, в то время, как ты стоял на балконе и кричал во всё горло:
— Надо додушить буржуазию! Грабь награбленное!
Я тот самый Аверченко, на которого, помнишь, жаловался Луначарский, что я, дескать, в своём «Сатириконе» издеваюсь и смеюсь над вами.
Ты тогда же приказал Урицкому закрыть навсегда мой журнал, а меня доставить на Гороховую.
Прости, голубчик, что я за два дня до этой предполагаемой доставки на Гороховую — уехал из Петербурга, даже не простившись с тобой. Захлопотался.
Ты тогда же отдал приказ задержать меня на ст. Зерново, но я совсем забыл тебе сказать перед отъездом, что поеду через Унечу.
Не ожидал ты этого?
Кстати, спасибо тебе. На Унече твои коммунисты приняли меня замечательно. Правда, комендант Унечи — знаменитая курсистка товарищ Хайкина сначала хотела меня расстрелять.
— За что? — спросил я.
— За то, что вы в своих фельетонах так ругали большевиков.
Я ударил себя в грудь и вскричал обиженно:
— А вы читали мои самые последние фельетоны?
— Нет, не читала.
— Вот то-то и оно! Так нечего и говорить!
А что «нечего и говорить», я, признаться, и сам не знаю, потому что в последних фельетонах — ты прости, голубчик, за резкость — просто писал, что большевики — жулики, убийцы и маровихеры…
Очевидно, тов. Хайкина не поняла меня, а я её не разубеждал.
Ну вот, братец ты мой — так я и жил.
Выезжая из Унечи, я потребовал себе конвой, потому что надо было переезжать нейтральную зону, но это была самая странная нейтральная зона, которую мне только приходилось видеть в жизни. потому что по одну сторону нейтральной зоны грабили только большевики, по другую только немцы, а в нейтральной зоне грабили и большевики, и немцы, и украинцы, и все вообще, кому не лень.
Бог её знает, почему она называлась нейтральной, эта зона.
Большое тебе спасибо, голубчик Володя, за конвой — если эту твою Хайкину ещё не убили, награди её орденом Красного Знамени за мой счёт…
Много, много, дружище Вольдемар, за эти два года воды утекло… Я на тебя не сержусь, но ты гонял меня по всей России, как солёного зайца: из Киева в Харьков, из Харькова — в Ростов, потом Екатеринодар, Новороссийск, Севастополь, Мелитополь, опять… Севастополь.
Это письмо я пишу тебе из Константинополя, куда прибыл по своим личным делам.
Впрочем, что же это я о себе, да о себе… Поговорим и о тебе…
Ты за это время сделался большим человеком… Эка, куда хватил: неограниченный властитель всея России… Даже отсюда вижу твои плутоватые глазёнки, даже отсюда слышу твоё возражение:
— Не я властитель, а ЦИК.
Ну, это, Володя, даже не по-приятельски. Брось ломаться — я ведь знаю, что тебе стоит только цикнуть и весь твой ЦИК полезет под стол и сделает всё, что ты хочешь.
А ловко ты, шельмец, устроился — уверяю тебя, что даже при царе государственная дума была в тысячу раз самостоятельнее и независимее. Согнул ты «рабоче-крестьянскую», можно сказать, в бараний рог.
Как настроение?
Ты знаешь, я часто думаю о тебе и должен сказать, что за последнее время совершенно перестал понимать тебя.
На кой чёрт тебе вся эта музыка? В то время, когда ты кричал до хрипоты с балкона — тебе, отчасти, и кушать хотелось, отчасти и мир, по молодости лет, собирался перестроить.
А теперь? Наелся ты досыта, а мира всё равно не перестроил.
Доходят до меня слухи, что живётся у вас там в России, перестроенной по твоему плану — препротивно.
Никто у тебя не работает, все голодают, мрут, а ты, Володя, слышал я, так запутался, что у тебя и частная собственность начинает всплывать, и свободная торговля, и концессии.
Стоит огород городить, действительно!
Впрочем, дело даже не в том, а я боюсь, что ты просто скучаешь.
Я сам, знаешь ли, не прочь повластвовать, но власть хороша, когда кругом довольство, сияющие рожи и этакие хорошенькие бабёночки, вроде мадам Монтеспан при Людовике.
А какой ты к чёрту Людовик, прости за откровенность!
Окружил себя всякой дрянью, вроде башкир, китайцев — и нос боишься высунуть из Кремля. Это, брат, не власть. Даже Николай II частенько раньше показывался перед народом и ему кричали «ура», а тебе что кричат?
— Жулики вы, — кричат тебе и Троцкому, — Чтоб вы подохли, коммунисты.
Ну, чего хорошего?
Я ещё понимаю, если бы рождён был королём — ну, тогда ничего не поделаешь: профессия обязывает. Тогда сиди на башне — и сочиняй законы для подданных.
А ведь ты — я знаю тебя по Швейцарии — ты без кафе, без «бока», без табачного дыма, плавающего под потолком — жить не мог.
Небось, хочется иногда снова посидеть в биргалле, поорать о политике, затянуться хорошим киастером — да где уж там!
И из Кремля нельзя выйти, да и пивные ты все, неведомо на кой дьявол, позакрывал декретом # 215523.
Неуютно ты, брат, живёшь, по собачьему. Русский ты столбовой дворянин, а с башкирами всё якшаешься, с китайцами. И друга себе нашёл — Троцкого — совсем он тебе не пара. Я, конечно, Володя, не хочу сплетничать, но знаю, что он тебя подбивает на всякие глупости, а ты слушаешь.
Если хочешь иметь мой дружеский совет — выгони Троцкого, распусти этот идиотский ЦИК и издай свой последний декрет к русскому народу, что вот, дескать, ты ошибся, за что и приносишь извинения, что ты думал насадить социализм и коммунизм, но что это для отсталой России «не по носу табак», так что ты приказываешь народу вернуться к старому, буржуазно-капиталистическому строю жизни, а сам уезжаешь отдыхать на курорт.
Просто и мило!
Ей богу, плюнь ты на это дело, ведь сам видишь, что получилось: дрянь, грязь и безобразие.
Не нужно ли деньжат? Лир пять, десять могу сколотить, вышлю.
Хочешь — приезжай ко мне, у меня отдохнёшь, подлечишься, а там мы с тобой вместе какую-нибудь другую штуковину придумаем — поумней твоего марксизма.
Ну, прощай, брат, кланяйся там!
Поцелуй Троцкого, если не противно.
Где летом — на даче? Неужели в Кремле?
С коммунистическим приветом,
Аркадий Аверченко.
P.S. Если вздумаешь черкнуть два слова, пиши: Париж, Елисейский дворец, Мильерану для Аверченко.
***