Прозвенел звонок в дверь. Поглядела в глазок. Муженек явился. Сколько она его не видела? Месяца два наверное. Не видела бы и еще столько же.
- Ну привет, жена, - голос хриплый, взгляд мутный, уродливая стрижка с челочкой а-ля быдло, грязная старая одежда, неприятный запах. Не большая честь быть женой такого мужа.
- И тебе привет. Чего хотел.
- На чаек не пригласишь?
Он стоял в дверях маленькой прихожей и смотрел на нее мутным, но нежным взглядом. За этой мутью полупьяных и больных глаз проглядывалась самая нежная нежность. Иван протянул руку к щеке бывшей жены, хотел погладить щеку любимой женщины. Людмила брезгливо отвернула лицо.
- Не любишь меня, стерва. И никогда не любила.
- Не люблю и не любила.
- Стерва, - Иван грубо выругался. Зачем ты стерва за меня замуж пошла? Зачем? Всю жизню мне разрушила, мегера.
- Родители заставили, будто не знаешь. Сам виноват.
Он закрыл лицо руками, и начал пьяно подвывать. - Стерва ты, стерва.
- Давай, проваливай, скоро дети придут. Не позорься, скотина ты пьяная.
Он поднял голову и в мутных глазах появилась какая-то новая мысль. С видом прозревшего человека он заявил:
- Да ты и детей наверное не от меня родила.
Сердце ее свалилось куда-то вниз. Она понимала, что он бредит, что это просто пьяная болтовня, а ведь это правда. Частично правда. И чего она боялась, почему бы не сказать этому пьяному деградировавшему человеку, с которым у нее нет, не могло, и не будет ничего по настоящему общего, о том, что второй ребенок не его, второй ребенок от достойного и любимого человека. Этот пьяный деградировавший человек - твой официальный муж, и оба ребенка записаны на него. Ну и что? Что у нас общего, что нас объединяет - бумажки, на которых записано о том, что этот человек мой муж, я его жена, и мои дети его дети? Только бумажки, по настоящему не имеющие никакого значения в жизни, в настоящей живой жизни. Сколько жертв и глупостей было совершенно в этом мире во имя этих ничего не значащих бумажек? Рабы бумаги и записей жертвуют собой, жизнью, временем ради того, чтоб где-то что-то было по правилам записано. Зачем это? И она такой же обычный раб этой системы. Ведь не разводится с ним намеренно. Ибо статус, бумажный статус разведенки с двумя детьми кажется ей хуже бумажного статуса замужней дамы со спившимся мужем. А что значит этот статус для реальной жизни? Ни-че-го.
А он уже и забыл о чем говорил.
- А ты, мать, изменилась. Растолстела, чет растрепанная какая. Чего так-то? Хотя тебе идет полненькой, - неуклюжий подхалимский комплимент столкнулся с первой фразой и не смог задавить впечатление.
Она глянула на себя в зеркало.
В зеркало на нее глянула зачуханная баба. Колхоз 40 лет без урожая, как раньше она называла подобные типажи. Я ли это? Где та леди, с гладкой прической, изысканными манерами, стильно со вкусом одетая, с мягким спокойным голосом, не выносящая грубости и безкультурья? Ее уже не коробила неграмотная и региональная речь мужа, как раньше. Эстетические привычки педагога отступили перед грубыми привычками рабочей. Она и сама уже спокойно могла ввернуть вульгарное и даже матерное слово или выражение в свою речь, не задумываясь. А вообще где я настоящая? Может такая я как сейчас и есть настоящая я? Грубая вульгарная баба, о да, баба, это слово больше всего подходит той, что отражается в зеркале. И по виду эта баба из зеркала прекрасно подходит этому пьяному персонажу с мутными глазами, который стоит рядом и пытается погладить ее по щеке.
- А давай выпьем? - предложила она, сама не понимая зачем и почему.
Иван изумленно посмотрел на жену.
- Чего? - спросил он опешившим голосом.
- Водки будешь, говорю.
- Буду, с родной-то женой грех не выпить, - глаза недомужа суетливо забегали, не подвох ли?
Она деловито налила по полному стакану водки, поднесла мужу и соленый огурец на закусь.
- Пей, - она посмотрела на него вызывающим взглядом.
- Ты пей, - он все еще ждал подвоха.
Она посмотрела на него обреченно, подумала секунду, поднесла стакан к губам, и начала пить чистую водку мелкими глотками. Выпила половину. Горло и грудь приятно обожгло и по телу разлилось легкое тепло. Взяла тонкими пальчиками огурчик, надкусила. Водка и соленый огурец идеально подходят к той бабе из зеркала, как и этот пьяный мужик, жадно хлебающий водку из стакана. Ей вдруг стало смешно и весело.
- А давай еще, - признаться стыдно, но ей понравилось это ощущение того,как тепло разливается по телу, это спокойствие и легкость, которое дал алкоголь.
- А давай, моя королева.
Она допила свои полстакана. Опять это приятное ощущения тепла и легкости внутри. Так легко и хорошо. Как будто и нет никаких изменений в ней, нет никаких проблем и сложностей. Как будто и она нравится себе и любит себя. Как будто она и жизнь любит. Посмотрела на мужа. И он не такой ужасный и некрасивый, каким показался ей вначале. А ведь он любит меня, любит по настоящему. Может и я его люблю? Может он исправится? Она почувствовала себя красивой и привлекательной, и пьяное чувство благодарности к мужу за его пьяную вечную любовь захлестнуло ее душу. Она провела рукой по его щеке, он обнял ее крепко.
- Ах стерва, как люблю я тебя.
Она расстаяла и позволила отвести себя в спальню.
Хмель прошел во время процесса. Он суетливо дергался на ней, заглядывал в глаза, мол, тебе хорошо? А ей было плохо и хотелось блевать от его вида и возни на ней, от его запаха. Хотелось блевать и выпить еще.
- Принеси еще водки.
Он послушно побежал и принес еще стакан. Она его выпила разом. Эффект уютного тепла, легкости и счастья не повторился, но и сопротивляться сил и желания не было. Новый эффект пофигизма был не таким приятным, но позволил мозгу забить на все, что в общем-то тоже было неплохо, в любом случае лучше этих беконечных дум, разрушающих ее ежеминутно, ежесекундно.
Он закончил уже свое дело и лежал рядом довольный.
- Принести еще водки?
Боже мой, что я творю? Что я творю? С ума сошла я что ли? Ей стало стыдно, страшно стыдно перед самой собой, что она так расклеилась, выпила водки, и еще и переспала, пусть с мужем, но ведь это же не муж, это опустившийся некрасивый грязный и совершенно нелюбимый человек. Что же со мной такое? Куда я падаю? Я матерюсь, не слежу за собой, располнела, вот сейчас выпила, переспала с бомжом, что дальше? Как взять себя в руки? Что мне поможет? Эх, долбанная нищета, копейку к копейке считаю, беспросветная моя жизнь. Были б деньги, не думала б ежесекундно о том, чем детей накормить, было бы легче. Можно было бы и собой заняться, и жить, нормально жить.
- Как дети? - уже давно чужой, вонючий мужик лежал на ее белых простынях, и спрашивал о ее детях.
- Вспомнил наконец о детях. Как про водку намекнула, так обо всем забыл, да? И вообще чего ты пришел? Что тебе здесь надо?
- Да я вот и пришел детей проведать то.
- Плохо, плохо, плохо все у нас. Нам на еду не хватает, на одежду. Насте уже 12 лет, она хуже всех в классе одевается. У всех детей уже смартфоны, а у нашей дочки даже обычного телефона нет.
- Ты это, смотри за ней.
- Не умничай, лучше помоги. Помоги, бл*. Умри, но помогай, ты понимаешь, сволочь, что мне нечем детей кормить, не во что одевать? Ведь находишь же ты, скотина такая, на водку. Находишь на водку, - она отвернулась и заплакала.
- Людочка, да что же это ты? Что же ты плачешь? Не переживай, Людочка, я все сделаю. Все сделаю, не беспокойся, все будет. Он суетился, пытался ее опять обнять, - мне друг подработку обещал, все будет, все будет.
- Уйди ты с глаз моих, уйди. Толку от тебя не будет никогда.
- Вот стерва, я тебе докажу. Он стал быстро одеваться и устремился к выходу.
- Проваливай, бестолковый ты человек.
Она услышала, как хлопнула дверь. Ушел и слава Богу! Дверь опять скрипнула и пьяный голос мужа раздался в квартире: “Стервааа-аа!” Входная дверь грохнула со страшной силой.
Людмила Ивановна обняла подушку и зарыдала в голос.