Естественный отбор — процесс, посредством которого в популяции увеличивается число особей, обладающих максимальной приспособленностью
Википедия
Глава 1 Яша Беленький и его неожиданное предложение
Когда Яша Беленький предложил мне поехать с ним в Мелешки на освящение нового здания Надвратной церкви Югонского Свято-Троицкого монастыря, я подумал, что он шутит. Бывший инструктор райкома партии, ныне крупный бизнесмен, сколотивший многомиллионное состояние на перепродаже цветных металлов – и освящение Надвратной церкви. Что может быть более несопоставимым?
Я буркнул в ответ что-то о не прополотой на даче морковке.
Он расценил это как согласие и прислал за мной джип, чтобы, не откладывая дел в долгий ящик, в новом офисе его фирмы, уточнить аспекты нашего будущего сотрудничества.
Не успев и глазом моргнуть, я был вовлечен в непривычный для меня круг бытия новоявленного нувориша. В нем каждый знал свое место и был уверен в своей незаменимости. Даже охранник у входа казался не обычным квадратноголовым качком, а дальним родственником Джеймса Бонда. Только осознание важности выполняемой им миссии удерживало его от возвращения на работу в ЦРУ. Стены приемной в офисе украшали два голландских гобелена, между ними в небольшой нише красовалась статуэтка смеющегося Будды, чуть выше пронзал пасть поверженного змея Георгий Победоносец, а в углу у входа в Яшин кабинет простирала над посетителями ветви искусственная пальма.
– Ну, Яша, ты и разжился, – вырвалось у меня, как только я переступил порог его кабинета.
– Рад тебя видеть, – ответил он, поднимаясь навстречу из-за большого обитого по углам кожей письменного стола.
Мы пожали друг другу руки и прошли в смежную с кабинетом комнату. Охранника он жестом остановил перед дверью.
Комната оказалась довольно уютной. Мягкие пастельные тона обоев, слегка приглушенное освещение... Утопая в кожаных креслах и потягивая из наполненных льдом фужеров шотландское виски, мы минут пять предавались ностальгическим воспоминаниям о былых временах, когда у Яши еще было время встречаться с такими людьми, как я. Потом довольно долго он рассказывал мне предысторию своего обращения к делам монастырским.
Со слов Яши выходило так, что отчасти благодаря моему влиянию, а главное – своему поэтическому сердцу и аналитическому дару ума, он довольно давно стал задумываться над вечными вопросами бытия. Некоторые сомнения в правильности марксистско-ленинской философии возникали у него еще до перехода на работу в райком партии. Более того, интуитивно Яша, оказывается, всегда чувствовал, что где-то там, на небесах, есть Бог, но не мог никому признаться в своих крамольных по тем временам чувствах. Но теперь, когда все умные люди, включая президентов и академиков, стали регулярно посещать церковь, ему стало окончательно ясно – Бог существует. А раз так, то будучи человеком разумным, он решил позаботиться о будущем – подстраховать себя на случай каких неприятностей. Не дай Бог, пристрелят конкуренты, душа рванется в рай, а ей апостол Петр от ворот поворот – не слыхали мы, мол, здесь про Яшу Беленького. Шабаш. Нет дальше ходу!
Яша как-то даже к священнику в соборе Александра Невского подошел о жизни поговорить. Тот конечно человек хороший, но уж больно много всего насоветовал – поститься, исповедоваться, причащаться, вникать в смысл обрядов, таинств... Потом эти несколько устаревшие заповеди...
Если принять все как руководство к действию – бизнес завалишь.
Яша уж совсем было загрустил, но Бог милостив и предоставил ему шанс по-другому засвидетельствовать почтение к силе и власти Верховного Создателя – с большей пользой для церкви православной и с меньшими потерями времени для самого Яши.
В Мелешках, откуда мы с Яшей родом, был когда-то монастырь. В тридцатые годы монахов разогнали. Часть построек, в том числе большой кусок монастырской стены и Надвратную церковь, взорвали, а центральный храм, Троицкий собор, под спортзал ДОСААФ передали.
В середине семидесятых ДОСААФ вернул собор городу. Здание решили перестроить под городской исторический музей, но денег на перестройку не хватило, и собор лет десять простоял, окруженный со всех сторон строительными лесами.
После развала СССР, когда атеистическая идеология перестала быть идеологией государственной, православная церковь добилась, чтобы и собор и та часть монастырских построек, которые сохранились за годы гонений, были возвращены верующим. Сразу нашлись в России энтузиасты, кто еще помнил о былой славе Югонского Свято-Троицкого монастыря. Работа закипела. Спустя полтора года с Троицкого собора сняли леса. Внутренние работы еще продолжались, но служба в храме уже велась. Появились первые монахи. Примерно в то же время было начато строительство новой Надвратной церкви и монастырских стен.
Яша Беленький вспомнил про город детства лет десять тому назад, когда наладив контакты с каким-то немецким бизнесменом, рыскал по просторам бывшего Союза в поисках цветных металлов. Аппетиты росли, число конкурентов тоже. Ну как тут не вспомнить о затерянных в лесах Мелешках с их напичканным медью и сплавами цветных металлов номерным заводом?
В первый же приезд в Мелешки он был поражен бедностью людей, сидящих по полгода без зарплаты на медных горах. Яша с ходу развернул бурную деятельность, стал вхож в кабинеты руководства завода. Он арендовал недалеко от железнодорожной товарной станции ангар для приема, складирования и сортировки металлов. Медь, бронза, латунь, нержавеющая сталь рекой потекли через Яшин ангар, через Питер, Эстонию и далее по Балтике в Германию.
Яша торопился. В любой момент могли появиться конкуренты и поднять закупочные цены. Почти одновременно с началом разработки залежей цветных металлов в цехах и на территории номерного завода, в жилых районах города открылись несколько небольших частных пунктов скупки металлолома. Изголодавшееся без дел и денег население живо откликнулось на возможность подзаработать. Предприимчивые "металлисты" за пару месяцев перелопатили все местные свалки и далее перешли к поиску цветных металлов на улицах города, в производственных цехах, складах...
Нищий пролетариат похитил из городского парка и сдал в утиль бронзовый бюст своего вождя, В. И. Ленина. С участка железной дороги между станциями "Просвет" и "Желябово" исчезло пять километров медного кабеля связи. В День международный солидарности трудящихся в восемнадцатом цехе номерного завода два слесаря раскурочили пятнадцать электродвигателей на фрезерных станках, чтобы извлечь из стартеров обмоточные провода. В санузлах стали исчезать медные краны. Всевозможные охладители, конденсаторы, теплообменники, если рядом с ними не стояла охрана, рано или поздно оказывались без своих медных или латунных трубок.
Чтобы приостановить разгул медной лихорадки, прокуратурой города был возбужден ряд уголовных дел, газеты повели массированное наступление на "металлистов". Нашлись ретивые журналисты, которые во всех грехах стали обвинять Яшу. Спасая бизнес, Яша сам подключился к атакам масс-медиа – написал в газету гневное письмо с обвинениями в адрес им же взлелеянных пунктов скупки и громогласно заявил, что через его ангар не пройдет ни грамма металла, источник происхождения которого неизвестен. Пару раз он очень эффективно завернул назад прибывшие с пунктов скупки металлолома машины, заявив, что часть привезенного на них металла не бытового происхождения. Об этом его поступке появилась небольшая заметка в городской газете. Скупщики металла приуныли. Кроме как к Яше им было некуда вести свое добро, а он демонстративно отказывался брать от них любой металл даже по заниженным ценам. Однако унынье длилось недолго. Спустя наделю, после того как Яша рассорился со скупщиками, в Мелешки приехал его деловой партнер из Таллинна и, якобы от своего имени, за бесценок все скупил и вывез в Питер, где этот документально неоформленный товар был присовокуплен к одной из официальных партий. Так Яша сумел сохранить свое пошатнувшееся реноме и при этом еще получить дополнительную прибыль.
Впрочем, я несколько увлекся описанием подробностей Яшиного бизнеса. Тем более, что в первый год его деятельности в Мелешках, ни он, ни его бизнес не имели никакого отношения к монастырю. Ну разве иногда, проезжая на джипе мимо куполов Троицкого собора, вздыхал Яша о неустроенности души, вспоминал разговор с таллиннским священником – и мимо... Некогда было. Некогда... Но в жизни все так тесно переплетается... Неисповедимы пути Господни.
Как-то раз, заскочив с бутылочкой Хеннесси в кабинет главного инженера номерного завода, Яша оказался свидетелем одного интересного разговора. Главный беседовал по телефону с ктитором Никольской церкви, занимающимся вопросами организации реставрационно-строительных работ на территории монастыря. Ктитор умолял прислать в субботу на стройплощадку трактор и автокран. Главный пообещал. А когда положил трубку на рычаг аппарата, посетовал:
– Своих проблем на заводе невпроворот, а тут еще монастырю помогать приходится!
Яша сочувственно покачал головой. Главный разлил по стаканам коньяк. Они выпили. Закусили конфетками. Помолчали, размышляя каждый о своем. Выпили еще по стаканчику. Затем главный инженер достал из сейфа бутылочку Смирновской и, разливая водку по стаканам, развил тему уже в другом тоне:
– Город ни копейки на монастырь не выделяет, а мы с генеральным постановили: попов в благом деле надо поддержать. Досок строганых на прошлой недели две машины завезли!
Под водочку от монастырской темы перешли к рассуждениям о религии вообще. Оба согласились, что без веры народ дуреет: молодежь хулиганит, мужики пьют безбожно, бабы начали ругаться матом... В интересах бизнеса и всей страны деловым людям надлежит способствовать укоренению православия в народе. Когда следом за коньяком была допита и водка, главный инженер сказал, что он, хоть и в тайне, но подозревает, что Бог на самом деле есть. Яша расчувствовался, сказал, что тоже верит в Бога.
Раз такое дело, то тут же, прямо с завода, решили пойти в Троицкий собор, чтобы помолиться за народ русский. Но до собора им не было суждено дойти. На выходе с проходной их поджидал ктитор Никольской церкви, тот самый, который звонил по поводу трактора и автокрана. Главный хотел его поцеловать, но ктитор уклонился от поцелуя и поинтересовался – во сколько часов завтра прибудет в монастырь техника?
– Ба! – воскликнул главный. – Я совсем забыл, что суббота – это завтра и не отдал никаких распоряжений в транспортный цех, а теперь там уже никого нет.
Ктитор разволновался:
– Завтра больше сотни помощников в монастыре соберется. Что им без техники делать? Денег на строительство нет... А вы... – он не удержался от упрека. – Разве вы русские люди? Вам бы только пить!
Яша от такого проникновенного монолога расчувствовался еще больше, чем тогда, когда сказал, что верит в Бога. Ктитор казался ему кем-то вроде Христа во плоти. Он достал из пристегнутого к поясу кошелька четыре пачки стодолларовых купюр и, всхлипывая от умиления самим собой, протянул их служителю церкви:
– Это все, что у меня есть. Сорок тысяч долларов.
Дальнейших подробностей беседы Яша не помнит. В памяти осталось лишь лицо ошарашенного подарком ктитора и его слова о том, что имя Яши Беленького, будет увековечено на бронзой пластинке, которую строители прикрепят к стене Надвратной церкви Югонского Свято-Троицкого монастыря, и что всякий раз, до скончания веков, отмечая годовщины освящения Надвратной церкви, священники будут поминать Яшу перед Господом.
В качестве материальных подтверждений свершенного им подвига в сейфе таллиннского офиса у Яши хранились номер газеты "Мелешкинский комсомолец" с восторженной статьей главного редактора о возрождении меценатства, да выданный ктитором двумя днями позже корешок приходного ордера с печатью Никольского православного прихода.
Несколько позже я узнал, что было еще одно материальное подтверждение. Несмотря на вполне понятное отсутствие наличных денег, которые Яша должен был отдать руководству завода сверх официально переводимой за металлы суммы, ему впервые поверили на слово и отпустили металл в кредит. Причем в объемах, значительно превышающих первоначальную договоренность. Подобная практика утвердилась и впредь. Так что Яше удалось, как он впоследствии говорил – “с Божьей помощью” – в довольно короткие сроки, до момента появления конкурентов, вывести с завода почти всю медь, бронзу, нержавейку.
Вот так, сквозь призму моего личного восприятия, выглядит история приобщения Яши к делам монастырским.
От меня он хотел немного: собрать информацию о прошлом Югонского монастыря и, в частности, о Надвратной церкви; о наиболее чтимых в прошлом игуменах и святых; посвятить его в тонкости церковного этикета и, понятное дело, сопровождать при встречах с архиереями, чтобы каких-нибудь ляпсусов не вышло. Для него лично это был исторически значимый момент. Яша хотел выглядеть достойным своего высокого сана – самого крупного спонсора Югонского Свято-Троицкого монастыря.
За все про все мне предлагалось разовое вознаграждение в сумме 3000 эстонских крон и, кроме того, Яша брал на себя оплату всех дорожных расходов, включая оформление визы и страховку.
Я пообещал Яше дать ответ о своем согласии или несогласии через пару дней.
Вечером того же дня, размышляя уже у себя дома над необычным Яшиным предложением, я невольно вспомнил о всех перипетиях нашего знакомства. Вспомнил Мелешки нашего детства, перрон городского вокзала, с которого нас, троих одноклассников – Яшу, Вадима Черемцова и меня – московский поезд унес в бурную, студенческую жизнь. Потом было распределение. Нас с Яшей направили работать в Таллинн, а Вадим попал в Кохтла-Ярве. Первое время мы более-менее регулярно поддерживали друг с другом связи, но потом каждый замкнулся в своих интересах. Яша с Вадимом вообще умудрились рассориться из-за каких-то пустяков...
Всегда и во всем стремившийся к лидерству Яша приобщился к партийно-комсомольским делам: возглавлял на заводе комсомольский прожектор; был комсоргом цеха; заместителем комсорга завода... Пик его карьеры – назначение на должность инструктора райкома партии – совпал с началом перестройки.
Вадим Яшиной хваткой не обладал, и поэтому жизнь его периодически встряхивала. На работе он пахал за троих, но платили ему ниже среднего. В очереди на квартиру его пять раз передвигали назад. Потом он два года числился в первой десятке очередников, но из сорока получаемых заводом квартир на его долю всегда почему-то не хватало. Молодая, красивая жена, не выдержав бесхарактерности мужа, его неумения отстаивать свои законные права, подала на развод и уехала жить к родителям. Вадик замкнулся в себе. Заинтересовался религией, пытаясь найти в ней прибежище от неуютной, неприветливой к нему действительности.
В один из теплых июньских вечеров 1990 года, он приехал в Таллин и позвонил в двери моей квартиры.
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/09/29/537
На обложке: Рыбинск 2017. Окно Софийского монастыря. Вид со стороны городской тюрьмы «Софийки»