Каким же бесцветным оказался мирок, нарисованный на холсте блеклыми красками. Эфемерный союз. Мужчина и женщина, семь лет назад скрепившие себя узами брака, не были связаны более крепкими узами родства – общим ребенком. Что могло нарушить спокойную плавность наших вечеров? Казалось, эта безмятежность бесконечна, как океан, темнеющий в ночной мгле.
Пламя страсти, похожее на вулкан, горело лишь в первый год семейной жизни, но потом раскаленная лава остыла. Обжигающий накал страстей, бушевавший в нашей жизни, постепенно угас. Я смотрела на тлеющие угольки в камине и в их угасании видела признаки затухания нашей любви. Когда-то жизнь у моря представлялась мне чередой прекрасных, ничем не омрачаемых дней. Разве можно грустить под ласковый шум прибоя, разбавленный одиночными криками чаек. Переезд в Крым я воспринимала как праздник, и в первое время я действительно испытывала только радостные эмоции. Но как теряется терпкий вкус и аромат у кофе, разбавленного сверх меры молоком, так и наши темпераментные эмоции растворились, разбавленные пресной водицей взаимных компромиссов и уступок. Яркие краски восторга потускнели, и осталось лишь тусклое полотно серых будней. По своим привычкам мы были далеки друг от друга, но все же ухитрялись обходить острые углы, не замечать предвестников бури, создавать штиль или видимость штиля. Свежий ветерок давно не колыхал наши паруса.
Но все же сильному ветру суждено было ворваться в нашу жизнь. Снасти нашей семейной шхуны успели покрыться морской солью, они жалобно скрипели под порывами нового ветра, ветра перемен.
Сколько я не старалась, не могла припомнить, в какой же момент штурвал выпал из рук и воля ветра подчинила нас себе.
Пред моим взором представали наши тягучие как теплый мед вечера. Мне нравилось читать вслух выдержки из «Утопии» Томаса Мора. Юра был актером, но его заработки были столь нерегулярными, что я шутливо называла его безработным. Моя работа не была обременительной, как всякая любимая работа, выбранная по призванию, но все же я уставала тянуть на себе всю семью. Будучи врачом процветающей стоматологической клиники в Ялте, я могла гордиться своими доходами. Отсутствие постоянной работы у мужа меня не огорчало сильно, но все-таки задевало. Я беззлобно подтрунивала над безработным мужем, зачитывая ему строки посвященные труду добродетельных утопийцев. Я находила забавным, до какой степени чужды жителям Утопии возможность бездельничать и предаваться лености. Автор порицал чрезмерную пышность в одежде и излишнюю роскошь в еде. Юра придерживался другого мнения. Иногда вечерние чтения перерастали в споры. Каждый из нас горячо и напористо отстаивал свое мнение. Я соглашалась с автором «Утопии». Томас Мор считал, что люди скромные и простые повседневным трудом приносят больше пользы обществу, чем себе лично. Каждый житель Утопии должен был изучить какое-либо ремесло. Мое врачебное ремесло однозначно приносило пользу обществу, а вот сомнительное актерское ремесло, которое Юра гордо называл призванием, не приносило пользы даже ему лично, не говоря уж об общественной пользе.
Это лето было таким же, как семь предыдущих, предшествовавших ему. Юра пребывал в вечном отпуске, мне же напротив отпуск не дали. Каждое лето у нас гостила племянница из Ярославля. Я хорошо относилась к своей старшей сестре Татьяне и всегда радушно принимала ее дочь Леру. В этом году Лера приехала в июле, и так совпало, что одновременно у Юры начались съемки в кино. Оставлять ребенка без присмотра я не хотела, и Юра постарался уговорить режиссера взять девочку на какую-нибудь роль в кино. Так окончилась глава штиля и началась глава шторма в нашей семейной жизни.
Леру лишь условно можно было назвать ребенком, она выглядела старше своих 17 лет. Шквалистый ветер дыхнул в лицо, в тот день, когда я оказалась на съемках фильма. Я взяла выходной в клинике и решила устроить мужу сюрприз. Но у меня и в мыслях не было самой подготовиться к неприятной неожиданности.
По берегу моря шествовала процессия ряженых актеров под звуки кифар и авлосов. Возглавляла процессию колесница, украшенная ветвями лавра и цветными лентами.
Я изумленно смотрела на девушку, восседающую на колеснице. Ни одна моя подруга не отличалась такой редкостной утонченностью и красотой. Белый хитон невесомой дымкой окутывал изящное тело. Девушка в колеснице походила на воздушное возвышенное видение. Если бы Зевс не испепелил огнем прекрасную Семелу, она испустила бы дух, сраженная ревностью при виде очаровательной прелестницы.
Девушка напоминала ликом прекрасную Кору, похищенную Аидом, богом подземного царства. Ее алые губы сладострастно блестели, словно она уже успела вкусить запретное зернышко граната. Даже весталки - самые благородные и красивые девушки Рима, позавидовали бы лучезарной красоте лица невесты. Нежная бархатистая кожа, чуть тронутая персиковым загаром, озорные ямочки на щеках, жемчужные зубки довершали картину безупречной красоты. Я видела перед собой самоуверенную девушку, с улыбкой воительницы Афины. Ее бездонный взгляд напоминал неизмеримые подземелья Аида. Один ее повелительный взгляд, один лукавый взмах ресниц сражал мужчин наповал.
Вихрь ревности закружил мои мысли, я почувствовала себя сбитой, поверженной, стоптанной этой свадебной колесницей. Я онемела и не могла издать ни крика, не шепота.
Юра, вывел меня из оцепенелого состояния. Он объяснил, что снимается сцена греческой свадьбы. Юрий играл роль жениха. Он очаровывал, увлекал, соблазнял свою невесту. Белый хитон оттенял его смуглую, покрытую загаром кожу. Венок на голове, украшал греческий профиль. Я с трудом узнавала своего мужа, а глядя на племянницу я не верила своим глазам. Симпатичный шаловливый ребенок превратился в греческую богиню, великолепную в своей женственности. Я словно окаменела от зависти, как каменели противники Персея при виде головы Медузы Горгоны, обладающей магической силой. Невыносимая жажда охватила меня, голова раскалилась от беспокойных мыслей. Я чувствовала насмешливые взгляды музыкантов. Мужчины старательно извлекали звуки, водя костяным медиатором по струнам кифар, другие музыканты, напрягая лицевые мышцы, выдували мелодию из двойных костяных трубок - авлосов. Античная музыка действовала мне на нервы.
Режиссер дал команду повторить авлодию, сольное пение в сопровождении авлоса.
- Я ухожу, устала. Здесь слишком шумно. - закричала я мужу.
Юра пытался меня задержать:
- Не уходи, сейчас будем снимать обряды жертвоприношения и очищения.
Я не хотела там оставаться. Неужели я должна соперничать с племянницей за внимание мужа?
В минуту отчаяния я набралась смелости и позвонила по скайпу сестре. Я ей предложила забрать дочь, ссылаясь в качестве причины на загруженность работой. Татьяна меня почти не слушала. Ей нравилось, что дочь проводит каникулы на море, в то время как в родном Ярославле стоит влажная прохладная погода. Переубедить старшую сестру я не смогла. Как же стыдно было признаваться даже самой себе, что Лера привлекает все внимание Юрия. А сестра бы мне не поверила, она воспринимала Леру, как неразумного ребенка.
Время шло, но ничего не менялось. Как-то вечером, я обнаружила гору немытой посуды на кухне. Лера и Юра дурачились на диване. Сегодня съемок не было. Юра, как будто впал в детство. Вместе с Лерой они устроили шуточный бой подушками. Потом щекотали друг друга, не обращая на меня внимания. Они то заливались от хохота, то шушукались, обменивались своими секретами. Словом, оба вели себя, как озорные дети.
- Юра, убери за собой грязную посуду. – раздраженно сказала я.
- Тетя Оля злится. – шепнула Лера.
Она по-прежнему называла меня тетей, а Юру просто по имени.
- Пойдем на кухню, чтобы Тетя Оля не ругалась. – с детской непосредственностью повторил муж.
Долгие годы я создавала нашу семью, и вот теперь мои титанические усилия играючи разрушает какая-то девчонка. Из всех знакомых мне женщин, эта юная кокетка, своим внешним спокойствием внушала мне страх. Лера не блистала эрудицией, не обладала глубокими знаниями в области медицины и биологии, как я. Нередко задавалась я вопросом, найдется ли мужчина, способный оценить мои обширные познания? Я видела, что муж готов доверчиво покориться иным страстям. Превосходство племянницы терзало меня.
В субботу мы всей семьей пошли на пляж. Живой восторг, безмерное торжество читалось в глазах мужа при виде загорающей Леры. Сколь же остро было мое огорчение. Юная, грациозная племянница покорила всех мужчин. Ее глаза лучились от счастья, мои же потускнели от обиды. Юра и Лера пылко резвились на мелководье. Я готова была стонать от этого зрелища. Наружная безмятежность давалась мне с трудом. Сделав над собой усилие, я похвалила новый купальник Леры. Племянница пояснила, что это подарок моего мужа. Я даже не могла предположить такой ответ. У Юры же вечно ветер гуляет в кармане. В бессильной отрешенности я смотрела на их забавы. В эту минуту Лера улыбнулась мне ослепительной улыбкой. Жемчужно-белая эмаль блестела на солнце. Передо мной стояла девушка без изъянов. Ровные, ослепительно белые зубы, в обрамлении розовых, пленяющих губ создавали очаровательную улыбку.
Как многолико человеческое притворство! Поведение мужа терзало меня. Мой взгляд охватывал всю ширь горизонта, скользил вниз к зыбким волнам, и поднимался вверх к белой дымке невесомых облаков. Безмятежная красота небосклона умиляла меня, а броская красота племянницы казалась преступной, вызывающей. Мой хрупкий мирок эта пресловутая красота целенаправленно разрушала. Я задремала, и тщетно силилась отогнать от себя тревожный сон. Но видение поглотило меня своей властью. Мне снилась Рига, улица Альберта, по которой я любила гулять в студенческие годы. Я рассматривала фасады домов, которые представали во сне в другом не знакомом для меня ракурсе. Я с волнением присматривалась к причудливым маскаронам, сфинксам, грозным львам, которые манили меня одержимой страстью. Мужские и женские маски загадочно улыбались. Фавны, играющие на сирингах, насмешливо смотрели на меня. На фасаде одного из домов сдвинулись эркеры – это ожили две большие женские головы. Все барельефы ожили, маски смеялись мне в лицо. Я пыталась изгнать из чертога моего сознания это жуткое видение. Опомнилась я оттого, что пронзительно зазвонил телефон.
Все фавны, сфинксы, барельефы разом исчезли. У директора клиники появилось, какое-то важное сообщение для меня. Такая внезапная срочность меня лишь обрадовала, поскольку видеть перед собой лучезарно-смеющуюся Леру я уже не могла. Меня лихорадило в ее присутствии.
Едва переступив порог кабинета, я почувствовала перемену в своем шефе. Григорий Антонович побледнел и осунулся.
- Ольга, я всегда вас ценил и уважал. Вы женщина отзывчивая, душевная, и в то же время на вас можно положиться в профессиональных вопросах. Таких врачей мало. Если бы я встретил вас 10 - 15 лет назад, вы стали бы моей женой! – сказал Григорий Антонович.
Я внимательно слушала признание этого всегда сдержанного и закрытого человека.
- Я должен был вам это сказать. Завтра я уезжаю в Севастополь, открывать филиал клиники. Я буду рекомендовать вас на свое место.
- Если вы так дорожите мной как врачем и как женщиной, почему не приглашаете с собой в новую клинику? - пролепетала я.
- Я не так самонадеян, как кажусь внешне. Тем более я знаю, вы очень счастливы в браке.
Я скептически усмехнулась. Хорошо же мне удавалось создавать видимость счастливой жены.
- Григорий Антонович, дел в Севастополе много, вы один не справитесь. Обустроить новое помещение, подобрать персонал, заказать оборудование и инструменты... Я еду с вами.
После столь смелого заявления, мои плечи гордо расправились. Я сделала свой выбор. Назад отступать поздно. В глазах шефа блеснули озорные искорки.
- Ольга, вы так и будете стоять? Надо заказывать билеты, дел невпроворот, а вы стоите. - с деланной укоризной отчитал он меня.
В моих глазах тоже заплясали искорки.
Смеркалось. Безветрие уступило свои права пьянящему и дразнящему ветру перемен.