Мой друг, устав от московской суеты, мечтал о жизни в ближнем подмосковье, но все что-нибудь мешало ее осуществлению. Все получалось как-то не так, как нужно, и в конце концов эта мечта обратилась в мечту о ее осуществлении. Все устроилось наилучшим образом, когда он пошел на пенсию. И надо же - неожиданно предложили посмотреть дом и участок, и если это устроило бы моего друга и его жену, с обменом проблем не обещали. Они съездили, посмотрели, и все им понравилось. И дом, и участок, и соседи, и красивые места для праздных прогулок - ну все совпадало с тем, о чем они мечтали. И тут мой друг, человек решительный и одновременно сентиментальный, загрустил. Ему стало жалко себя оттого, что московский уклад жизни, городские привычки, любимая работа - все это немедленно станет прошлым, как только они переедут в этот райский уголок. Нелюбимое им слово "пенсионер" в этих кущах материализуется, и все, что к нему прилагается, станет реальным фактом его перевоплощения в ненавистного пенсионера.
– Ты не заметила? - сказал он жене. – Очень слышна железная дорога.
– Ну и что, – сказала она. - В этом даже что-то есть. Будем ходить на станцию встречать гостей.
- Да и самолеты какие-то летают.
– Ну какие самолеты. Ты что, раздумал меняться?
Мой приятель сделал такое лицо, как будто одновременно у него заныл зуб и кольнуло в боку.
- Да что с тобой?
– И гости в такую даль не поедут.
– Послушай, ты меня пугаешь, – озабоченно сказала жена.
– Ладно, чего уж теперь, – сказал он после долгой паузы. - Будем меняться. И они поменялись, к своему удовольствию. Сердца их замирали каждый раз, когда они осознавали, что у них теперь собственный дом, что их соседи слева и справа живут с ними не через стенку, а тоже в своих домах. Гости к моим друзьям стали ездить даже чаще, чем в Москве, а они ходили их встречать на станцию.
Когда я однажды к ним приехал, по дороге к их дому мой друг попросил меня рассказать ему о художнике Матиссе.
- Не ожидал от тебя, он же из ряда нелюбимых тобой "кубистов – абстракционистов."
- Да нет, он меня интересует исключительно потому, что я познакомился с его родственницей. Она живет через дом от нас и иногда забегает к нам поболтать о живописи.
– И как это у тебя получается?
– У меня не получается, они с Мариной нашли общий язык. (Марина жена моего друга.)
- К слову, Танюшка сегодня собиралась подойти, показать новые работы. Она их сделала на Тенерифе. Тебе, наверное, будет интересно.
– Вы уже так подружились, что ты ее зовешь Танюшкой?
– Да, когда ее долго не бывает, я начинаю по ней скучать. Она такая забавная. Мы пили чай, когда в калитку позввонили.
- Танюшка, - сказал мой друг и пошел встречать гостью. В окно я увидел девочку лет девяти, с большой папкой.
- Спасибо-спасибо, не стоит беспокоится, я только что от чая, - предупредила девочка засуетившуюся было Марину.
В дверях кухни, держа перед собой, огромную папку, стояла и улыбалась загорелая миловидная художница.
– Меня зовут Таней, а Вас - Алексеем Петровичем, - сказала она, протягивая мне смуглую маленькую руку с зелеными ногтями.
– Не удивляйтесь, я, например, видела ногти в клеточку, – заявила она. –-Я и не удивляюсь. Мне кажется, Вам такие ногти очень идут. – Знаете что, я же еще практически ребенок, - сказала она с видимым сожалением. - Можете говорить мне "ты".
– Хорошо, - сказал я.
– Тогда давайте я Вам покажу сначала то, что я сделала по впечатлениям о Тенерифе, и кое-что из того, что я сделала раньше. - Мне? – удивился я.
– А кому же. Вы же художник
- Извини, – сказал мой друг, - я Танюшке про тебя рассказал. - Пойдемте на терассу, там больше света, – посмотрев на меня с улыбкой сказала удивительная девочка.
– Пошли. На просторной террасе скоро не осталось места, всюду были разложены работы начинающей, но уже самостоятельной художницы. В них еще можно было заметить след детскости, но уже были и "заявки." Сама она отошла к двери и поглядывала на меня так, как будто наперед знала, с какой работы я начну ей что-то говорить и что именно скажу. Мой опыт общения с талантливыми детьми подсказывал мне, что я должен ее чем -то сильно удивить и, может быть, даже шокировать.
- Вот что, Таня, давай мы все это положим обратно в папку, - сказал
я.
– А как же... А Вы разве не будете их разбирать? Вам что, ничего не понравилось?
– Понравилось, не понравилось - это любительский разговор. Ты же художница, уместнее, наверное, говорить "получилось - не получилось", ведь так ? И потом, слишком уж мало у тебя работ, чтобы составить о тебе какое-то представление, как о художнице.
– Мало? Но я же... – ее выразительные карие глаза наполнились слезами. Она стояла, опустив руки, и глядела на меня с непониманием и обидой. - Неужели Вам этого мало? Я ведь принесла показать только последние свои работы и думала, что мы будем с Вами о них говорить. Мой друг смотрел на меня неодобрительно, его жена с ужасом.
- Скажи, Таня, а в студии твоим друзьям нравится, как ты работаешь? - Конечно, - сказала она почти гневно. - Меня и Тимофей Викторович любит, говорит, что я еще удивлю многих...
Я понимал, что ее гнев - реакция неодоцененного художника..
- А было такое, - спросил я, боясь улыбнуться, - когда Тимофей Викторович был тобой огорчен?
- Да, было такое, но потом он меня все равно похвалил, наверное, из деликатности. Он у нас очень вежливый, он никогда никого не ругает, он только делает недоуменное лицо и просит работать посмелее. Если ему что-то в моих работах не нравится, то он начинает объяснять другим на примере моей неудачной работы, как можно испортить то, что в целом получилось.
- А как ты думаешь, ему понравилась твоя работа, где у тебя зеленое море, розовый парус и симметричное в виде шапки облако?
- Ой, я же не хотела ее брать. Ты хочешь сказать, что она неудачна. - Ну да.
- А о портрете "шоколадного мальчика" в желтой соломенной шляпе на фоне пальмы, что ты сама думаешь? Таня съежила плечи и прищурила глаза: "Я думаю, он у меня получился". Секунду помолчав, я как бы пересиливая себя, согласился с тем, что работа неплохая, что она молодец. Она повеселела и даже улыбнулась.
-Таня, ты готова из всех своих работ, что ты принесла, составить две стопки, одну - удавшихся, а другую из тех, что так себе? Только не торопись. Мне показалось, что ее обида на меня проходит. Чтобы ей не мешать, мы вернулись на кухню.
- Как-то ты с ней не очень, - сказала Марина.
-Да уж, - согласился с ней мой друг.
-Поверьте на слово, она меня раскусила, она знает, что у нас сегодня будет дружеский разговор двух художников.
-Дай бог, - сказала Марина.
-Хотелось бы, - понадеялся мой друг.
- Алексей Петрович, я разложила все по стопкам.
-Замечательно, пойдем посмотрим. На полу лежали две стопки. Одна весьма скромная, другая толстая.
- И в которой же плохие и плоховатые? У Тани была творческая амбиция, и я нисколько не сомневался в том, что в маленькую стопку она сложила самые удачные.
- Вон в той, - Таня показала на толстую.
- Мне нравится твоя решителльность, но ты не погорячилась?
- Нет, мне только жалко свое тогдашнее настроение, когда они мне казались удавшимися. Конечно, я их выкину, теперь-то я вижу, что они не интересны - цвет так себе и главной мысли не видно.
-Ты сама так считаешь, или так рассуждал, глядя на твои работы Тимофей Викторович?
- Он так рассуждал, и я с ним согласна. Вот и Вы так считаете, значит, все правильно, их надо выкинуть.
- Я бы не торопился. Ты перевяжи их веревкой и отправь куда-нибудь на чердак. Когда через много лет они попадуться тебе на глаза, ты испытаешь к ним нежность. Ты будешь смотреть на них глазами взрослой девушки и художницы, тебе будет немного грустно от того, что навсегда ушло то время, когда ты ходила с зелеными ногтями и делила свои детские работы на удачные и плоховатые. Мне показалось,что эта идея ей нравится.
- В той тонкой стопке, есть одна работа, – вспомнил я. Очень похожая на Матисса. Она у тебя получилась такой удачной, случайно или тебя увлекла его живописная манера?
- Вы знаете, - оживилась Таня, - я часто рассматриваю, ну, у себя в книжках по искусству, его картины и даже придумываю сама какие-то динамичные композиции с упрощенной живописью и экспрессивными фигурками людей. Мне это нравится. А композицию я действительно у него позаимствовала, но ведь это же допустимо, даже знаменитые художники, бывает, интерпретируют чужие картины. Слово "интерпретируют" она произнесла со второго раза.
- У меня это бывает, - сказала она в свое оправдание.
-Таня, - начал я сурово. - Мне придется сказать тебе правду. Твои работы, - я сделал паузу и посмотрел на застывшую художницу, - мне понравились. Работаешь хорошо. Она закрыла глаза.
- А та, немного вытянутая, похожая на Матисса... Скажи, именно из-за нее тебя в студии стали называть Матиссом?
- Из-за нее, а откуда вы знаете, что меня зовут Матиссом?
- Один хороший человек сказал.
- Я знаю этого человека, это Ваш старинный друг, и, представляете, он почему-то решил, что я родственница Матисса. А мне все некогда его разочаровать.
- Не надо его разочаровывать.
- Хорошо, только неудобно, ведь это все-таки обман.
-Я думаю, что все само собой разъяснится .
– Алексей Петрович, а я видела, что мои работы Вам понравились.
- Таня, я был уверен в том, что моя первоначальная "суровость"тебя заинтригует, и тем честнее будет наш предстоящий о твоих работах, разговор. Когда ты разделила их на две неравные части, я не предполагал, что ты это сделаешь так радикально. Честно говоря, в той толстой стопке еще нашлось бы с десяток работ, заслуживающих того, чтобы лежать в тоненькой, вот, собственно, и все, уважаемая Таня. Мне кажется, ты очень скоро найдешь свой собственный почерк. Я желаю тебе творческих вдохновений и удач. Таня была обескуражена моими взрослыми пожеланиями. Она стояла, опустив голову и руки.
– Вы знаете, можно, и я честно скажу? Вы не обидитесь?
– Не обижусь.
- Ну вот, когда Вы, почти не глядя на мои работы, сказали, чтобы я сложила их в папку, мне очень тогда хотелось уйти, но зная, что это будет не вежливо по отношению к взрослому человеку, я решила дотерпеть до конца.
– Танечка, вот ты сказала "почти не глядя". Так вот, это не совсем так. Поверь, все, что надо, я увидел, но мне хотелось понять, можешь ли ты относиться к своим работам критически. Надеюсь, ты меня простишь, за этот не совсем педогогический ход.
– Конечно, я Вас прощаю.
– А раз так, - сказал я этой славной девчонке, – не позволишь ли ты мне называть тебя так же, как зовет тебя мой друг - Танюшкой?
– Да, конечно же, называйте, мне будет очень приятно.
Мы пошли на кухню, и я с порога и с выражением сказал:
- Ну что, Танюшка, может, попросим хозяев поставить свежего чайку?