Запись шестая. И немного воспоминаний.
Мы ещё долго сидели там во дворе, она мне рассказывала о своих снах. О героях своих любимых мультфильмов, о том что мальчик в детском садике подарил ей ржавый гвоздик и ей было очень приятно и смешно от этого. Это был светлый ребенок - внезапный лучик солнца во мраке моей жизни. Ей было всего то пять, но она уже понимала и разговаривала со мной на равных. Она спросила есть ли у меня девочка, я сказал, что пока нету, она мило улыбнувшись сказала: - подожди, когда я вырасту, женись на мне.
Я даже никогда бы и не подумал, что смогу так сдружиться с ребенком.
Когда мы попрощались, я ещё долго смотрел ей вслед. На её легкое пуховое платьице, беленькую рубашку, белокурые волосы, которые так приятно извивались на ветру, точно при замедленной сьемке. Немного нелепые мальчишеские туфельки, что блестели на солнце как свежий асфальт в жаркую погоду. А жёлтые носочки были будто одуванчики, что росли прямо на черствой дороге, назло всем законам природы. В ней всё было так невинно и трепетно, будто она родилась лишь для того, чтобы радовать людей своей улыбкой. Тем самым показывая всем, что солнце ещё существует.
Когда мы всё таки попрощались с Кирой, я было уже хотел идти прямиком до дома, но потом резко передумал, так как, не хотел портить себе настроение своей мрачной комнатой. Тогда для меня моя квартира, была что-то вроде ямы, в которую я добровольно падал, и сам себя же, лопата за лопатой, закапывал.
Я ещё долго гулял по городу, ездил на трамвае от конечной до конечной, смотря в окно на падающий тополиный пух, маленькие деревянные домики стоящие уже здесь лет двести, куда-то спешащих и задыхающихся от жары людей, спасающиеся мороженым, всё было таким пластилиновым и ненастоящим. Мне это то нравилось, то в тоже время вызывало отвращение. Я заходил в подъезды домов, залазил на крыши, смотря свысока на этот город. В поиске воздуха я ловил себя на мысли, что задыхаюсь от самого поиска.
Придя домой уже ночью, мне стало плохо. Заболела голова. Я смотрел в замусоленное окно, и думал о чём то... мне было очень грустно. Весь день я думал, о том что бы этот душный день закончился. Я явно проживал не свою жизнь, это было понятно уже давно, так зачем же я здесь, говорил я себе. Что я здесь делаю?! От безысходности ответить на эти казалось бы простые вопросы, я свалился на кровать прямо в одежде. Подступала дремота, но сон всё равно никак не шёл. В висках настойчиво стучали хамоватые мысли. Белый потолок снова давил на меня своим взглядом. Так просто было тонуть в этой комнате, именно этим я и занимался. Всё что было здесь, окончательно убивало во мне человека. Ободранные обои с пожелтевшими от старости цветочками, старый комод, который должен был скоро развалится. Пол который скрипел даже если по нему не ходили. Кухня, туалет, прихожка. Здесь всё напоминало старый заброшенный театр, в котором уже лет сто, не было никакого антракта...
Я вспоминал о крошке Кире… Карамелька... моя. Дьявол который поселился во мне с самого начала сказал, что хочет убить её. Ещё тогда всё было была предопределено, когда я впервые увидел их возле детского сада. Мои глаза, как могли уходили в сторону, но дьявол смотрел прямо на неё, тяжело и утробно дыша, пытаясь уловить молочный запах её кожи... Я понял, ей осталось жить совсем не много, её уже нет. Как в принципе и меня. Простите, что так долго тянул. Да вы и сами наверное, всё давно поняли. Мне сложно признаваться в этом даже сейчас...
Я лежал и боялся заснуть. Но спастись от сновидений было невозможно. Мне приснился сон, это даже сложно было назвать сном. Скорей, я специально тормошил в своей голове, давно забытые залежи своих воспоминаний. Он не был страшный, это даже можно назвать приятной вспышкой из детства, но тогда мне это было не приятно. Не знаю почему...
Где-то примерно за полгода до смерти отца, они с мамой решились разойтись. Он пришел домой через несколько дней, после того как мама со скандалом выгнала его из дома, так как, разойтись мирно они не смогли. (может они любили друг друга, но это навряд ли). Сейчас я понимаю, ради нас с сестрой, они неустанно пинали «больную лошадь». И как бы она не артачилась в судорогах, они всё равно надеялись, что она сделает ещё хоть пару шажков. Но… продлилось это недолго.
Он был пьяный и вонючий, в грязной рваной одежде, но я был рад его видеть, несмотря ни на что.
Стояла уже поздняя осень. На нём была засаленная армейская телогрейка по сезону, ватные штаны с множеством дырок, как будто его драли собаки, и пыльные грязные кирзачи. Лысеющая голова, а вернее сказать остаток волос на голове, были испачканы галькой, видно что он падал на землю по дороге домой.
Зайдя на кухню и обрушившись на стул, он с важным басом крикнул:
- Мать, эээ… есть че пожрать, а? – прохрипел он, раздраженным, точно пиратским голосом.
- Хер тебе на мыло, а не пожрать, сволочь пьяная, - уткнувшись в нарезку салата, обиженным голосом, ответила себе под нос мама.
Отец растворился в ехидной улыбке уставшего человека, и через пару нечленораздельных бормотаний, икая и что-то шепча, уснул прямо оперившись на столе.
Я в то время сидел под столом и играл с какой-то дощечкой, похожей на лодку. При виде папы, я бережно обнял его ноги, он вздрогнув, что-то сказал, продолжая прихрапывать пьяным сном. Мне вдруг, почему-то вздумалось почистить его кирзовые сапоги. Может я хотел быть папе полезным или просто сделать ему приятное, разве я мог представить что он этого даже не заметит. Сбегав за гуталином с щеткой, я сел возле папиных ног, и начал намусоливать его сапоги, мне было очень приятно это делать, не знаю почему. Но я был счастлив... да я понимаю, что это глупо, но все же именно это застряло у меня в памяти, и отразилось в подсознании моих сновидений. Странно?! Не спорю, но это ещё одно яркое, пусть и маленькое воспоминание из моего детства. От которого мне становилось жутко. Ведь буквально через минуту сильный удар в живот второй ноги отца разрушил всю тургеневскую атмосферу моего детства... Упав от боли на пол, я увидел как сверху фонтаном полилась проспиртованная рвота отца. От резкого удара в живот и еще более резкого запаха алкоголя, я упал в обморок. В обморочном состоянии мне показалось, что папа насильно заставляет меня есть гуталин. Надеюсь, что это мне лишь только показалось.
Запись седьмая.
Мой врач говорит записывать всё, что кажется мне странным. Всё то, что происходило со мной за это время, неважно сон это или явь.
Не знаю, поможет ли это в моем лечении, но я вспомнил ещё один странный сон. Будто я стою на дороге. Мимо меня, будто молнии с бешеной скоростью проносятся машины. Я слышу запах тысячу ревущих моторов, жжёный запах покрышек. Мои ноги были будто приварены к земле, я не мог сделать ни шага вперёд, ни назад. Вот-вот, и они собьют меня на смерть, но этого не происходило. Я уходил от смерти за долю секунды, во мне всё кричало, пыталось вырваться, весь этот жестокий, чумазый мир ополчился на меня...
Какая-то старая бабка, что стояла возле дороги, схватившись за голову, кричала мне мол: - парень, ты что сдурел, беги сюда, машина сшибет!
Люди вокруг смеялись, дети показывали на меня пальцем. Это напоминало мне общественную казнь через повешивание. В воздухе пахло приближающиеся смертью... и тысячи стальных палачей с топорами, готовы были отрубить мне голову.
Сон не прекращался, машины проезжали едва задевая мою одежду, но не убивая меня. Я же стоял не шелохнувшись, и почему-то даже не пытаясь спастись. Подняв голову к небу, я просто ждал своего часа... Мне вдруг стало всё равно, умру я или останусь в живых. Тысячи картин сплелись в один кокон. Я видел детство, юность, я видел себя старым. Я даже заметил как, я приоткрываю заспанные глаза, и вижу что предо мной лежащим, закрывается крышка гроба. Я успеваю заметить поддельную скорбь на лицах людей. Потом была пустота. Всё промелькнуло разом.
Мне казалось, что этот сон будет длится целую вечность, но внезапный звонок в дверь вдруг резко разбудил меня.
Меня кружило, мне всё еще было очень плохо. Во рту я почувствовал неприятный привкус, что-то издали напоминающий прогорклое масло. Я нехотя пошел открывать. Дверь как всегда заклинивало, и после сна мне не хватало сил, чтобы потянуть засов сильней, но все же я справился.
Это была она... та самая женщина - мать девочки Киры. По её виду было видно, что что-то случилось. Наскоро одетая мятая зеленая футболка, как бы сама кричала о том, что её обладательнице срочно требуется помощь, но в чём? Уже порядком засаленные волосы были связаны в мышиный хвостик, мешки под глазами, и соленые разводы на щеках от недавних слёз.
- Здравствуйте... - нервным голосом сказала она, всматриваясь в меня, и пытаясь понять, я ли это или кто-то другой. - О, Боже это вы, наконец-то я вас нашла, вы помните меня?! - чуть ли не криком, воскликнула она.
- Эээ ну да ... – равнодушно, ответил я.
- Меня зовут Алёна. Недели две назад, не знаю помните вы или нет, я вас чуть было не сбила, когда я приезжала забирать свою дочь из детского сада.
- Да-да, конечно помню - медленно держась за больную голову, произнес я.
- Моя дочь… моя дочь потерялась, я… я думаю буквально вчера и... я не знаю что и думать. Она говорила мне о вас, что вы её хороший друг, и я подумала, может вы что-то знаете?
- Да я вчера, видел её. Случайно заметил, как она плакала сидев в песочнице, нуу подошел и решил её успокоить, мы посидели поболтали, примерно к семи вечера она пошла домой, я видел как она заходила в дом и...
- Стоп, стоп, подождите, она рассказывала мне об этом, но ведь это было две недели назад.
- Что?! Да нет же, вы что-то путаете, это было вчера - уверенным голосом, возразил я.
- Но ведь, после этого вы ведь виделись с ней? Она рассказывала мне о вас. В последний день она говорила, что пойдет к вам. Я очень удивилась... подозрительным голосом, произнесла она. - почему пятилетняя девочка, проявляет такой интерес в общении с взрослым мужчиной... ну вот...и я подумала, может вы что-то знаете.
Мне внезапно что-то вспомнилось...
- Я... я решительно ничего не понимаю, вы... вы... вы... можете оставить меня, я ничего не знаю, оставьте меня! - заикаясь и переходя на волнительный крик, рявкнул я.
- Значит, вы не видели Киру?
- Нет – выдохнув, спокойно произнес я.
- Но ведь, вы возможно последний кто её видел, вы точно ничего не помните?
В прихожей образовалась скрипящая тишина, она ждала от меня ответа.
- Нееет, как же вы мне все надоели!!! Нееет, я никого блять не видел, аааа!!!
- Что с тобой, почему ты на меня кричишь? -испуганным голосом, пробормотала она.
Я оперившись к стене спиной начал медленно спускаться на корточки, на меня было страшно смотреть, я молча не замечая её улыбался…
Больше она не пыталась задавать мне вопросы.
- Хорошо, извините… я пойду - сказала она, по-видимому испугавшись моего поведения.
- Иди…
Захлопнув дверь, я еще слышал её дыхание.
- О боже, она дышала так же как это девочка, так же блять, как эта девочка!!! – болезненным голосом говорил я. - Она мне не поверила?! Да она точно мне не поверила! Ведь почему еще она так на меня смотрела?! Да и плевать, она всё равно ничего не докажет.
Резко отпрянув от двери, я побежал в комнату, чтобы открыть форточку. Мне не хватало воздуха, в комнате снова пахло протухшим жареным мясом, но только теперь этот запах чувствовался вдвое сильней.
- Я убил её. Да я это сделал!!! - истеричным смехом закричал я. – Я это сделал….
В голове начали появляться картинки. Вот она стучится в дверь, и я открываю. Я слышу скрип двери, хотя тогда его и не было вовсе. Её улыбка блестит будто майское солнышко, вот мы сидим и пьем чай с тортиком, который она принесла. Шутим и смеёмся. Я всё время поглядываю на часы, к пяти часам должны были придти соседи с работы, не дай Бог услышат или ещё припрутся за какой-нибудь солью. Надо всё закончить до этого времени. Она мне что-то с интересом рассказывает, я же делаю вид, что мне интересно. В какой-то момент во мне, что-то переключилось - там уже был не я. Первое, что я сделал, это уже сменившемся тоном в голосе, велел ей, заклеить свой рот скотчем. После я связал её. Видимо восприняв это за игру, она и не думала сопротивляться.
Мне очень хотелось чтобы она всё видела, убивать со спины было бы подло, поэтому первый удар, я нанёс ей прямо в глаз. Позже картинка обрывается… не помню.
А здесь, она уже мертвая лежит в ванной. Я мотаясь по квартире пытаюсь найти нож побольше, чтобы расчленить её. Не найдя ничего лучше я беру ржавый топор, который валялся под ванной, и начинаю бить её прямо по её крохотному личику. Из моих глаз льются горячие слезы, но почему-то ещё, я истерично смеюсь, и кричу не понятно что. Мне в лицо летит её кровь и частички мяса, а одежда уже истерзанная топором, въедается в её внутренности, маленькие белые трусики утопают в красном месиве, и это лишь прибавляет мою злость, я бью с удвоенной силой.
Я бил топором её около двадцати минут, бил… смеялся и плакал. На ней не осталось ни следа той маленькой девочки, ванная комната была почти полностью в крови, кровь была даже на потолке. На полу валялась её окровавленная челюсть, отделенная от лица, там ещё были заметны кристально белые молочные зубки, которые так весело улыбались мне... Сейчас её нет. Я смеялся и бегал по комнате, словно сумасшедший гений совершивший величайшие открытие, пока непонятное этому миру.
Открыв глаза и закрыв снова, я увидел другую картинку. Ванная была чиста до блеска. Лишь на потолке были едва заметные вишневые разводы. Можно будет списать хозяйке историю про случайно опрокинутое вино, мол при падении капли попали и туда. Она ведь недалёкая старая тупая ****а, поверит. – думал я.
А здесь, сидя на корточках в прихожей, я сижу и хладнокровно разглядываю её мясо аккуратно расфасованное по двум большим пакетам для мусора. Наверное, мне что-то мешало выбросить её. Тогда я пришел к выводу – свобода… На моей душе стало спокойно.(если так её можно было назвать, после этого) Я утолил жажду. Мне было так спокойно и легко, как не было ещё никогда. Будто, я сбросил с себя то, что висело на мне тяжким грузом все эти годы.
На следующей картинке, самое страшное... Я добавляю подсолнечное масло в горящую сковородку, а рядом на разделочной доске, смиренно ждет своего часа - часть её плоти порезанная маленькими кубиками. Кажется, это были ягодицы. Так же для вкуса я приправил её картошкой. Из ноутбука играла песня Луи Армстронга о том, как прекрасен мир. Тогда я действительно думал, что прекрасней этого момента в моей жизни ничего не было и не будет.
Да, я съел её. Я питался ей почти две недели, и почти не помню то время, вернее сказать вообще ничего не помню. Но одно я запомнил наверняка, я любил её больше жареную, чем живую, но я любил эту девочку. Да я мразь и подонок. Но мне уже всё равно… тогда мне было всё равно.
Запись восьмая.
После тех событий, когда пришла Алёна, я просидел два дня не выходя из дома. Мне наконец то стало легко, думал я… ну да. Но какой ценой. Стоило ли оно того? Моя животная мразь, которая поселилась во мне, неужели я не мог задушить её?! Стоило ли это всё жизни этого милого беззащитного создания, эта девочка которую я так полюбил, но за что?! За ее задорный смех или то как её плоть журчала на сковороде? А может за то что, она так мило, хрустя костяшками своих пальцев на руке, пыталась отыгрывать ритм мелодии? Или же все же хруст костей из которых, я доставал свою живительную влагу, а точнее её костный мозг – моё любимое лакомство, которое так полюбилось мне за те две недели? Как вы думаете? Я честно не знал ответа на этот вопрос. Мучило ли меня что-то? Я знал, что вы зададите мне этот вопрос, и поэтому я наперед отвечаю, нет. Никогда. Лишь страх, что я окажусь вне свободы своих идей и мыслей, нееет за решетку я не попаду, думал я тогда…
***
Каким бывает утро на железнодорожном вокзале? Я не помню, чтоб когда-нибудь там было тепло, там вечно холодно в это время суток. Не важно лето или зима... Куда-то постоянно спешащие люди, спотыкаются об большие сумки, в спешке докуривая сигареты. Их торопят едва понятные голоса извещающие, о том, через сколько и куда отправляется очередной поезд, либо электричка.
Все постоянно прощаются. И в воздухе веет тем, как будто тысячи судеб меняются разом. Почему веет? Потому что, я ясно ощущаю этот запах, это запах тех же сигарет жарким летним вечером на забитом перроне, это назойливо приятный запах шпал и напрочь замурзанных поездов поставленных на пути ещё в Советском Союзе. И главное это горечь слез тех людей, которые снова и снова роняют на холодный асфальт перрона, капли прощания с былой жизнью. Бывает конечно, и наоборот, но слезы прощания на любом вокзале, к сожалению больше.
Я решил уехать. Мне нужно было потеряться, она по-любому что-то заподозрила, это нельзя было так оставлять, - думал я. Да конечно, она ничего не докажет, она питает себя лишь догадками, но как это бывает во всех детективах про убийство, догадки это ключ к истине преступления.
В примерно пяти тысячах километрах от города - в деревушке, точнее в дачном кооперативе, жил мой однокурсник и по совместительству лучший друг. Тогда я считал, что это идеальный вариант чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. И хотя бы с неделю отсидеться там. У него был коттедж, вернее это был коттедж его родителей, но всем он говорил что это его собственность, но верили ему только те, собственно ради кого он там и проводил время.
Он был моей абсолютной противоположностью, шумный красавчик и балагур. Местами подкаченный, но немного полноватый парень, который был старше меня на полгода. Внешне он выглядел по-простому. Туповатый, но всегда искренний взгляд, каким-то магическим способом мог подкупить любого собеседника. Но зато, одет он был всегда в брендовую дорогую одежду и презирал тех людей, которые носили липовый бренд. Характер у него был взрывной и непоколебимый, может поэтому, он менял своих девушек, как перчатки. С его слов это было его основной фишкой в съёме дам. Правда, из-за этого же его характера, мне часто приходилось участвовать в драках, прикрывая тем самым его толстую задницу.
Он до безумства любил устраивать ****ские вечеринки, после которых участвующие в подобной феерии, безвозвратно меняли свою жизнь. Либо за растление несовершеннолетних садились в тюрьму, ломая всё к чему стремились. Либо же одевали друг на друга кольца, ибо ребеночек рожденный по глупости в пьяном угаре - это же плод счастья и любви. Да как бы не так. Он даже как-то сравнил себя с Хароном перевозившим мертвецов через реку Стикс, по-моему это сравнение было весьма нелепо, хотя наверное что-то в этом определено было. Кстати его зовут Костя, просто Костя в жизни, в паспорте и на наверное в будущем на могильном кресте. Имя Константин к нему вообще не подходило. Это ведь надо ещё заслужить. Но что в нём было хорошего, так это то, что ему было неважно сколько он выпил. Он всегда был в здравии чтобы послать спидозную малолетку нахер, либо не забыть надеть резинку. Его смело можно было назвать везучим в отличие от меня, да почти во всём. Начиная с детства, хотя бы, потому что он родился в хорошей обеспеченной семье и никогда ни в чем не нуждался. Да он не ездил на белом Порше, но если честно уже в свои двадцать, он серьёзно подумывал о покупке подобной машины. Несмотря на то что, у него уже была весьма неплохая старенькая БМВ, которой он был очень не рад, потому что всегда хотел только лучшего, наверное это скорей была его положительная черта... ещё одна, да и наверное последняя.
***
Я сел в электричку и включил в наушниках свою любимую музыку, но вскоре музыка мне надоела, и я убрал наушники в карман джинсов, всё равно мои мысли были громче, и это было бесполезно.
Мы выехали за город. Я смотрел в окно на мелькающие пейзажи. Тогда у меня промелькнула, как мне показалось - одна интересная мысль: Всё, что я вижу, конечно, красиво, но как-то серо, а серо не от того, что в запустении, а скорее во мне что-то не так.
Город сменял пригород, пригород сменяли маленькие станции. А позже сплошная зелень и так почти всю дорогу. Она успокаивает… В электричке стоял постоянный шум. Кто-то был в телефонах, кто-то читал книги, кто выпивал. Мы останавливались на станциях. По салону ходили продавцы безделушек, на одной из станций были даже цыгане, предлагающие кожаные дубленки, несмотря на то, что стояла середина лета. Кто-то даже купил.
Люди то приходили, то уходили. Все о чём-то общались, недалеко от меня сидела маленькая дряхлая старушка со своим укутанным в мешковатую сумку полуслепым котёнком, она раз от раза шептала ему одну и ту же фразу: «Хочешь купаться, слепыш? Ща-ща, доедим до дома, и я тебя окуну в водицу то, кхе-кхе! Хочешь? Не хочешь? Да кто ж, тебя спрашивает».
Так же возле меня сидела какая-то весёлая компания игравшая в "города" и отчего-то постоянно раз от раза, разрывающаяся от смеха. Но мне было всё равно на всех этих людей. Они были лишь убогой массовкой в фильме про меня. Я смотря в окно вспоминал её. Киру…
Я не устану повторять, мой читатель, тогда это был не я. Ну кто тогда? Не знаю... Но внезапно мои мысли прервались.
- Чё смотришь? – спросила меня с возмущением, старуха с котёнком. В то в время, как я вообще смотрел в окно.
- Простите?
- Прощаю. Чё говорю смотришь? Вытаращил глазенки свои любопытные.
- На вас? Я нас вас не смотрел.
- Аа, да? Ну а мне показалось смотришь. Котёнок что ли мой понравился? – таинственно улыбнулась она.
- Да не смотрел я на вас, и на вашего котёнка.
- Ну ладно, не фыркай так, чего расфуфырился то? Я сяду к тебе? Мне скучно одной ехать.
- Да, конечно, садитесь…
И она села возле меня. По правде сказать, меня смутила её простота, с которой она со мной заговорила. Отчего, я почувствовал лёгкое смятение. Устроившись поудобней, и положив сумку с котёнком на колени, она заговорила, как будто, вовсе не требуя моего участия в диалоге, точно разговаривала сама с собой.
- Домой еду значить... от внуков моих, вот котенка мне подарили, ну а на что он мне? У меня мыши в хате и то больше будут.
- Так вырастит же.
- Ой, да поди и сдохну уж, пока вырастит то. А коли и вырастит, чё толку больше станет?
- Ну что ж вы так…
- А чё нет, что ли? Да ну тебя. – нахмурилась бабушка, отмахнувшись от меня, словно от назойливой мухи.
- Ну не знаю…
- Ещё с дедом помню ехали на этой развалюхе, ещё семьдесят пятый стоял на дворе, как помню. Не вернуть это время, не вернуть… На фотокарточку его смотрю каждый день. Он в шинели своей нарядной из серванта на меня смооотрит. Плечи выпрямлены, волосы в прическу модную уложены, то ли назад, то ли сбоку, не помню… весь из себя такой статный, а я ведь его ещё долговязиком помню, тогда то и поняла, что судьба он моя. А на днях, всё не успокоится… зовёт всё к себе, зовёт. Мол пошли Валя, уж и нечего тебе тут делать. А я с грядками закончила вчерась, да решила в город съездить, за красочкой то, надо бы и могилку ивонову обновить, думаю, ну и поехала. А тут внуки с комком этим присобачились… Эхх, нее... не те уже года, может и в правду дед говорит, пора бы уж… отчаливать мне…
Посмотрев на меня, и наверное ожидая от меня каких-то слов, но не получив их. Она продолжила.
- Домой еду значить. От внуков моих, вот котёнка мне подарили, дармоедик маленький. Ну а на что он мне, а? – говорила бабушка гладя котёнка так сильно, что он запищал от боли. – У меня в кладовке мыши, и то больше лазеют, сожрут его разом… Даа… А мы ведь с дедом ещё в этой развалюхе катались. Помню как сейчас, семьдесят шестой был. А сейчас что? Смотрит на меня из серванта, зовёт все к себе. Нарядный такой в шинели своей… Ай, а улыбка какая у него была!… значок ещё помню у него на груди, вечно в глаз мне отсвечивал, то ли по доброй зависти, то ли зрение шибко скакало… а на днях… на днях снова снится и говорит: Валя, что ты там одна, иди мол ко мне. А я и решила пойти, ну только не прямом смысле, пока что… вот красочку в городе прикупила – черную, совсем как жизнь наша непонятная. А ведь по весне на Радуницу к нему ходила. Да так же и с красочкой - обновила оградку значить, прибралась там, не соринки не оставила, даже водочку его любимую, рюмашку поставила, ну любил он, как и все, пригубить немного. Да всё равно, душа не на с покое у него. А от того и мне места нету, ни ногам, не сердцу моему тряпичному. Нее... не вернуть время то, не вернуть никак... Совсем забыла сказать, я ведь с грядками вчерась закончила, спина не разгибается, пора бы уж... Мне девяносто лееет… Господи дожила же, как-то. Осталось лишь только жить… Да всхлипывать. Фотокарточка мне его иконку ведь заменила… Ой, не знаю… Я чего к тебе села то? Забери этого чертёнка, а?
- Нет, спасибо. Он мне не нужен.
- Ну как же не нужен… душу твою подлечит. Грешный ты больно…
- Что? грешный?... Эээ… Ну нет… спасибо.
- Грешный-грешный, не противься себе, глупость юродивая.
- В смысле? Вы о чем вообще?
- В коромысле внучок, не хочу с тобой об этом говорить, старая я уже для этого…
Мы остановились на одной из станций. Снова начали выходить и приходить новые люди. Я задумался о том сколько разных судеб я вижу за одну минуту, за эту секунду, смотря в окно... Все такие разные. Старушка что сидела со мной все таки вышла на одной из станций. Всё мое уважение к пожилым людям могло вот-вот лопнуть из-за сотого рассказа про котёнка, фотографии деда из серванта, и её не разгибающейся спины. Но благо она вышла, в окне я увидел как она пыталась всучить котёнка молодой паре, но они вежливо отказались. Жалко… утопит ведь, чего ей стоит.
Тронувшись со следующей станции ко мне подсел светловолосый, слегка лохматый, худощавый мужчина веселой наружности. Ему было лет сорок от силы, хотя быть может он был и моложе, но по его виду, ему можно было дать и все пятьдесят. В нём всё излучало оптимизмом. Со стороны можно было подумать, что это очередной сорокалетний неудачник, убеждающий себя в том, что его жизнь не такое говно, какое оно есть на самом деле. И в ней есть хотя бы капля мёда.
Он был одет в зелёную рубашку в красный горошек, которая была застёгнута лишь на три пуговицы, что позволяло лицезреть его волосатую грудь. Какие-то мешковатые треники, больше похожие на грязный мешок с мусором, и черные летние сандалии, на испачканную землёй, голую ногу. В его затуманенных глазах была необычная живучесть несмотря на его общее состояние. Будто только проснувшегося человека после бурной пьянки. Судя по запаху перегара, это было действительно так.
Он сел напротив меня, скрестив руки в замок, и как мне показалось сразу же попытался со мной заговорить. Я даже заметил как зашевелились его губы, пытаясь произнести хоть слово, но будто что-то его остановило. Но это длилось недолго:
- Эти леса волшебны, не правда ли? – спросил он, неуверенно улыбнувшись.
Я бросив на него беглый, пренебрежительный взгляд, промолчал. Тогда мне не хотелось с кем-либо общаться. Ведь мне с полной хватило и той навязчивой бабушки.
Тогда мы молчали еще минут десять, но он снова нарушил молчание.
- Молодой человек, как по-вашему, что есть свобода? С точки зрения дерева, вооот этой прекрасной одинокой березки, например, - и он показал пальцем в окно.
- У любой свободы есть границы - язвительно заметил я, продолжая всем видом показывать, не желание говорить с ним о чём-либо.
- Вы думаете, у дерева есть границы в свободе?
- Разве нет, вы ведь куда-то едите, я тоже могу уехать куда я захочу, а дерево что? Только, что и может так это стоять на одном месте.
- Ну позвольте... всё не так просто. Оно вовсе не стоит на месте, как вы думаете, по-моему они свободней всех нас. Дерево свободно от всех этих слов, как "надо", "нужно", "хочу", и так далее, разве это не свобода, оно просто живет. Дереву не нужен смысл, чтобы жить. Не свободным же «надо» свободы, «нужно» и «хочется» свободы – а если есть этот такой приставучий подтекст – то о какой свободе тогда вообще речь? странно... ну как по мне. Ну давайте вспомним, свобода например, в детстве - это разбитые коленки, свобода - это с друзьями на речку в четыре утра, в конце концов, а? Было ведь у вас такое? Я ведь прав? И самое главное свобода - это день, с которым ты можешь делать всё что тебе вздумается, и так каждый день, независимо выходной или рабочий… свободные люди не знают этого… я думаю, у меня есть хотя бы толика права так говорить, у меня ведь, если вспомнить, не один день так не прошёл, хотя… хотелось бы конечно... А может мы просто взрослеем? Да даже нет - почему то расстроившись в лице, сказал он. - свобода это не то, что тебе вздумается делать, а возможность не делать того, чего тебе никак не хотелось бы делать…заезженная пошлость, как по мне… но есть в этом что-то. Так по-моему в Духе Времени ещё говорилось? Не смотрели этот фильм?
- Не довелось…
- Си непременно советую… Но… но дай человеку, хоть толику-толику дай этой свободы, чаще всего он задыхается от этой свободы, не зная что с ней делать. Сожрёт её как обезумевший зверь. И её как и не было…
Он посмотрел в окно с горечью, улыбка давно сменила легкую томную радость на боль в глазах.
- Вы видите эту степь?
- Да. А что?
- Почему как вы считаете, здесь так мало живых существ, нежели например в лесу?
- Не знаю...
- Это самый точный пример того, о чем я говорю вам. Люди, да и вообще все живые существа, просто не знают что с этим делать...
- Я бы с вами поспорил, разве степь не хороша лишь только тем, что является такой какой она есть?
- Ооо, друг мой! Это лишь отговорки. Ведь города строились, где угодно, степи, болота, леса. Всё это лишь отговорки. Бредятина для слепых, и тех кто проживёт свою жизнь в не нужной ему суматохе.
- У вас весьма странное мнение об этом… - заметил я.
- Возможно. Но вы почему то не продолжаете спор – улыбнувшись, сказал он.
- Мне это не интересно...
- О, простите меня, я немного с вашего позволения сказать, болтун, а болтуны любят говорить о том чего не разу не видели, и то чего не осязали, да и вовсе не понимают – неуверенно смотря за моей реакцией, посмеялся он.
В следующие час он просто смотрел окно и улыбался, показывая пальцами на мелькающие пейзажи. Будто это был ребенок в теле взрослого мужчины. Раз от раза он заговаривал со мной обо всём, что ему взбредёт в голову, сквозь призму своих лет, делая непонятные мне выводы. Политика, войны, миграция сов, и прочие бредовые темы были для него лишь окном для пустых дискуссий. Ему просто хотелось поговорить. Может даже выговориться, неважно с кем и о чём, где-нибудь с таким же человеком как я, который любил потрепаться о том, что никак не затронет его жизнь. Путешествия в дальние страны, история древних гробниц. Мы даже прошлись по банальным вопросам обо мне, выпытав то где я учусь, он с азартом начал рассказывать мне о домах Античной архитектуры, казалось мы говорили обо всём, и в тоже время, так ни о чём и не поговорили.
Скажите, что он был странный для своего возраста, застрявшим во времени человеком, я и соглашусь с вами, но разве это плохо? Быть странным.