Я точно не помню, когда это началось.
С нежного детского возраста по бьющую ключом юность я был тем самым парнем, которого посылали на все олимпиады и конференции, который решал задачи в уме за десять секунд, только услышав условие, которому лишь изредка приходилось трудиться ради результата. Естественно, во мне поселился демон лени. Естественно, с этим пытались бороться мои родители. Ох, и ругались мы. Но, как бы они тщательно ни старались привить мне дисциплину, я не видел в ней смысла. Постепенно я утратил и смысл саморазвития. Фрегат моего светлого разума сел на мель лени и раздолбайства, а затем...
Затем на фрегат упал метеорит новости о влетевшей в родительскую машину фуре, стальной гильотиной разрубившей мою жизнь на До и После.
Не имеет значения, кем я был до. Забавно, но я умер в той же аварии. Испустил дух, оставив лишь оболочку. Жалкий суррогат и так зарытой в землю жизни.
Я умер, но мой организм продолжал гонять кровь по сосудам, питая органы, из-за чего я разлагался куда медленнее. Со стороны можно даже было сказать, что я живу. Только нет во мне никакой жизни.
Нет и стороны.
Мой организм поддерживает жизнь на накопления, сделанные прошлым владельцем этого тела, и иногда мне приходится совершать действия вроде снятия денег со счёта, употребления пищи, похода за ней в же в магазин за углом. Вот только всё разнообразие цветов, звуков, событий внешнего мира ускользает от меня.
Товары с логотипом магазина – улыбающейся мамой-кенгуру с сыном в сумке и девизом под ним: “Жить – здорово!” Я не мог понять, зачем здесь улыбающиеся животные, как и не мог понять этой фразы. Как это – жить? Как это – здорово? Кажется, я никогда этого не знал. И не узнаю.
Ведь вокруг была лишь кирпичная стена.
В какой-то момент я заметил, что мир вокруг заменился ровной кладкой багровых кирпичей. Узкий коридор около двух метров в ширину насчитывал три ответвления: банкомат, магазин, квартира. Я не мог точно сказать, в какой из точек нахожусь в данный момент – стены лабиринта не имели абсолютно никаких отличий. Временами я даже забываю, где нахожусь, но затем бросаю взгляд на ровные кирпичные ряды сбоку от себя, а их картинка улетучивается из головы сразу же. Мира не существует – значит, и в голове его держать незачем.
В квартире я, вероятно, лежал и смотрел в одну точку. Вероятно, ведь я точно не знаю, чем занимается моё тело, – моё сознание дрейфует в пустоте. Это совсем не так, как расписывали мировые религии. Нет ни адских мук, ни райского наслаждения, ни созерцания космических фракталов. Наверное, потому, что я при жизни ни во что такое не верил, но сейчас я попросту, угаснув, отключился от органов чувств. Меня не существует – значит, и чувства мне ни к чему.
Хотя вру, мозг, как и другие органы, ещё живёт, и периодически отпускает какие-то глухие комментарии, которые раньше можно было бы назвать мыслями. Сейчас это был скорее слабый отзвук в наушниках радостного соседа по квартире, с которым я был заперт по неизвестной причине.
Эти комментарии, должно быть, напоминали какие-то чувства – я не успевал их рассмотреть, они были словно детская акварель, брошенная в чёрную бездну. Кажется, он хотел отнести своё семя в банк семени, чтобы была надежда продолжить род... Банк семени? Род? Надежда? Всего этого не существует сейчас – значит, и не существовало никогда.
Существуют лишь багряные стены кирпичной кладки, не имеющие ни единого изъяна.
Временами мозг чем-то бывал обеспокоен, и он вырывал меня из прострации, показывая эпизоды, вызвавшие беспокойство:
– Молодой человек, вы чего как не живой? Ваша очередь, давайте свои покупки.
– Ты там сдох, что ли? Забирай свою карточку, меня пацаны ждут обмывать зарплату.
– Поживём – увидим! Что бы ни случилось, жизнь продолжается.
Мне бы хотелось сказать «нача-а-альник, я не хочу с ним сидеть», но я уже не помнил, на что именно эта отсылка. Здесь, за гранью, все предметы культуры, все фильмы, книги, музыкальные композиции, не имеют никакого значения.
Быть может, это и есть чистилище? Мёртвое сознание, незамысловатое пространство без излишеств. Я хотел бы его осмыслить, но я уже не помнил, что это такое, осмысливать. Я даже не пытался – не помнил, что такое пытаться.
Возможно, именно к этому я стремился, ленясь, прокрастинируя, пуская своё будущее на самотёк – лишь бы не напрягаться лишний раз. Что ж. Я бы сказал, что теперь у меня полно времени для безделья.
Но я уже не помню, что такое время.
Я не ломаю стену. Она мне не мешает.
***
Образы, посылаемые мозгом, становились всё назойливее – он словно старательно закидывал меня листовками в надежде, что я прочитаю хотя бы одну. Но был один нюанс – я забыл, что такое чтение. В итоге я просто наблюдал, как стеклянные баночки с красками мыслей летят в пропасть забвения. Но он не опускал руки и продолжал отправлять батальоны красок на погибель против бескрайней черноты, которой я стал.
Интересно, что его встрепенуло?.. Стоп. Что? Интересно? Я почувствовал интерес? «Я» – почувствовал? Это было так же необычно, как если бы грудной ребёнок, не умеющий ходить, начал бы вдруг левитировать.
Но факт оставался фактом – оранжевые бенгальские огни посетили то пространство, которое у меня было вместо души. Ведомый ими, я словил одну из падающих в бездну баночек…
–…ой, прошу прощения – что-то толкнуло моё тело сбоку. – Я такая неуклюжая, когда не высплюсь… – Взмах чёрными, как смола, волосами. – Тоже плохой день? – Участливый взгляд. – Ну, все мы здесь как на войне. – Добродушная улыбка. – Не унывайте.
…я глянул на мысль в другой баночке, и в другой, и в ещё одной. Всё та же ситуация. Я не помнил, чтобы присутствовал при этой сцене, и не знаю, сколько мозг уже пестрит размышлениями о ней. Вероятно, она произошла только что, вероятно, неделю назад или даже месяц. Но после моего осмотра поток банок с акварелью, низвергающихся сверху в бездну, отчего-то увеличился.
Стеклянные баночки разбивались друг о друга, краски смешивались, пока во мне зрел кислотно-зелёный шторм волнения. Неведомые доселе чувства расширялись и сжимались, отдельные банки с красками уже невозможно было разобрать в их пёстром разнообразии, они составляли уже единый краскопад, становившийся всё гуще с каждой секундой.
Но хватит ли этих красок, чтобы наполнить бескрайнюю пропасть?
Да, чёрт возьми! Во мне случился третий Большой Взрыв чувств – на сей раз надежды цвета слоновой кости. Надежды, что пустота не победит.
А так как я её создатель…
Я сам могу её уничтожить.
Я пожелал всем сердцем снова вернуться к жизни, воссоединиться со своим телом, покинуть холодное забвение. Сквозь пёстрый град красок с трудом просматривалась пылающая солнечная корона затмения моего сознания.
Господи, как красиво…
***
Раз секунда. Два секунда. Три. Кажется, я снова ощущаю время. Кажется, я снова могу мыслить, если смог принять ход времени. Неужели вышло?! Я распахнул глаза и увидел…
…Гладкую кладку багровых кирпичей что перед собой, что сзади, что по бокам.
Ну что за мать твою.
Мне понадобилось минуты три, чтобы ссинхронизироваться с мозгом и вспомнить всё, что относилось к этому телу: как ходить, как говорить, чем я жил. Судя по предметам обихода и всякой рухляди, я очнулся в своей квартире.
Стены были метров пятьдесят в длину, и, хоть и сделаны из кирпичей, абсолютно гладкими, без единой засечки.
Я не могу сломать стену. Но она мне мешает.
***
Организму нужен был новый приём пищи, и я выученными движениями собрался и вышел на улицу. Коридор, составленный из кирпичей, хоть и копировал мой маршрут, полностью изолировал меня от окружающего мира: ни фона, ни звука, ни даже запаха. Словно бы и не было ничего за пределами кирпичных стен.
Но ведь это не так! Откуда-то ведь явилась та девушка! Не могла же она быть хитрой уловкой моего мозга, чтобы привести меня в сознание, чтобы я осознавал своё кошмарное положение пленника и страдал? Не могла же?
На пути от дома до банкомата в стене обнаружилась сквозная дыра. Хах. Словно кто-то взял и прошёл сквозь обе стены, даже не заметив их. Жёлтые лучи солнца нитями впивались в сырой полумрак лабиринта – эти нити, параллельные друг другу, виделись очень чётко для то ли частицы, то ли волны. Я осторожно выглянул во внешний мир…
И обомлел.
Нет, там не было экскурсионных групп-гуманоидов с параллельной туманности, летающих машин, чистых улиц или ещё чего-то фантастического. Это был обыкновенный унылый осенний пейзаж: смешанные с грязью листья, скудные озерца луж цвета дешёвого кофе, серые, потрёпанные бетонные блоки заместо жилищ. Метрах в пяти, у входа в кафе, спал бродяга, чуть поодаль слева какая-то женщина ругалась со сверстницей, совсем близко справа надрывно орал ребёнок, упавший с трёхколёсного велосипеда.
Но только представьте, сколь сладкой, желанной, таинственной эта картина показалась человеку, вернувшемуся из мёртвых, узнавшему на своей шкуре, что такое «ничто».
Я рефлекторно сделал шаг навстречу к прекрасному, и…
…меня оттолкнуло невидимое силовое поле. Хм. Интересно…
Стена мешает мне. Я хочу её сломать.
***
У коридора была занимательная способность – если через мой маршрут проходил чужой человек, то кирпичи, подобно струящемуся водопаду, беспрепятственно пропускали незнакомца, тут же заделывая дыру, образовавшуюся за ним. Я пробовал останавливать людей, хватая их за рукав или плечо, но все из них спешили раствориться во внешнем мире, изредка называя меня хамом. Несмотря на мой контакт с ними, стена не думала разрушаться.
Нужно непременно найти ту девушку.
Ждать пришлось недолго – я пришёл к сквозному проходу до рассвета, и через пару часов был окликнут – ей, шедшей на учёбу, показалось странным, что я просто встал посреди улицы, словно опёршись о стену, которой не было. Собрав волю в кулак, я рассказал ей всё.
Про родителей.
Про бездну.
Про краскопад.
Про кирпичный лабиринт.
Про то, как столкновение с ней прошило лабиринт насквозь.
И про то, как он не пускает меня обратно в мир.
Я ожидал, что буду осмеян, назван сумасшедшим, послан, в конце концов. Я ожидал, что она просто уйдёт, как и все, кого я одёргивал до неё. Я ожидал чего угодно.
Но не понимания и ответной истории.
Про отца, заколотого каким-то серийным психопатом.
Про точно такую же бездну, лишившую её всего, что к ней относилось.
Про рыцарей на конях, несущихся на сражение с пропастью.
И про точно такой же лабиринт из кирпичей.
Она рассказала, как из него выбраться и обещала приходить каждый день в то же время на это место. Чтобы я отчитывался ей о процессе, хах.
Я вернулся домой и взял всё необходимое для своего вызволения. Чайная ложка. Лабиринт отпустит тебя, только если ты докажешь ему свою волю к жизни, раскопав все кирпичи в области с тебя ростом чайной ложкой.
Я царапнул багряную поверхность. На кончике ложки осталось немного глины.
Я ломаю стену, потому что она мне мешает.
***
Как оказалось позже, Эми решила пошутить насчёт чайной ложки – раскопать лабиринт можно было любым подручным средством. Ох и намучился я с этими стенами. Например, после того, как меня днём чуть не арестовали за то, что я, сидя на корточках посреди улицы, что-то старательно вырисовывал в воздухе ложкой, пришлось выходить ночью. Эми приходила каждую ночь. Моя шутница.
Вы знаете, что такое найти подходящего человека? Эми была превосходным собеседником, лучшим психологом, остроумным оппонентом в спорах. Наши взгляды на жизнь удивительно коррелировали между собой, образуя нечто на куда высшем уровне, чем обычные человеческие отношения. Да и целовалась она неплохо, хах.
Благодаря бездне я научился ценить каждую деталь этого мира. Не только моменты наслаждения, триумфа, беспредельной радости, но даже орущих детей в транспорте, даже собственные плохие настроения, даже какие-то общественные и национальные проблемы. Ведь оно – существует, оно – отлично от нуля. А, значит, уже само по себе прекрасно. Но больше всего я ценил ту, что вытащила меня из пропасти.
А она ценила меня.
Вот и она, по другую сторону дороги. Мы собирались пойти на холмы за город глазеть на звёзды. Так, одета в джинсы и мешковатую кенгуруху. Я облегченно выдохнул. Ночью будет холодно, а она вечно забывает одеваться по погоде.
Зелёный свет. Мы чуть ли не бежали навстречу друг другу, мы притягивались друг к другу, как катион к аниону. И всё было бы прекрасно…
Если бы.
Не долбаная.
Фура.
***
Здравствуй, бездна. Опять, а не снова.