Я устал. Силы иссякли. Внутри пусто. И первая мысль, которая рождается в этом ничто - хочу жить на берегу. Ничего не бояться, даже моря. Ничего не хотеть, ибо всё уже было.
Сидеть на стульчике, откинувшись, щуриться от солнца, курить. Неуёмный ветер треплет мои волосы и воротник рубашки, украдкой подсыпая песчинки меж пальцев и в карманы высоко подвёрнутых льняных брюк. Слизывает мимолётный жар лучей с моей шелушащейся кожи. Порой меня легонечко трясёт от приятного холодка. В остальном я неподвижен.
Слушаю немоту большой воды и частые крики чаек, болезненные уколы прямёхонько в мозг. Плотный, грассирующий шум окутывает меня, словно пена огнетушителя. Я перестаю его замечать, превращая в тишину. Я глохну.
Редко и медленно подношу к губам белоснежную чашку с чёрным и горьким кофе. Напиток омывает стенки и устремляется организованным потоком к краю. Делаю скромный глоток, ещё какое-то время держа ёмкость перед молитвенным шёпотом пальцами, которым чужд всяческий этикет. Фарфор обиженно и беспомощно отдает своё тепло в солёный полдень.
Вновь затягиваюсь. Антигуманный аромат растворяется в запахе йода, водорослей и раскалённого песка. Даже приблизительно не знаю который час. Внутри меня все часы сбились и сплюнули шестерёнками. Стучит сердце, на которое я более не полагаюсь. Не ориентируюсь на скользящего по застиранному, выцветшему небу светоча. Секунды тикают в голове, но не имеют ничего общего с реальным временем. Последнее остановилось и я его, наконец, догнал. Всё мечтал вместе с ним усесться на берегу моря. Вот все и в сборе. Я, совершенно новый, нетронутый ничем. Хронос, который давно мне всё доказал – что и быстрее, и сильнее, и умнее. И Посейдон, созерцающий нас двоих за столиком и снисходительно покачивающий седой от волновых барашков шевелюрой. Оба знают мою историю - слушают не перебивая, но невнимательно. А я рассказываю, будто впервые.
Я родился с этим чувством. Долго не понимал - что это? И заметил-то его не сразу. Птицы тоже не размышляют, не философствуют, а рождаются с крыльями и воспаряют. Оно мне не мешало. Наоборот - с ним жить было полнее и красочнее, насколько я могу ретроспективно наблюдать. Я рос. Росло и оно, беспокоясь, прося его выгулять как непоседливую борзую. Потому как на инстинктивном уровне псина знает, что место ей - не в стенах и не в болоте человеческих запахов, а там - за дверью, вниз и ещё раз за дверью.
Шли годы, а я всё плёлся за своим поводырём, ожидая, что он меня хоть куда-то приведёт и мне откроется главный секрет. Привёл. Я увидел, услышал и сразу всё понял. И чувство зацвело, раскрыв бутон. Я и не догадывался, как же прекрасен этот цветок. Раньше я довольствовался лишь его стройным, упругим стеблем и широкими бархатистыми листьями. И никогда бы не предположил, какое великолепие скрывается за зажмуренными лепестками.
Видеть это лицо, смотреть в эти глаза. Хотеть ласково убрать волосы, открыв красивый лоб. Вдыхать её выдохи, любоваться её движениями и мыслями. Слушать её голос, не различая слов. Покоя - ни мгновения. Ощущаешь себя бестолковым воздушным шариком, готовым взмыть и лететь к ней в любые секунду и непогоду.
Она становится самым дорогим и важным в жизни. Ценнее, чем всё что угодно и вместе повязанное и за борт брошенное. Ты оберегаешь её, заслоняешь собой. Даёшь себя, что можешь и чем являешься, ведь на что-то ещё должен сгодиться. Тебя заботят только её счастье, комфорт, улыбка. Ты ни разу не обернёшься на себя. Твои глаза обращены лишь в её сторону, даже когда теряешь её из поля зрения. В такие дни помогает память - бесчисленные портреты, которые пишешь с натурщицы каждый миг, что вы вместе. Думаешь только о ней, своей неутихающей песней. И хочешь поведать ей о том, что испытываешь. Ведь это чувство принадлежит отныне ей. Ей посвящено.
Ей плохо - появись, пойми, успокой. Тебя волнует, что ты ей не нужен? Ведь она сама так говорит. Очень жаль. Очень жаль, что не волнует. Ибо знаешь, что нужен, не спрашиваешь. Это - ошибка. Это - глупо, с самого начала. Но ты не властен над собой и твёрдо убеждён в своих бескорыстности и жертвенности в битве за её благополучие.
А когда приходит боль? Настигает тебя, как холодная капель, узревшая твою неприкрытую шею и проворно шмыгнувшая в твоё хрупкое тепло? Как хлыст, как сочный хлопок бича? Как удар до плеча по пальцам, беспечно шарившим по стене в поисках розетки? Когда она произносит, будто расстреливает? Цинковые, чужие голос и взгляд. Почему же больно, если ты такой могучий, крепкий, неуязвимый? Да. Для неё. Укрыл своими доспехами, оставшись обнажённым. Значит, терпи. Но рано или поздно либо терпение исчерпает себя, либо болевой порог фатально преодолеется. Да и какая разница? Итог-то один - скрип дверей, ведущих в пустоту. В эту самую. "Сядь в поезд, высадись у моря" (с) Иосиф Александрович.
Я не заметил, как встал и побрёл вдоль прибрежной полосы, по самой границе воды и суши. Ощущая, как тяжёлый песок сперва услужливо поддаётся моим следам, а затем пытается подло ухватить за ступни и не отпускать. Но ноги мои невесомы и неуловимы. И им холодно. Волны растирают по щиколоткам мороз, поднятый и принесённый с чёрных глубин. Солнце ослепительно отражается от всего, что я отрешённо разглядываю, волочась и не считая шага. Смотрю я вниз. Мне так удобно.
***
Июль, 2017.