В этом сборнике (который я составляю, если начистоту, больше для себя самого, чтобы периодически перечитывать) - абсолютно созвучные моему восприятию - мысли, фрагменты рассказов и стихов любимых авторов и людей.
Буду рад, если Вы возьмёте что-то и для себя...
***
– Чем дольше живёшь, тем хуже понимаешь женщин и поэзию – их причинно-следственные связи с тобой, с миром. (Юрий Казарин)
Юрий Казарин, Алексей Решетов, Михаил Анищенко… Вне зависимости от степени поэтического созвучия с ними, человеческого согласия, выводится единая суть. Поэт в России – не то, чтобы «больше» или «меньше», чем поэт. Но вся его история, как и у подлинных христианских подвижников, – это история внешней жизненной «неудачи», в каких-то вещах – полного крушения по обывательским меркам. При том, что речь вовсе не идёт о людях слабых, безвольных, инфантильных или, как принято считать, «не прилагающих должных усилий». Но внутренний вектор разнится настолько, что Мир сам отторгает через обстоятельства, прагматично оберегая свою обывательскую сущность.
Тогда – спасительное внутреннее отшельничество, бытовая неустроенность, постижение искусства довольствоваться малым. И, вместе с тем, совершенно уникальное ощущение не одиночества; где-то даже – «единочества», как это назвал Юрий Шевчук. Не только из осознания читательского отклика. Тут нечто повыше – всякий литератор безошибочно осознаёт: когда человеку станет насущно нечто несуетное и Настоящее, он обратится к тебе – лично ли, через произведения ли – это (глобально!) уже не так важно.
И каждый сам отвечает себе на вечный вопрос – достаточно ли этого ощущения, чтобы тащить такой Крест, или умнее стать «как все». Выбор есть всегда – нет его лишь у считанных гениев, для коих его отсутствие становится предначертанной благодатью.
О моём земляке Михаиле Анищенко и Алексее Решетове я уже писал на Прозе. А сегодня – самые созвучные фрагменты бесед с Юрием Казариным.
***
О ПОЭЗИИ
– Ясно, с чего начинается поэт. С осознания себя не таким, как все остальные. Не в том смысле, что я – самый хороший, талантливый, самый уникальный. А в том смысле, что ты понимаешь: ты, по меньшей мере, болен. А по максимуму, ты просто урод, юрод, как говорили на Древней Руси. Ты чувствуешь, что имеешь абсолютный слух, нюх, абсолютную тактильность плюс какой-то шестой, все время варьируемый орган восприятия, который есть у поэта, у художника, у музыканта… Если этого не произошло с тобой в детстве – ты не почувствовал – то никогда уже не произойдет. Ты вписываешься потом в социум детсада, школы, университета или армии, или завода, или таксопарка…
– Если человек умный, он начинает прислушиваться к поэту, вступает с ним в отношения со-творчества, со-существования, со-чувствования. И умный человек начинает прикрывать поэта. Он его затаскивает в себя, прячет и никому не показывает. Вообще никому. Даже папе, маме, жене, любовнице… Стоит ему показать – и он сразу будет отторгнут. Вот я – искренний человек и никогда не скрывал поэта в себе. А недавно прочитал очень интересную заметку, чуть ли не у Михаила Леоновича Гаспарова, о Марчелло Мастроянни. Красавец, умница, талантище, он влюблялся в женщин, они в него влюблялись. Он классно ухаживал, любовь начиналась просто офигенно, абсолютно выражено – сильно, красиво. И вдруг – раз, и все заканчивалось, женщины его бросали. Все женщины, а их было около ста, его бросили. Он никого не бросил, ни одну, так же, как я. Он был, видимо, очень искренний человек, незащищенный от внешних антропологических, социальных стереотипов, и женщина видела: «Он же чудовище!» – и уходила.
– Поэзия никогда не была востребована, потому что поэзия – это вещь уникальная. Поэтов в России пусть будет три десятка, а читателей поэзии в России, наверное, тысяч тридцать. Читают поэзию только люди, которые сами являются поэтами, пусть даже они сами не пишут стихов. Почему не пишут? Не имеет значения. Эти люди являются держателями основных, самых ценных качеств данной нации и вообще планеты нашей Земля. У нас же, к сожалению, не планета Поэзии или Искусства, а планета Денег и Войны. Вся история это показывает. Господь дает на миллион человек одного поэта – у меня данные за последние 350 лет. Почему так мало? Я не знаю...
– Главные предметы поэзии – это понятно: душа, дух, счастье и ужас одновременно перед бытием, которые мы испытываем, познание бытия. Поэзия – это самый бескорыстный, самый мощный и, может быть, самый эффективный способ познания. Все сначала поэтами открывалось, а потом физиками и математиками. И сейчас так же. Поэт все предугадывает наперед. Никто только не слышит, не верит..
– А умирает поэт только по одной причине, если его не убивают насильно (поэт всегда избегает такой внешней гибели – расстрелов, убийств) – когда он начинает понимать, что он больше ничего не напишет. Да, можно сказать, мол, Блоку не хватало воздуха, свободы, Блока убила революция, мещанство. Тысячи, миллионы причин можно назвать, но главного не скроешь. Почему Пушкин погиб? Нафиг он полез? А он напролом пошел! Обозвал Дантеса, фактически обеспечив себе дуэль или нож в подворотне. Он стрелялся со своим свояком! Ясно, что он искал смерти. А Лермонтов почему так поступил? Что, думаешь, он не понимал, что нарушает законы офицерского товарищества, когда издевался над человеком в общем-то безобидным – Мартынов был майором в отставке? Тоже нарвался. Силы кончаются не у человека, а у поэта. Счастливейший случай был только с Львом Николаевичем Толстым. 80 с лишним лет прожить и человеку, и художнику, и не скурвиться, не осоциалиться. Более того, Толстой ведь идет напролом. Его отлучают от церкви, он переносит этот удар – а это удар страшный по верующему человеку, по художнику.
О ЛЮБВИ и ТВОРЧЕСТВЕ
– Любовь – слишком многозначное слово. Ты же можешь даже не прикоснуться к этому человеку. Моя первая любовь. Десять, может, даже двенадцать лет я любил ее, но я даже не прикасался к ней. Знала ли она? Тем не менее, я до сих пор в себе ношу эту девушку. Женщину теперь уже. Никакая любовь не проходит. Сколько их у тебя было – все в тебе сидят. Они не мешают друг другу, а ты крепче становишься от этого, закаленнее, опытнее в духовном смысле. Человек может и не знать, что ты его любишь, а ты ему благодарен за то, что он есть. Фигня, конечно, с точки зрения современного человека. «О чем вы говорите, вы – идиоты!» – сказал бы он нам с тобой. Есть же непознаваемые вещи: любовь, смерть, душа, время…
– Я верю в то, что человек меняет планету. Если у человека есть душа, она работает, работает, работает, значит, человек бессмертен. Создатель, Творец – ты же его некий продукт, и ты тоже можешь быть похожим на него, ты тоже должен творить и создавать. Душа должна страдать и радоваться. И страдать больше, чем радоваться. Пушкин же сказал: «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». И в то же время: «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?» «Дано мне тело, что мне делать с ним?» – Мандельштам. Это капитальнейшие вопросы. Если ты их для себя решаешь (ты их не сам, конечно, решаешь, тебе помогают, и вы мне в том числе помогаете, а я – вам, мы друг другу помогаем), происходит попытка создать что-то такое, чего никто не может создать. Стихи, любые тексты, архитектурные и технические – какие угодно. Чистый тротуар – это тоже текст. Ты создаешь, потому что господь Бог создал тебя.
О СЕБЕ
– Мне 61 год, возраст играет какую-то роль. Я здесь не могу писать, потому что здесь много людей и все думают об одном: «Деньги, деньги, деньги…» Я уехал отсюда (из Екатеринбурга в деревню - прим.) еще и потому, что устал от толп, здесь же все в центре: и университет, и редакция журнала «Урал», и Союз писателей. Я видел десятки тысяч людей, которые бездельничают – ходят туда-сюда с какими-то огромными пакетами – шопингом занимаются. В основном, это женщины, мужики все сидят в онлайн и играют в World of Tanks или ловят покемонов. Если б я был обывателем, я сказал бы: «Мир сошел с ума! Это Апокалипсис!» Нет, цивилизация никогда не будет сходиться с культурой. Она всегда отталкивается и идет туда, где полегче, где послаще, побогаче. Слишком много всяких фейков развелось: шоу-бизнес, церковь… Все ориентиры из этико-эстетических превратились в материальные. И я уехал в деревню. Помнишь, Виктор Астафьев сказал: «Я пришел в этот мир с любовью, но ухожу с ненавистью». Я – нет, я продолжаю любить мир и людей тоже, но они мне не нужны. Я давно не встречал людей, с которыми можно просто поговорить. Не о погоде, не о телках, не о деньгах, а просто поговорить или помолчать. Как мы c Лешей Решетовым молчали… Сидим, курим, выкурим по пачке, чаю, фиг знает сколько, выпьем. Он говорит: «Хорошо помолчали».
– Для меня Толстой, Бунин, Пушкин, Гоголь – такие чуваки, которые всегда со мной, они всегда живы и без них невозможно, их надо перечитывать. И в чем тут разница? Куприн, Андреев, Горький – литература, а они – поэзия. Тарковский потерял в течение жизни три библиотеки, как и я. Он однажды сказал: «У меня сейчас в библиотеке 200 книг. Больше не надо». Так оно и есть. Потому что настоящего в жизни очень мало.
– Книга же магическая вещь, широко функциональная, несмотря на то, что она из дерева сделана и краски. Если брать меня лично, у меня все с книги и началось. Мне было 4 или 5 лет, я ходил в библиотеки и брал книги. В основном, это были сказочники – наши и итальянские, Шарль Перро иногда. Это был источник дивной, волшебной, божественной жизни! Когда я сам стал писать и записывать тексты, сунулся туда, сюда – стихи не взяли, в 70-е годы никого почти не публиковали. И первая моя книга долго-долго не могла выйти. Одна из ее главных функций – социальная защищенность. С другой стороны, как правильно сказал Виталий Михайлович Волович, это оправдание твоего куска жизни, ты не зря его жил. Вот смотрите, что я делал. Я не только водку пил, не только совершал безобразия. Есть литературная функция книги: тебя начинают читать, ругать, анализировать. Эта функция меня не волнует. Но есть еще одна функция, для меня очень важная – творческая. Она отмечает твой определенный этап – ты видишь, что с тобой произошло от этой книги до этой. Это здорово! Ты видишь себя со стороны! Книга – это ты со стороны, не мертвый, а вполне живой. Никто тебе не скажет правды о тебе. Все тебя обманывают: ругают или хвалят – то и другое неправда.
– Меня мало интересует экстенсивность: больше явлений, предметов, лиц, фактов. Я вдруг сконцентрировался, не сам, концентрация произошла сама по себе, и мой space как «место» по-английски превращается в space как «космос». Я живу по вертикали уже дюжину лет точно. Я вижу дерево, человека, любой предмет в вертикальной плоскости. Это взгляд из-под земли по вертикали или с неба по вертикали. Вертикальное зрение не у многих было – я не хвастаюсь, что я такой, просто я такой. Данте считал, что бездна там (показывает вниз), я считаю, что она там (показывает наверх). Я стал по-другому все это чувствовать, потому что полностью освободился от обывательской жизни. Может быть еще и потому, что все умерли – от мамы до дедушки, и я уже не должен ни с кем притворяться своим…