Чаадаев, который Пётр Яковлевич, уже неделю сидел в предбаннике Чистилища и сильно чесался.
Застарелая склеродермия не проходила даже после смерти.
Рядом почёсывались и переминались ещё человек 40-45.
Периодически, безликий привратник
(с аккуратно обвязанными георгиевской лентой крыльями за спиной)
прикладывал руку к наушнику, кивал и указывал на того или другого из них.
Человек вскакивал и семенил к парилке, за дверьми которой исчезал невозвратным.
Но из кабинки лифта всё время появлялась вновь прибывшая замена.
Наконец тоскливость Петра Яковлевича была прервана призывным жестом привратника,
и под белёсым его взглядом Чаадаев вошёл в парнУю.
За операционным столом сидели три совершенно лысых типа различных ангельских рангов.
Поверх голых чресел всей троицы были надеты заляпанные голубой кровью фартуки,
а у среднего - на носу гнездилось ещё и треснутое пенсне.
Этот Треснутый (как сразу нарёк его мертвенно мыслящий гуманист Чаадаев)
запахнулся вЕками с татуировками "fаggot"
и листал какой-то гроссбух.
А остановившись, крякнул:
- Либераст Чаадаев! Что там по нему?
Тот мелкий клыкастый хашмаль
с бельмом и всклоченными электро-рыжими бровями, что ошую сидел -
что-то зашептал главарю на ухо, и Треснутый опять крякнул:
- Ага, вот-вот! Ты, червь склизкий, в своей богомерзкой «Апологие сумасшедшего» написал следующее:
«Любовь к родине разделяет народы, питает национальную ненависть и подчас одевает землю в траур;
любовь к истине распространяет свет знания, создает духовные наслаждения, приближает людей к Божеству».
В общем, заляпал ты свою душу, Пётр, по самые яйца и нет тебе покуда никакого снисхождения в Рай.
Короче говоря, дело твоё рассмотрено и суд постановил...
Тут встал тот, что был одЕсную,-
маленький жирный херув с граффити "kiss" на правой щеке, -
и гундяво замяукал:
- За смущение сограждан антипатриотической крамолой
и за наглые рассуждения о Путях Господних, -
развоплотить крепостного холопа нашего Чаадаева
до трёх личностных сущностей и отправить всех троих на войну с внутренними врагами.
В тот же миг пар под ногами Петра Яковлевича рассеялся и он обнаружил себя в падении.
И сразу понял, что: никакой он не Пётр, а просто Петруха - лихой рубака-парень;
и вовсе даже не Чаадаев, а комдив Чапаев - красный командир и секс-символ эпохи;
и уж совсем не Яковлевич, а Яковлевна, Анна Белецкая - пулемётчица, пришедшая на фронт добровольцем из ПриУрвО.
И вот долетают они до самого до низу нижнего
и смотрят друг дружке в глаза, себя узнавая.
Похмельные и мутные.
Баня давно остыла, а план завтрашнего сражения так и не выработан.
И, что симптоматично, бюджетные... партийные... народные пролетарские деньги не освоены!!!
- Тэкк-ссс, - тянет Василий Иванович и разливает всем по полкружки самогону, - так на чём мы там остановились?
Где командир-то быть должен?..
Анка опрокинула самогон и почесалась:
- Gdzie-gdzie? - W pizdе!