Александру Яковлеву
ВЕЧЕРНЯЯ ПРОВЕРКА
1
Сегодня старший помощник командира корабля Александр Ядрин остался на корабле главным. Любил ли он это дело, развлекал ли себя или что-то другое, но в этот период в нем просыпался непревзойденный актерский талант, который выплескивался в основном после вечерней проверки. Он становился артистом разговорного жанра. И самое главное, это был не просто пустой разговор, лишь бы что-то сказать, а велся предметный разбор нарушений, что произошли за сутки, а их было столь много, что немой мог бы говорить о них не менее трех суток не умолкая. Поэтому все просили у Всевышнего дождя, а лучше ливня. Но такое случалось не чаще раза в год.
Причем каждый раз его монологи никогда не походили на предыдущие. А «великий и могучий…» в это время пополнялся новыми изречениями и выражениями, входящими в народ, как нож в масло, оставаясь там надолго, а может быть, и навсегда, и переходившими из уст в уста, укореняясь в умах, как легенда или что-то иное, что передается из поколения в поколение.
В это время на причале возле корабля всегда собирались офицеры
и мичманы с соседних кораблей. Им очень нравилось подобное шоу, что еще больше раззадоривало старпома. Для них это был настоящий праздник души, которые на службе бывают очень и очень редко. А хохот стоял такой силы и мощи, что испуганные чайки встревоженно пролетали в лучах прожекторов, пытаясь понять, что происходит внизу.
И что не характерно для такой должности: Ядрин никогда не употреблял ненормативной лексики. И без нее у него все получалось и угадывалось.
И вроде бы все удавалось складно и весело, но из-за этого вечерняя проверка затягивалась порой до полуночи, и уже хотелось спать, а не веселиться.
Сказать трудно: то ли он заранее продумывал свои речи, то ли они мгновенно рождались в его голове, но получалось очень даже складно.
Надо отдать должное: старший помощник понимал, когда утомлялся личный состав, и отпускал его.
Сегодня погода шепчет… И ярые поклонники таланта Ядрина радостно ждут очередного представления. Но не все этого хотят, далеко не все.
Когда идет вечерняя проверка, он как сыч, натянув фуражку на глаза, выпятив вперед огромную челюсть, заложив руки за спину и опустив плечи, беспрестанно ходит по юту. И ни одна жилка на его лице не выражает внутреннего состояния.
Наконец проверка закончена, и дежурный по кораблю производит доклад о том, что лиц, незаконно отсутствующих на корабле, нет.
Старпом на минутку замирает. Экипаж ждет.
– Распускайте личный состав! – наконец командует он дежурному.
Слышится облегченный вздох.
– Равняйсь! – орет дежурный. – Смирно!
– Что вы собираетесь сейчас сделать, Сучков? – обрывает старший помощник дежурного.
– Распустить личный состав. Вы же сами это приказали только что сделать.
– Как вы еще наивны, товарищ лейтенант! Они уже распущены до такой степени… Как, впрочем, и вы. Лучше объясните мне, потомку Пересвета и крестьянину от Рождества Христова, каким образом на корабль, боевой корабль, – он назидательно поднимает руку, – попала корова?
– Какая корова? – удивляется Сучков?
– Которая языком слизала у вас Вахтенный журнал – основной документ корабля?
– Это обнаружилось при смене дежурства. И потом, он не пропал, а завалился за сейф.
– Мараканов, вас сменил Сучков?
– Так точно! – раздалось из строя.
– Значит, при вас эта корова с длинным языком пожаловала?
– Я не понимаю.
– Разъясняю вам и всем тем, кому флотская организация, дисциплина и порядок по барабану или, чтоб понятно было, до того места, откуда моча вытекает. Как он мог у вас исчезнуть? Подумать только, секретный документ! А почему секретный? Чтобы если он, упаси Господи, попадет к супостату, тот ничего не понял, что творится на корабле от написанной вашей рукой ахинеи.
– Товарищ капитан-лейтенант, я в рапорте написал…
– Погубит нас всех когда-нибудь всеобщая грамотность… Как он туда мог свалиться, если лист бумаги между переборкой и сейфом нельзя просунуть? По вашей милости пришлось кусок переборки вырезать. Из-за вашего головотяпства меня, старого больного офицера, начальник штаба бригады поставил в позу собирателя еловых шишек и на повышенных тонах, с применением ненормативной лексики, рассказывал, как надо крепко любить Родину. А моя кристально девственная душа стремилась выплеснуть все наружу, но не могла этого сделать по этическим соображениям. Так что не расслабляйтесь, а завтра вновь проявите массовый героизм и опять заступите дежурным по кораблю.
– Я не виноват.
– Знаю. И, что немаловажно, верю вам! Конечно, виноват я. Вы же все святые и наивные, а от малых детей отличаетесь лишь размерами детородных органов да умением жрать беспробудно спирт. Сучков!..
– Я, товарищ капитан-лейтенант.
– Вы завтра с утра вместо зарядки организуете с моряками игру «Веселая змейка». Возьметесь все за ручки и будете дружно ходить по верхней палубе. И доктора обязательно возьмите, с ним вам будет веселей. Только он к поясу пусть привяжет грелку, клизму, а в свободной руке несет горчичники. И обязательно был в маске, чтоб умного лица не было видно. Вам же, Сучков, ничего с внешним видом делать не надо. Физиономия лейтенанта должна выражать глупость, удивление и генетическую неполноценность. Тогда к вам из жалости потянутся люди, и в первых рядах будет замполит. Он обожает яркие образы. Кстати, почему я не слышу голоса нашего пособника смерти? Где доктор?
– Он на берегу.
– Как он туда попал? Я добро на сход ему не давал. У него жена здесь, кто знает?
– Наш доктор живет в виртуальном мире, полагая, что все женщины мира – его жены, – донесся из темноты голос начальника радиотехнической службы.
– Вы даже не понимаете, как это опасно! Из этого следует, что наши жены – его тоже. Теперь придется создавать службу для него невыносимой, чтоб все его либидо было направлено на устранение выявленных недостатков. А начнет он утром свою деятельность с устранения дефектов человеческого организма у матроса Луконина. Иди сюда, сукин сын, встань на шпиль, чтоб тебя, недоросля, даже из космоса было видно. Ты еще и улыбаешься? Но это мы поправим. Хочу сказать, что если матрос начинает на службе радоваться жизни, то начальнику следует держать ухо востро. И держать его до тех пор, пока эта радость не заурчит ниже поясного ремня. Так вот… Луконин, встаньте красиво, как на картине художника-мариниста в Строевом уставе.
– Там моряка нет, а солдат нарисован.
– Значит, художника-баталиста… Тебе-то какая разница? Только не запоминай этих моих слов, прошу. А то от избытка информации может поехать крыша. Хочу заметить, что в последнее время становлюсь сентиментален и меня начинает тревожить мысль, что за растление вот такого юного ленинца, – показал он на матроса, – меня могут посадить. Но привык уже и не могу остановиться, поэтому всегда отыскиваю повод и прощаю себя. Сегодня в пятнадцать часов захожу в строевую часть и наблюдаю ужасающую картину: склонив буйную головушку над папкой с планами, мирно спит писарь простого делопроизводства, товарищ Луконин, а из его худого рта, как на водопаде Хавасу, что в Америке, льется потоком слюна. Конечно, я мог бы его простить, если бы он, к примеру, был ранен, лучше смертельно, а из него хлестала кровь, но… Сейчас все пойдут спать, а наш Вовочка будет всю ночь печатать, восстанавливая загубленные планы. А утром на моем столе будет лежать манящая свежестью новая папка с загубленными планами. А когда же спать? – наивно думаете вы. Сразу отвечаю: враг не спит, а тем более не дремлет.
Новая волна хохота на берегу и корабле огласила спящую бухту.
– Иди, работай!.. Что я вижу? Доктор возвращается на корабль! Невероятно! Чаще зришь НЛО, чем возвращение блудного сына. Видно, жизнь у него сегодня явно не удалась. Мы за глаза его осуждаем, а он, оказывается, порядочный человек!
Начальник медицинской службы поднялся по трапу, отдал честь.
– Простите меня великодушно, доктор, и позвольте спросить…
– А что, Германа еще не было? – не обращая внимания, спросил начмед.
– Какого Германа? – удивленно спросил старпом.
– Уж полночь близится, а…
– Разве полночь? – удивился старший помощник. – Разойдись! Дежурный, через пятнадцать минут отбой. Да, и поручите дежурному по низам, чтобы выяснил, почему Германа нет, а вы утром мне доложите. Пойдем, доктор. По дороге расскажешь, где был, каким образом сошел с корабля на берег, и самое интересное – почему вернулся.
– У меня другое предложение. В этом пакете лежит коньяк, а вы бы организовали тушеночку, желательно свиную, и на все вопросы я дам вам исчерпывающие ответы.
– Как все таинственно и непредсказуемо… И откуда в людях берется душевность и чистота помыслов?
– Просто есть сильно хочется.
– А я-то подумал…
– Напрасно.
2
Через час начмед раздевался в своей каюте, чтобы отойти ко сну, когда к нему тихонечко постучали. Вошел дежурный по кораблю Сучков.
– Товарищ капитан, а кто такой Герман?
– Кто? Какой Герман?
– Когда вы поднялись по трапу, то спросили, приходил ли Герман. Старпом приказал утром доложить, почему его не было.
– А, Герман? – хмыкнул доктор. – Это второй космонавт, что полетел после Гагарина.
– К нам космонавт должен был прийти?!!
– Лейтенант, уйди прочь, я спать хочу.
– Спасибо! Спокойной ночи.
– И тебе не хворать.
Доктор погасил свет, лег в койку и мгновенно уснул.
ЧТО ТАКОЕ НЕ ВЕЗЕТ
Ближе к шестнадцати трансляция кашлянула и раздалась ненавистная команда: «Командирам боевых частей и начальникам служб построиться, шкафут, правый борт»!
Возле рубки дежурного по кораблю в комбинезоне и с большим крючком в руках стоял хмурый старпом, а рядом с блокнотом, возле кучи всякого барахла, его подчиненный, матрос-химик, исполняющий по совместительству еще и обязанности сексота.
Все с огорчением смотрели на все это, чувствуя задним местом, что сход на берег у многих накрывается медным тазом. Если до этого и было в душе что-то хорошее и доброе, то теперь оно сразу исчезло, уступив место печали и тоске.
Командиры боевых частей и начальники служб молча стояли и ждали очередной часовой исповеди «веселого» начальника.
– Не вижу радости на дорогих мне и изредка любимых лицах. «Что вы голову повесили, соколики...» – пропел он. – Не уходите в себя сразу, я там вас все равно найду. А теперь посмотрите, что в течение получаса я нашел на ваших боевых постах! Это же уму нерастяжимо! Сколько мы с тобой ходили по кораблю? – спросил он у матроса.
– Один час и десять минут.
– Я же говорил – полчаса, если отбросить время передвижения по кораблю от носа в корму. А если б действительно я работал столько, сколько он сказал, меня бы здесь не было видно из-за этого дерьма, – ткнул он крючком в кучу. Послышался звук разбитого стекла. – Эти незначительные, мягко говоря, пакости, которые делают вашу жизнь мучительной и тягостной, но чрезвычайно интересной и фантастической, я как старпом обязан прекратить! Сон ваш прерывается! Вас ждут великие дела! Хватит сидеть по каютам, беспрерывно курить и думать о сходе с корабля на берег, чтобы натворить там массу глупостей, а придя на корабль, делиться своими подвигами. Засучиваем рукава до колен и приступаем повторять подвиг китайского крестьянина на рисовых полях. Мне кажется, я доступно донес свою боль до каждого. Начальник медицинской службы, вы улыбнулись, или мне показалось?
– Улыбнулся.
– В чем заключается ваша радость?
– В том, что я сегодня в обеспечивающей смене и сильно тревожиться мне нет смысла.
– Это действительно удача. Мне даже обидно. Но рекомендую сильно не расслабляться, свой завтрашний день я всецело посвящу вам и вашей службе. Настоятельно советую всем, хотя бы сегодня, сделать жизнь своих дорогих и любимых подчиненных невыносимой. Задел мною сделан, вам остается только продолжить мой стахановский порыв. На сим свою арию Варяжского гостя из оперы «Садко» я закончил, пошел переодеваться, так как приглашен на день рождения. А вы теперь тут уж сами разбирайтесь, – он снова указал на кучу, – что тут есть чье. Кстати, доктор, если ответишь, кто написал к ней музыку, заработаешь снисхождение. Остальных не спрашиваю, полагая, что ответом будет только молчание. Здесь другие кумиры. Как-то зашел в ресторан пропустить сто грамм, а там Мараканов так весело, азартно и, главное, нетрезво отплясывал «Яблоки на снегу», что пришлось выйти, а то бы со стыда сгорел. Хотел выпить сто грамм, а довелось двести! Слушаю вас, начальник медицинской службы. Если и вы не скажете, я в вас, закончившего престижную Военно-медицинскую академию в городе-герое Ленинграде, сильно разочаруюсь.
– Римский-Корсаков.
– А имя и отчество? Ответишь – со мной на день рождения пойдешь! А нет…
– Николай Андреевич.
– Молодец! Весь в меня! Это вам, Мараканов, не «Яблоки на снегу» с крашеной потаскухой…
– Что тут у вас, старпом, происходит? – незаметно для всех подошел командир корабля.
– Смирно! – гаркнул старпом.
– Вольно! Так что…
– Обошел корабль, товарищ командир. Кое-что выгреб, а остальная работа за командирами боевых частей. Обещают к утру все устранить, причем все охотно согласились потрудиться с утроенной силой.
– Не жестоко?
– По-другому не могу, иначе расслабятся и перестанут получать удовольствие от службы.
– Похвально! Если вам еще надо с кем-то совершить акт немилосердия, не стесняйтесь, я могу и отвернуться.
– Уже не надо, – хмыкнул старпом, – вся работа проведена. Начальники остались довольны моим с ними общением.
– Продолжайте, – командир, что-то тихо насвистывая, пошел в сторону юта.
– Я уже закончил. Прошу разрешения сойти на берег.
– Действуй по плану.
– Товарищ командир, я возьму с собой доктора.
– А он у нас отличник?
– Причем всех видов подготовки.
– Я, конечно, сомневаюсь, но… бери, коль есть такая необходимость. А остальным, как было сказано, разойтись по боевым частям. А провизионки смотрели?
– Не успел, товарищ командир.
– Тогда я их посмотрю. Помощник по снабжению, открывайте свои антисанитарные кладовые. И учетную документацию возьмите, посмотрим, много ли вы своровали.
Расходились невесело. Не сговариваясь, понуро наклонив головы, пошли в каюту доктора.
«Уж если ему одному повезло, то и нам сейчас не грех выпить по рюмочке спирта», – размышляли все.
ЗАЛЕТ
После того, как старшего лейтенанта Криворучко и мичмана Федорука повязал в ресторане помощник коменданта, где те из человеческого облика превратились в свиноподобных животных и провели ночь в камере гарнизонной гауптвахты без воды до пустынной сухости во рту, штаб дивизии запланировал на корабле комплексную проверку.
Старший помощник построил офицеров и мичманов на юте. Он тоже не играл лучами радуги.
– Старший лейтенанта Криворучко и мичман Федорук, не стойте скромно за спинами отличников боевой и тактической подготовки, выйдите из строя, порадуйте нас своим видом! Полюбуйтесь, товарищи, – он повернулся лицом к строю, – на этих алкоголиков, тунеядцев и моральных уродов. Сейчас мы их будем чествовать и превратим жизнь в светлый и радостный праздник интимного общения. Я прекрасно понимаю, что среди стоящих здесь святых нет и не было. Каждый из нас гулял в кабаке, каждый ходил налево... Но все делалось так, чтобы потом никому не было больно за его деяния.
Криворучко и Федорук стояли отекшие, с сухими потрескавшимися губами, низко опустив головы.
– Вы знаете, что мне сейчас хочется им сделать? То, что в морду дать, это мало сказано. На меня смотреть! – заорал он. – И есть начальника глазами, впитывать каждое его проницательное слово, глупо приоткрыв рот!!! А глаза чтоб светились счастьем и радостью, что вы служите на доблестном Краснознаменном флоте! И мысль должна быть не как уговорить доктора и похмелиться, а как служить так, чтобы в конце года получить хотя бы пятьдесят процентов тринадцатого оклада! – снова завопил старпом с такой силой, что даже вздрогнул от неожиданности корабль. – Хочется мне сейчас стол накрыть, отцов ваших пригласить и после тоста «За тех, кто в море» спросить у них: почему не предохранялись, когда вас зачинали? А теперь о главном. Завтра штаб дивизии прибывает к нам с внеплановой проверкой. Задача у них одна – накопать как можно больше дерьма! Но расслабляться нельзя. Надо показать корабль с лучшей стороны.
Сейчас каждый понимал: как ни готовься, как ни корячься, все равно объявят организационный период на десять суток. И каждый начнет завидовать мертвым, кляня службу, пьяниц и все остальное, что связано с флотом.
– Теперь из-за вас жена мужа, мать сына, а дети отца увидят не так скоро, как хотелось бы. Зато скоро нам помогут преодолевать трудности, формировать активную жизненную позицию, закаливать психику, характер и ненависть к потенциальному противнику. Я думаю, что стоящие перед вами офицеры и мичманы, вместе со мной, сейчас испытывают прилив нежности, доброты и ласки к вам и вашему подвигу. И если бы разрешили казнь, я лично повесил вас, скорее всего, за гениталии на стволах носовой башни, чтоб ваша генетическая ветвь, на вас же и оборвалась. А сейчас проверить свои заведования, заняться документацией и готовиться к незапланированному массовому террору. Разойдись!
Офицеры и мичманы понуро пошли в свои каюты перекурить, а затем ринуться в бой.
– Доктор, – позвал старпом начмеда, – если узнаю, что ты им наливал…
– Я убогим не подаю… Особенно по средам, – обиженно произнес начальник медицинской службы.
– Слышу голос мужа.
На следующий день началась проверка штаба дивизии с подъема и до отбоя, которая показала, что на корабле конь не валялся, все заросли, как пудели, что здесь не служат, а бьют баклуши и вообще, начиная с командира и кончая последним коком, – бездельники и тунеядцы.
Как и ожидалось, объявили десять суток организационного периода. Теперь над кораблем двадцать четыре часа в сутки слышался человеческий стон. Теперь все всех постоянно строили, орали друг на друга и делали все, чтобы повторная проверка дала положительные результаты. И сделали много.
Спустя десять дней специалисты штаба отметили положительные сдвиги на корабле: повысилась корабельная организация, дежурно-вахтенная служба несется без нарушений, приведена в порядок документация, наведен порядок на боевых постах, оружие и технические средства эксплуатируются правильно.
Снова марево неорганизованного спокойствия медленно опускалось на корабль. И только выходы в море, выполнение боевых упражнений да сдача курсовых задач не давали экипажу расслабляться.
РАССЛАБЛЯТЬСЯ НЕЛЬЗЯ…
На послеобеденном построении все стояли размякшие и расплывшиеся в теплых ласковых весенних лучах средиземноморского солнца. Блики, отраженные от водной глади, слепили глаза, хотелось вспорхнуть и улететь с этого корабля далеко-далеко, туда, где земля, где женские голоса и детский смех.
– Я начинаю замечать, – было видно, что и старшему помощнику лень говорить, – что трехчасового послеобеденного отдыха всем мало. А может, наплюем на всю эту боевую службу и снова заляжем по койкам? А ведь супостат только того и ждет, чтобы сонный матрос ничего не видел, ничего не слышал и ничего не делал. Так я говорю, матрос Мищенко?
– Так точно, товарищ капитан-лейтенант.
– Видите, даже матрос Мищенко понимает, что за всеми этими негативными событиями стоят не совсем нормальные люди, которые абсолютно не контролируются ни одним начальником. И что это значит? А это значит, что вожжи упали, корабль и люди начинают покрываться коростой, строить себе раковину, заползать в нее и находиться там до пролежней по всему телу. У нас все так и происходит! Хочу дать очень дельный совет всем здесь стоящим, который услышал от друзей-северян: «Чтобы ничего не делать, надо уметь делать все». Мудро сказано. Когда я был лейтенантом, а лейтенантом я тоже был, то мой командир говорил так: «Ядрин, если вы уверены, что в вашем подразделении все сделано, то можете не приходить на службу». И как хотелось, чтоб эта сказка была явью. Отнюдь, всего сделать никогда нельзя, но стремиться к этому обязательно надо. Вот поэтому мы здесь, чтобы ваши матери и отцы могли мирно пахать, сеять, запускать космические корабли, рожать, растить детей и многое другое. И еще, если начальник будет думать за моряка и говорить, что тому надо делать, то этот моряк разучится делать и то и другое. А чтобы жизнь ваша не казалась раем, есть я, Александр Николаевич Ядрин. Посему сегодня вечером проведем тренировку по борьбе за живучесть при пожаре, а завтра – при поступлении забортной воды. Послезавтра зачет по знанию обязанностей матроса и командира отделения. Я с радушием встречусь со старшинами, давно вплотную мы не встречались, соскучились поди. А командиры боевых частей проверят знания своих подчиненных. Не вижу блеска в глазах! Хотите, чтоб еще проверили знания книжки Боевой номер? Тогда это мы запланируем на пятницу, если корабль будет стоять на якоре. Возражения есть? Возражений нет. И не думайте, что мы в море и время все спишет. Для этих целей у меня есть запоминающее устройство, блокнот называется. В базе я его открою и освежу память, поэтому готовиться серьезно.
Все вздрогнули и тут же проснулись, забыв о ласковом солнышке, мгновенно вспомнив, что они являются защитниками южных рубежей необъятной Родины.
ИСКОВЕРКАННОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
После подъема Военно-морского флага и проведения инструктажа моряков на проворачивание оружия и технических средств старпом приказал отпустить личный состав, а офицерам задержаться на минуточку. Раздался недовольный ропот: знали, что эта минуточка порой перерастает в часы.
– Друзья мои, – начал старший помощник пафосно, – мне очень приятно и радостно видеть в наших рядах пополнение. Наш доктор вернулся из отпуска! Я сделал феноменальное открытие. И очень жаль, что оно не будет по достоинству оценено мировым сообществом. А открытие следующее: когда доктор отсутствует на корабле, больных нет!
– Может, меня сократить за ненадобностью? – ликующе произнес начмед.
– А вот и нет! Во-первых, мне не понравилось ваше счастливое лицо, а во-вторых – я лишусь партнера по нардам и домино.
– Я ненавижу эти дебильные игры.
– В этом случае ваше мнение мне безразлично! Хочу сказать: вернувшись из отпуска и увидев родной корабль, у начмеда сразу пропало настроение, он сильно огорчился и в голову пришли вражеские мысли: «Почему он без меня не сгорел или не утонул».
– Должность провидца, Александр Николаевич, вам совсем не идет.
– Почему? Я твердо знаю: ни один доктор не желает служить на корабле. И в вас эта зараза сидит. Но есть еще мы, которые каленым железом выжигаем подобные мысли, заставляя вас вздрагивать, видеть кошмарные сны и бояться собственной тени. После построения вы нежно возьмете меня под руку и с блеском в глазах, что прикасаетесь ко мне, с гордостью за морское братство, проклиная в то же время всё и вся, ведете меня в свой гадюшник под названием «Амбулатория». Там я покажу вам Кузькину мать, ее мужа и двоюродную сестру. Вы, наверное, даже еще не знаете, что ваш единственный подчиненный три дня назад прибыл из увольнения в четыре часа утра, найдя упоение в сексуальных утехах падшей женщины. Первоначально, конечно, была версия, что он заблудился и не мог найти дорогу к кораблю. И только под утро, когда начало проясняться небо, он сориентировался по созвездию Рака и Полярной звезде. Заметьте, какое магическое слово! Путь к светлому будущему надо идти с Раком.
Офицеры умирали со смеха.
– Теперь после вашего возвращения он сядет на гарнизонную гауптвахту, суток эдак на десять. А поскольку корабль не может оставаться без медработника, вам тоже придется это время побыть на корабле, стоять, так сказать, на страже здоровья экипажа корабля, с чем вас и поздравляю.
Строй опять взорвался от смеха, и громче всех смеялся помощник по снабжению.
– Видишь, доктор, как этому все рады! – старпом тоже получал удовольствие от собственной значимости. – Но больше всех – лейтенант Петрук. Видите, как он веселится, видно, страх потерял совсем. У тебя есть время ему отомстить. Учить тебя этому не надо. Спускаешься в продовольственную кладовую и проверяешь там санитарное состояние, а уж дерьма ты и на моем теле найдешь. Потом пишешь акт проверки и приказ о наказании Петрука, а он в конце года получает тринадцатый оклад на пятьдесят процентов меньше. А если захочешь сделать ему совсем больно, то берешь комиссию по проверке продовольствия – и начинаете все считать и взвешивать. От твоей проверки зависит много: служить ему хорошо и каждый день жрать под подушкой тушенку с консервами или по приговору военного трибунала уже кормить комаров, вырубая лес в тайге. Заметь, пока ты отдыхал, он себе машину купил на сэкономленные от заработной платы деньги. А я пешком хожу, да и ты тоже. Я бы на твоем месте поработал хорошо, чтоб больше не смеялся над твоим несчастьем, – и старший помощник зло ухмыльнулся. – Ты читал его медицинскую книжку, или как всегда времени не хватило?.. А там написано, что до двух лет товарищ Петрук не держал головку, даже все думали, что помрет он. Ан нет! Он окреп, окончил училище и пришел сюда объедать нас и обворовывать! Дерзай, доктор! Да, хочу всех обрадовать: через три дня и я ухожу в отпуск. Даю всем маленькую передышку. А теперь по рабочим местам, а мы с доктором в амбулаторию.
Начмед уже спал, когда к нему в каюту пришел с матросом запыхавшийся помощник по снабжению.
– Доктор, я принес десять банок тушенки и десять банок хороших рыбных консервов. Ты если будешь проверять, не топи меня. А хочешь, я сам акт напишу и всю документацию приведу в порядок, обещаю.
– Хорошо, завтра поговорим. Все поставь под стол.
…И ВНОВЬ О ПЛОХОМ
– Дорогие мои боевые соратники и друзья, воины бескрайних морских просторов, мозолистыми руками которых держится мир на планете!
Когда старший помощник командира корабля начинал свою тронную речь на юте, оставив только офицеров, все прекрасно понимали: кто-то опять подложил свинью. И теперь жизнь может ко всем повернуться задом.
Но никто не знал, что же случилось, поэтому с нетерпением ожидали конечного результата.
– Доктор, вы как самый хитрый, сообразительный и одаренный человек среди нас, сирых, ответьте мне, да и всем тоже: куда может пойти человек, если его далеко послали?
– Только в кабак!
– Правильный ответ. Вам бы в КВН играть, а вы тут третью подушку за службу протираете.
Раздался дружный смех.
– Я бы не имел ничего против того, если бы вы меня сейчас тоже послали, – жизнерадостно заявил доктор.
– Кто бы и меня послал, чтобы составить вам компанию в этом направлении. А все стоят и с нетерпением ждут, что же у нас случилось. А почти ничего! Отдельные, наверное, помнят, что с послеобеденного построения я вынужден был выгнать из строя товарища Михайлова, который из-за скудности серого вещества никак не мог понять, что на построение надо выходить бритым. Ведь утром я об этом ему сказал. И вот после повторного замечания у капитан-лейтенанта лопнули нервы. Он, оттолкнув вахтенного у трапа, сошел в город и напился. Но прежде чем это сделать, офицер подстригся и побрился, что характеризует любовь к Строевому уставу. Тем не менее, помощник коменданта взял его на горячем. Теперь он отдыхает на нарах в камере. Звонили оттуда, чтоб его забрали. Заберем утром. Во-первых, на жестком топчане спать очень полезно для позвоночника, а во-вторых, муки жажды заставляют понять, как вредно пить. А как его завтра поутру заберем, обещаю прилюдно, что разрешу Михайлову десять суток не бриться вообще. По этому поводу буду нем как рыба. Денисов, – обратился он к связисту, – завтра после ужина проведем офицерское собрание. Мне надоело каждый день за тридцатилетними детками попки подтирать. Отдельные стали сильно обидчивы и нежны, как институтки. Офицер должен быть в постоянном состоянии сильного возбуждения и похоти к службе, разумеется, с испариной на лбу, фуражкой, висящей на левом ухе, и носом, повернутым по ветру. Вот тогда из этого человекоподобного существа в погонах выйдет определенный толк.
– А у замполита фуражка почему-то на правом ухе, – уточнил начальник радиотехнической службы.
– Он относится к высшему разуму, а вы будете носить только на левом. Вчера имел честь прикоснуться своей изнеженной царской рукой к Журналам боевой подготовки старшины. Такого ужаса я никогда не видел даже во сне. Может, вы их боитесь и они вас бьют? Непуганый матрос – потенциальный преступник. От организованного безделья в его голове сразу рождаются черные мысли, начиная от разгильдяйства и сквернословия и кончая пьянством и самовольными отлучками. Именно вы плодите будущих душегубов и насильников. Уж переступите через себя и передайте им, пожалуйста, что ни в субботу, ни в воскресенье ни один старшина, будь даже кто-то трижды святым, в увольнение не пойдет, а станет заниматься забортными работами. Всё! Скоблить и красить, скоблить и красить! – перешел старпом на крик. – Вы хотя бы пожалейте себя. Не дай Господь в чьем-то подразделении что-то случится – ваши головы полетят в первую очередь! Только порядок и дисциплина – залог вашего успеха и безопасности. Может, кто-то полагает, что подчиненные держат вас на руках? Лично я сомневаюсь. Исключительно все готовы затоптать начальника в грязь, вы меня, а матросы – вас! И когда здесь я вас распинаю, для них это – как деготь в мед. Сбросьте их со своей шеи и не стесняйтесь частого с ними интимного контакта. Это всех только закалит! А пример у вас есть. Это Денисов Вячеслав Васильевич. У него руки, как щупальца, до всего доходят. Не зря командование его уважает, ценит и поощряет... К каждому празднику – грамота.
– Можно было бы что-то и существенное… К примеру, отрез на брюки.
– Доктор, в этот раз ваша шутка была не понята залом и не имела успеха. Его, как и всех вас, государство одевает, обувает, кормит и поит. Еще и деньги каждый месяц дает. Даже мне стало стыдно за вашу серость.
– А еще он каждый месяц рациональные предложения подает, – сказал почти всегда молчащий механик.
– Молодец, Сергей Васильевич, что напомнил! За это он получает деньги, а остальные в это время спят или мечтают о высоком. К офицерскому собранию подойти по-взрослому. Слишком много у нас появилось в последнее время нарушений и разгильдяев. Эту лавину следует остановить! Разойдись!
КОЕ-ЧТО О ПОМЫВКЕ
– Мне надоедает постоянно раскрывать ваши глаза на мир, в котором живем, и напоминать о забытом, электризуя вашу память и ум. Но порой приходится напрягать извилину от фуражки и припоминать, что я не воспитатель детского сада и не лектор общества «Знание». Мне роднее жестокость, чем милосердие. Вчера зашел посмотреть, как моются наши матросы. От всего происходящего я онемел на семнадцать секунд. Первое, что бросилось в глаза: ваш подчиненный, товарищ доктор, сидел и курил. Скажу честно, такого я не видел никогда за всю свою службу. После принятых профилактических мер он долго стоял на коленях и плакал. Знаю, что на помывке должен присутствовать фельдшер, но я настоятельно рекомендую и вам изредка спускаться в душевую. Найдете для себя очень много занимательного. Уже одно это посеребрило мои виски и сделало кожу бугристой. Но продолжим эту увлекательную историю о потерянном времени. Все старослужащие с чувством собственного достоинства стоят под душем и моются, как патриции, а молодые моряки довольствуются брызгами от этих благородных тел. И, естественно, старшина команды на помывке отсутствует, а мылись в это время торпедисты. Он в каюте играл в нарды. А дежурный трюмный в это время веселил себя, пуская то пар, то воду, а моряки получали ожоги. Иди сюда, Лужков, теперь и меня повесели. Если тебя, паразита, зачали в пьяном угаре и ты родился слабоумным, то это не значит, что здесь все такие! Я лично займусь с тобой уроками мудрости. Но для начала, для общего веселья, объявлю тебе месяц без берега!
– Товарищ капитан-лейтенант…
– Полтора месяца…
– Есть, – прошептал Лужков, ненавидяще глядя на старпома.
– Что насупился? Не нравится? Или ты решил, что я тебя в гланды целовать стану?
– Все нравится.
– Вот и славно. А в следующую субботу я сам, лично, тебя мыть буду, пока твоя шкура не покроется волдырями, какие теперь у твоих товарищей. Встань с глаз в строй! Товарищи офицеры, говоря шершавым языком плаката, не все так спокойно в Датском королевстве. Гадости, которые периодически преподносят нам матросы, не всегда безобидны и делают нашу жизнь несносной, но безумно занимательной. А почему? Да по одной простой причине – отсутствие контроля над подчиненными. В ваших же интересах и для вашего спокойствия надо тоже сделать им жизнь увлекательной и интересной, а для этого требуется всего лишь заставить их работать день и ночь. Вот тогда его первым и последним желанием будет скорее добраться до койки и быстрее в нее упасть, уснув богатырским сном. Не бойтесь и не стесняйтесь моряка. Настоящий мужчина за свою жизнь должен стесняться всего два раза. Первый раз – когда не может второй раз, и второй, когда не может первый. Гуманизм и человечность – слова на службе запрещенные и преступные. Я повторюсь и скажу еще раз: у Денисова такие вещи не проходят, потому как он постоянно работает с мичманами, старшинами и матросами. Да, его боятся. Но спит он всегда безмятежно. Спасибо, Слава, можешь идти домой, а мы еще поработаем.
– Есть! – бодро говорит Денисов и жизнерадостно идет в каюту переодеваться.
– И последнее. Сейчас командирам боевых частей и начальникам служб провести телесный осмотр своего личного состава на предмет наличия на теле татуировок и с вечерним докладом письменно представить мне, у кого, где, как выглядят и сколько этих наколок. Предупреждаю: при появлении новых – демобилизация тридцать первого декабря. Подобные осмотры производить раз в три месяца, опять же, с письменным докладом. Разойдись!
И НЕМНОГО О НРАВСТВЕННОСТИ
– Экипаж отпускайте. Отбой через тридцать минут, – скомандовал старпом дежурному после вечерней проверки. – Офицеров прошу задержаться.
Послышался недовольный ропот.
– Я недолго. Что-то тоже устал сегодня и спать хочу. Но, тем не менее… Сегодня меня посещала жена лейтенанта Бабушкина, с которой я имел счастье вести продолжительную беседу о нравственности и морали ее разложившегося мужа. Это, с позволения сказать, пернатое, только что вылетевшее из гнезда в большую жизнь, ведет себя, как вожак стаи. Хорошо, что в это время на борту не было командира и замполита, а то бы вы, товарищ Бабушкин, стали скопцом и вечерняя лошадь увезла вас в храм, где пели бы в церковном хоре, упиваясь религиозным экстазом! Заметьте, товарищи офицеры, я более гуманен, подумав, что, может, он и сгодится еще для флота нашего Военно-морского. Ты сколько раз, Бабушкин, был женат в этой короткой жизни?
– Один, – тихо произнес лейтенант.
– Молодец! Теперь решил повторить подвиг Мараканова? Если мне не изменяет память, то наш доблестный штурман женат четвертый раз, но… готовится вскорости сменить супружеское ложе. Так?
Мараканов ничего не ответил и обиженно отвернулся в сторону.
– Хобби у него такое. И главное – это хобби так себе, чуть-чуть больше сигареты, а туда же… И еще, женится он на дамах с двумя и более детьми и алименты никому не платит. Молодец!
– Вы меня разбираете или Бабушкина?
– Извините, Николай. Я вас привел в качестве положительного героя. Бабушкин, может, вы при росте один метр шестьдесят три сантиметра в прыжке, в фуражке и ботинках, сексуальный гигант! Доктор, что вы по этому поводу скажете?
– Нас сексопатологии не обучали.
– Жаль! Придется опять сменить имидж доброго дяди и обратиться к забытым изуверским законам далекой инквизиции. Василий!.. Прислушайтесь, как звучит напевно и гордо ваше имя! Если бы меня звали Васей, я бы никогда не служил, а может быть, даже и не работал. Бабушкин, вы на корабле такой тихий, забитый… Ни дать ни взять – блаженный. Оказывается, на берегу вы преображаетесь, становитесь неуправляемым. Может, в вашем мозгу сидит доминанта маньяка, а мы и не знаем об этом, живем с тобой, едим вместе, спим, не запирая кают? А тебя, оказывается, бояться надо! Ты на дежурстве с пистолетом ходишь… Вы в иллюминатор во время полнолуния не мочитесь?
Бабушкин стоял красный, устремив взор на палубу.
– Вы, лейтенант, равняйтесь на доктора. Он у нас везде успевает, но жена жаловаться не приходит. Значит, дома у него все в порядке. Скажите мне, что с вами делать? За ручку домой водить или к замполиту сразу отправить? Вот обрадуется человек!
– Я больше не буду, – прошептал Бабушкин и еще ниже опустил голову.
– В вашу искренность и исправления я никогда не поверю, но следить буду строго. И запомни: если впредь узнаю – пощады не будет. Завтра жена на работе или дома?
– Дома.
– Сейчас напишешь мне объяснительную записку, где, с кем, сколько раз и подробно все остальное… А утром идешь домой и до вечера ублажаешь жену.
– Спасибо.
– Всех остальных предупреждаю: можно делать все, но в пределах разумного, разумеется. Семья от этого страдать не должна. Ясно? Вот и славно. Разойдись!
РАССТАВАНИЕ
Шестнадцать часов – время вечернего доклада. Командиры боевых частей и начальники служб с планами на следующий день и кучей требуемых бумаг идут в каюту к старшему помощнику. Старпом сидит в кресле в выходной форме одежды с сигаретой в зубах. На столе вместо обычных бумаг стоит в изобилии закуска и графин со спиртом. Такого здесь никто и никогда не видел. Все стояли у двери с широко раскрытыми глазами.
– Что встали? Онемели? Никогда и нигде ничего подобного не видели? Заходите, рассаживайтесь. Все, наверное, думают, особенно доктор, что наконец-то у старпома крышу рвануло. Ан нет! – улыбнулся он. – Сегодня вечер прощания. С завтрашнего дня я в отпуске, а после него еду в Питер, поступать в академию. У кого что подписать – давайте, читать не буду. Вот за это по первой и выпьем.
Все сразу оживились, посыпались поздравления.
– Спасибо! Надеюсь, что все слова искренни и никто не держит зла за содеянное мной. Все делалось во благо сохранения и повышения боевой готовности корабля. Будь вы на моем месте, поступали точно так же. Хочу выпить за вас, моих верных боевых друзей и помощников. Со многими мы бок о бок прожили целых четыре года одной семьей, а в каждой семье есть шероховатости и не все бывает гладко. Не знаю, как вам, а мне больно расставаться с вами, экипажем, кораблем. Что-то становлюсь сентиментальным, слезы сами собой наворачиваются на глаза. Еще раз за вас, товарищи офицеры! Спасибо за совместную службу. Пусть и на ваших плечах загорятся большие звезды.
Снова выпили, закусили. Настроение не повышалось.
– Курите. Доктор, знаю, что у тебя свои сигареты бывают только на берегу, презентую тебе пачку «Родопи». Сегодня все курят только твои.
– Спасибо, Александр Николаевич. Посмотрите, с какой жадностью стали курить мои сигареты. Предложи им сейчас уксус, пошел бы за милую душу. Хочу сказать от себя, думаю, меня поддержат все. Мне, правда, будет вас не хватать. У нас было много общего и…
– Доктор, прекрати. Несмотря на кажущуюся строгость, я тоже человек со своими плюсами и минусами и могу взаправду пустить слезу. На прощание хочу дать всем несколько напутствий, чтоб служить было легче. Уж простите, но без этого не могу, привык. Люблю говорить, но сегодня из меня пойдут только флюиды доброты. Это все продиктовала мне жизнь на флоте. Будете придерживаться – достигнете высоких должностей и, разумеется, больших звезд. Нет – дорога в рай вам закрыта. Не ленитесь утром, перед подъемом флага, вызвать к себе командиров групп, старшин команд и излить им все, что накопилось у вас в душе за ночь и что по этому поводу вы о них думаете. Гарантирую: на построении они станут грызть палубу, делясь своим духовным подъемом со своими подчиненными. Второе. Если знания ваших подопечных будут низки, после, упаси вас Бог, нестандартной ситуации можете смело сушить сухари, запасаться чаем и сигаретами. Место за колючкой вам обеспечено! Третье. Чем чаще вы проводите тренировки и ученья, особенно по борьбе за живучесть, тем скорее знания и навыки через практику доводите у личного состава до автоматизма. А чтобы знать обстановку в своем подразделении, не стесняйтесь изредка закатывать рукава и залезать руками в дерьмо, но чтоб после этого в этом дерьме были все ваши подопечные. Учитесь разговаривать по-деловому, а не мелите всякую ересь. Тогда моряк поймет, что вы от него хотите получить. Не пейте с подчиненными. Вы их тогда не сможете наказать и заставить что-то сделать.
Старпом говорил тихо, как отец, наставляя сыновей перед дальней дорогой. И все затаенно слушали своего непосредственного начальника.
– И каким бы хорошим ты с моряками ни был, в их мозгу сидит доминанта, которая направлена на самовольную отлучку, пьянство, издевательство над молодыми и прочую гадость. Никого и никогда не целуйте – продадут. Только кнут, а пряники в магазине давно закончились. Живите в реальном мире, а не иллюзиями. И последнее. Если впереди маячит благая цель (не в шестой раз жениться, как у Мараканова), стремитесь к ней, повышайте свои знания, а нет – заживо сгниете! И никто не пожалеет. Ну, вот и все, мои хорошие, давайте выпьем за наше светлое будущее, да я уже пойду.
– Александр Николаевич, а кто придет после вас? – спросил Денисов.
– Честно, не знаю. Кто-то из Феодосии должен приехать. После отпуска я на пару дней зайду к вам, чтоб ввести товарища в курс дела, заодно и познакомлюсь с ним. Спирт прячу в сейф, а порядок тут наведет приборщик. Домой надо идти. К жене приехала двоюродная сестра и хотела бы близко познакомиться с порядочным и интересным во всех отношениях офицером. У нас здесь все такие, кроме доктора, – засмеялся он. – Поэтому возьму его, пусть разочаруется. А ведь придется сказать, что достойнее офицера на корабле нет. Иди, переодевайся, – посмотрел он на начмеда, слегка прищурив глаза.
Старший помощник поднялся, всем пожал руку, каждого обнял и поцеловал. Когда все вышли, он закрыл каюту и, не оборачиваясь, поднялся по трапу.
В душе поселилась горечь расставания. Но это была жизнь. Корабельная жизнь. Завтра снова кто-то уйдет, а вместо него придет новый офицер. Но цели и задачи по охране Отчизны останутся.