из сборника «Мемории»
*
Возраст, что ли – на мемуары потянуло…
*
… я ещё не раннеутренне дремал
и в тонком сне сладко ощущал себя подводником.
Служакой и бывалым морским волком, нисколько не сомневающимся в правильности курса руководства нашей страны и её лидера в мировой политике.
*
Я был капитан и моя лодка лежала на грунте, почти на километровой глубине в Средиземном море – миллионы кубометров и тонн воды давили на нас, грозя раздавить, как грецкий орех.
Суровым голосом я отдал команду на всплытие.
Руки сжимали перископ.
*
Мои подводные братья по лодке беспрекословно и слаженно стали поднимать лодку со дна…
*
… пеленги акустиков Шестого флота США тут же засекли нас.
Противолодочные корабли и самолёты врага деловито занервничали на палубах.
Жить нам оставалось пятнадцать минут – бортовые F-16 уничтожат нас – мы были смертники.
И я был командиром смертников.
- «Ах, как сладко умрём!» - как говорил на Сенатской площади один декабрист, забыл фамилию.
*
Но раньше, чем эти америкозы успеют нас разбомбить, я уже представил себе, как даю команду и шесть неуправляемых ракет с ядерными боеголовками уходят с моей подлодки сторону Иерусалима…
Взрывы! Взрывы!... ядерный апокалипсис начался… Израиля больше нет… Ветхий завет кончился... я уничтожил планету Земля со всеми её обитателями….
Немного, правда, смущало, почему я начал с бедных евреев, но не очень.
И сомнения меня не мучали – мне приказал СССР, партия всегда права, Политбюро ошибаться не может… судьба планеты была решена моими руками, крепкими руками подводника-смертника…
Я устало отстранился от перископа, где рушилась планета…
Пиндосовые Фантомы уже летели на нас, как вороньё на труп…
Теперь смерть…
Мужественная, героическая…
Молча и со счастливыми лицами мы ждали её, мы заслужили её…
как раздался, противный телефонный звонок…
*
… с неохотой оторвавшись от перископа, я кисло свесил голову с кровати, нащупал трубку, прижал к сонному уху и, делая вид, что давно уже вовсю не сплю и работаю, неожиданно для самого себя почему-то сказал:
- Чево? –
чего раньше никогда не делал.
*
- «Вас беспокоят со Всемирного Телевидения», - воспитанно не гнушаясь моим жлобским чево, представился деловито-напористый голос, упирая, что два последних этих слова произносятся с больших букв, очень больших букв, планетарно больших букв, - «Не хотите сделать для нас фильм?».
*
Да кто ж не хочет сделать фильм для аж Всемирного Телевидения?
Да ещё с больших букв.
Только дурак не хочет сделать фильм для Всемирного Телевидения.
Перед мысленным взором промелькнули кадры мировой премьеры –
Париж, Нью-Йорк, Лондон, Чебоксары, Сургут, Балашиха,
изысканно сытые фуршеты, фонтаны победоносно-искристого шампанского, смокинги-бабочки, пузатые продюсеры с циничными сигарами, тайно-порочно-томные незнакомки-критикессы, и хрен с ними, что страшные и тупые, но с длинными ногами в разрезах от бедра вечерних платий и лукавые журналисты с их коварными и глупыми вопросами…
Ну и я, конечно, в центре всей это мировой суеты,
отстранённый, слегка усталый от навалившегося на плечи таланта и его признания –
«Что слава? Яркая заплата на бедном рубище певца».
Не, не! Тут чё-то СанСеич лишнего подзагнул про рубище…
*
- «А про что кино?» – делая вил, что меня это мало интересует, спросил я.
- «Про что хотите», - ответил голос, - «Для вас – полный карт-бланш».
- «А смета?» – спросил я равнодушным голосом очень дорогой блондо-красотки-путаны, которую интересуют никакие не деньги, а только острая, как чили-перчик, неожиданность приключеньица, пусть даже и с дряхлым девяностолетним старикашкой со вставной челюстью, намекнув интонацией, что приключений без сметы - не бывает.
- «Сколько нужно, столько и дадим», - меценатски пообещал голос, но тут же строго поправился, - «В разумных, разумеется, пределах. Примерно, как на Би-би-си».
*
А «как на Би-си-си» - это означало несколько миллионов долларов…
Я сразу проснулся.
*
Немного смутил адресок: дом 3-Г, корпус 4-Т, строение 5-Ш – как-то так.
Но и у BBC в Москве был еврочистенький офис в дальних коридорах какого-то заводика и идти туда нужно было через молчаливые, простаивающие цеха, где в курилках сутуло курили немые рабочие в засаленных спецовках, исподлобья глядя вслед идущим металлическими марксоидно-угрюмыми глазами, как бы зловеще шепчущими, - «Погоди, погоди, либераст пиджачный… вернётся наша власть – всех вас на фонарных столбах за яйца вздёрнем…».
Я опоздал, позорно и намного, почти на полчаса. И всё это время матово-смуглый симпатяга бибисишник-индус в белоснежной рубашечке и при деловом галстуке с чистейшим английским и приличным русским ждал меня в проходной. На мои неоднократные заискивающие извинения по пути через мёртвые цеха в офис он воспитанно отвечал, - «Не стоит», «Ничего страшного», -
как вдруг изрёк:
- «Да хуля мы тут – работаем что ли?»
И в то мгновение, расстреливаемый из курилки марксоидными взглядами в спину, я понял:
Россия перекуёт всех и вся –
будь ты хоть индус, хоть англичанин, хоть бибисишник, хоть «негром преклонных годов», как говорил поэт-горлопан.
*
Но на Всемирное Телевидение, к многомиллионной смете, опаздывать было чревато.
- «Еду», - сиплым голосом не слишком дорогой путаны пообещал я, вскочил и суетливо стал выбирать рубище подороже, между турецким Боссом и хрен знает какого разлива Карденом…
*
Но тут надо откатиться немного назад…
*
продолжение...
*
Нежданно-негаданно на моём горизонте появился подводник.
Не сам, конечно, а через знакомых знакомых. И они мне клятвенно пообещали, что это будет бомба.
История-бомба.
*
За бомбами я никогда не бегал.
Бомбы – это зона журналистики.
Занятие, конечно, любопытное и, наверное, доходное, но я его осознанно избегал.
Я делал фильмы про людей.
Потому, что бомба – это человек.
Со всем своим человечьим житьём-бытьём-небытиём.
Наверное, поэтому - в моей жизни никогда не было подводников.
Режиссёры, косящие под диссидентов были - фильм «Портной»,
https://www.youtube.com/watch?v=9S1zzVGGsTU
андеграундовые поэты были – фильм «Автопортрет…» -
https://www.youtube.com/watch?v=y5Wj1xqAF30
балерины были - фильм «Наташа»,
был «Лунный пьеро» -
https://www.youtube.com/watch?v=DeU892032jY
сейчас уже и сам не пойму про что,
кое-какие медальки по фестивалям за эти фильмы были
и даже была одна арфистка –
подводников не было.
*
Но тут я вдруг вспомнил почти уже забытое -
как чуть было сам не стал подводником -
борясь с моим шалопайством в 10-том классе, папа с мамой, особенно мама, решили сдать меня в расположенное в Адмиралтействе под шпилем с золотым корабликом Высшее военно-морское инженерное ордена Ленина училище имени почему-то Дзержинского, после которого я должен был стать подводником на ядерной лодке.
Особенно усердствовала мама, упирая на то, что подводнику в рейсе полагается каждый день вино и чёрная икра, а в выходные коньяк и пенсия в сорок, что ли лет.
Пенсия моя представлялась мне такой же далёкой, как конец света, но жёстко контролируемый родителями, я полгода ходил по воскресеньям на подготовительные курсы, где про коньяк подтвердили и про апокалиптическую пенсию тоже, уже прошёл все медкомиссии, где меня отчаянно вертели в кресле, после которого многие падали и шли потом, как пьяные, сдал какие-то промежуточные экзамены, прошёл все собеседования, включая, не то психологов, не то психиатров и на носу уже были лагерные сборы с экзаменами,
как вдруг выяснилось, что у меня при нормальном и ровном носе,
какие-то особенно кривые каналы в нём, с которыми в подводный мир не пускают -
карьера подводника рухнула -
на что старенькая моя прабабушка сказала:
- "Вот ковырял в детстве в носу, вот тебе и результат".
*
Лет уж с тех пор до явления подводника минуло много, но, видимо, подводный мир так просто человека не отпускает.
*
Он пришёл в Дом кино весь чёрный, как эсэсовец, только с золотом и без галифе с портупеей.
Кортика не было.
*
Был ещё не вечер, ресторан был полупуст, но в углу уже начинала гудеть киношная компания с известными лицами.
- Интересное место, - сказал он, оглядев зал, - Но неудобное.
- Почему? – не понял я – мы сидели за столиком вдвоём и рядом никого не было.
Он приблизил лицо ко мне и понизил голос:
- То, что я вам сейчас скажу – государственная тайна.
Не привыкший к гостайнам, я слегка растерялся.
- Это сверхсекретная информация, - добавил он ещё тише.
Я подумал было, - "А на хрена она мне?" - да уходить было неловко. Да и водка с закуской были уже заказаны.
И дальше он рассказал мне то, что я, священно соблюдая государственную тайну, смотрел потом в своём сладкоутреннем сне перед звонком Всемирного Телевидения…
(см. самое начало)
*
... семидесятые годы.
Назревает очередной арабо-израильский конфликт.
Как СССР не пичкал арабские страны оружием, все войны арабы умудрялись блистательно проигрывать.
Средиземное море – вотчина Шестого флота США.
На дне лежит наша подлодка. С шестью неуправляемыми ракетами с ядерными боеголовками.
Единственная на всё море. Других наших лодок тут нет.
*
Раз в сутки, ночью, она всплывает и выходит на связь с Москвой.
И ждёт приказа.
А приказ – это ядерный залп по Израилю.
И шесть ракет тут же уйдут по всем крупным городам страны.
Израиль будет стёрт с лица земли.
На всё, про всё – пятнадцать минут.
За это время американцы засекут лодку и уничтожат её.
И наши подводники знают это.
Они смертники.
Они спасают арабов.
*
И разведка США это знает, и Израиль это тоже знает.
Но они не знают, где наша лодка.
Она ложится на дно и замирает.
*
И вдруг с лодки сообщают в Москву:
– Отравление. У всей команды галлюцинации, приступы бреда. Причины самостоятельно установить не можем.
*
Москва даёт приказ – всплыть и идти на базу.
И севере начинают срочно готовить новую лодку.
*
Но ей ещё надо обойти по морю всю Европу – это время.
А времени нет.
Пока идёт новая лодка, евреи перебьют арабов, как кур.
Понимая это, команда просит Москву оставить их в Средиземном море до похода смены.
И почти месяц, пока чрез Гибралтар не вошла в море наша новая лодка,
судьба и Израиля, и арабов, и всего мира -
была в руках больных, бредящих и галлюцинирующих людей…
*
Как потом оказалось – тяжелейшее отравление парами ртути.
*
Но ртути на лодках – нет.
(только в каком-то гироскопе, что ли, и та наглухо запаянная.)
*
Всей команде дали Героев и ордена.
Людей лечили, лодка стояла в карантине - военная контрразведка искала ртуть.
Лодку разобрали, как рыбу до рёбер и скелета – ртути не было нигде...
*
Потом её нашли…
Два матросика-срочника из предыдущего плавсостава, на берегу нашли банку ртути.
И притащили поиграть на лодку – мальчишки, интересно же – жидкий металл, катаются по столу шарики-капельки, то соединяясь,то разделяясь.
А наигравшись, не нашли ничего умнее, как вылить её в раковину.
На лодке.
А потом их списали.
Пришла новая команда.
Ртуть была в сифоне…
*
Было заведено уголовное дело.
Все медали у команды отобрали.
У всей.
*
В этой истории меня зацепила вовсе не бомба и гостайны.
В этой истории мне увиделось всё –
и война, и мир, и контрразведка, и висящий на волоске апокалипсис, и картинки конца планеты, и мужество наших парней, ценой своих жизней готовых спасать арабов, не рассуждая, предадут они нас потом, или нет, и дичайшая наша безалаберность, и несправедливость, и предательство.
И я повёлся…
*
- Вы знаете кого-нибудь из команды? - начал я зондировать подводника.
- Да, - ответил он, - Я знаю офицеров. Всех.
- И они готовы сниматься?
- Да. Я с ними это обсудил.
- До уголовного дела контрразведки можем добраться?
- Да, - пообещал он.
- А как же мы будем делать кино, если всё это государственная тайна? – вдруг озарило меня и я попробовал сообразить: после премьеры - меня сразу расстреляют, или будут долго пытать в подвалах Лубянки?
Подводник мой, глядя вдаль, сурово-задумчиво пожевал, потом махнул рукой:
- Да и хрен с ней!
- Но рассказав об этом в кадре, офицеры станут предателями, - осторожно напомнил я ему.
- А это надо ещё уточнить - кто тут предатели, - возразил он, - Давай выпьем... за Родину.
*
Пару дней повоображав себя смертником и командиром подлодки и поразмыслив, что делать с этой историей, я позвонил в Израиль, знакомому продюсеру, с которым незадолго до того мы познакомились на фестивале в Амстердаме и пару раз крепко гульнули.
- Готов купить государственную тайну? – игриво спросил я.
- Чью – вашу, или нашу? – уточнил продюсер.
- Нашу, конечно. Но она касается и вас, - интриговал я, - И крепко касается.
- Если это принесёт мне доход, так я могу и нашу предложить, - уклончиво ответил он.
Но, минут пять послушав историю про лодку и галлюцинирующих моряков, готовых нанести ядерный удар по Израилю, он стал уверять меня, что очень любит мои фильмы и смотрит их каждый день на ночь, ибо без них не может заснуть.
Потом честно признался:
- Знаешь, я всегда хотел с тобой поработать.
Это, видимо, чтобы я не спросил названия моих фильмов, которые он особенно любит пересматривать.
И я начал шантаж. Обычный режиссёрский шантаж продюсера – ибо все продюсеры одинаковы – за сто рублей хотят большое и хорошее кино.
- Мне нужна лодка!
- Будет, - обещал продюсер, - Свяжемся с руководством вашего флота, арендуем.
- Никаких постановок в кадре. Я не буду снимать реконструкций и актёров - только участников этой истории!
- И это правильно.
- Съёмки в Средиземном море!...
Почуяв, что клюнуло, я требовал реставрации хроники, съёмок на авианосцах США, требовал, требовал, требовал – а это всё для продюсера были деньги, деньги и расходы - и на всё получал согласие, и к концу разговора у меня была смета. На очень, очень приличную сумму, которая большинству наших режиссёров даже в эротических снах не снилась.
Не смета, пока только договорённость о смете, конечно, и пока только на словах.
- Через несколько дней буду в Москве, - на прощание сказал продюсер.
А это означало, что смета едет. Точнее - летит. И летит первый транш на подготовительный период…
*
Но чёрт меня дёрнул поехать на это Всемирное Телевидение….
*
продолжение следует…