Посвящается добрым рукам ювелиров – творцов «Ростовской финифти» и всем мастерам русских народных промыслов
Он родился последним и четвёртым по счёту. Котят было четверо: Дымка, Папочка, Кнопка. Его я назвала Шуркой. По-деревенски, по-русски. У моей соседки тёти Наташи в деревне был брат Александр Васильевич Титов, которого она звала Шуркой.
На лето тётя Наташа уезжала в деревню к брату. Вернувшись в Москву, грелась зимой на кухне у батареи в валенках братниной работы, вспоминала Тредубье и рассказывала, какой красивый их Торжок. Тредубье и Торжок с детства вошли в мою плоть и кровь.
Из Тредубья приходили посылки: мёд, картошка, клюква, сушёные грибы. Всем меня угощала.
1 августа на Серафима Саровского в Боровске умерла моя мать. Племянник позвонил по редкому тогда сотовому телефону от соседки-художницы. Я не поверила и сказала: «Посмотри получше, может быть, ты ошибся»? «Нет!»
Сноха послала меня в Боровск: отвезти одежду. Уже не в Боровск. Мать отвезли в Балабаново. И я спрашивала там, как найти больницу. Одна добрая женщина мне показала, как найти. Спросила, что у меня случилось. Я ответила и услышала: «Ну, иди, миленькая, иди!» В глазах у меня всё двоилось и троилось. И казалось, что я сижу в саду среди малиновых кустов. А малина растёт на моих глазах: капельки сочные собираются в ягодки.
Я была беременная, но ещё не знала об этом. Сразу после похорон меня выгнала с работы Хозяйка фирмы. Хотела даже наказать: принесла военный ремень с пряжкой. Видно, её героического деда-лётчика, защищавшего небо Родины в годы Великой Отечественной войны. И ударила бы. Но её муж, встал между нами и грудью меня защитил. Тогда она ударила меня по щеке.
Мы вместе торговали. Я им приносила очень много дохода. Они даже домработницу наняли. Когда я заикалась, что всё это мне давно надоело: бег с утра до ночи по торговым точкам столицы и даже денежный дождь, они тут же дарили мне какой-нибудь подарочек и говорили ласковые слова.
В субботу и воскресенье мы стояли на арт-рынке.
Познакомилась я сначала с Хозяином: покупала у него товар, которым приторговывала. Потом с Хозяйкой. Напросилась к ним на работу. Это была моя ошибка. Надо было открывать своё ИП. Ошибку я потом исправила.
Хозяин с Хозяйкой, люди интеллигентные, имеющие престижное образование, знающие языки и владеющие музыкальными инструментами. У меня тоже филфак. Всё у нас ладилось.
Когда мы познакомились, они жили уже лет пять в невенчанном браке и не зарегистрированном. Наконец, уже, когда я появилась, решили пожениться. Невеста была крутого нрава. Если что не так, объявляла мужу: «Завтра ты будешь ночевать на площади трёх вокзалов!» Он был из провинции.
Иногда он говорил: «Вот художники бедные, а весёлые»! И слышал в ответ. И я тоже слышала: «Так ты бедным стать захотел?!»
Через наши руки тёк поток русских сувениров. Мы работали с замечательными художниками. Особенно «урожайными» на деньги были выходные дни. Поэтому мы стремились на рынок в конце недели.
К бедным художникам я относилась так же, как и хозяин. Что касается «трёх вокзалов», Хозяйка быстро поняла, что ему это не грозит. Мы симпатизировали другу-другу. Потом, когда экзекуцию обсуждали товарищи по торговым рядам, мне и Хозяину сочувствовали.
Одним словом, они решили пожениться официально. Меня пригласили в свидетели. Утром мы втроём отправились в наш местный ЗАГС. После регистрации молодые поехали домой переодеваться, а мне было велено, в чём есть ехать на рынок и вставать за прилавок.
В конце рабочего дня Хозяйка фирмы спросила нас с Хозяином: «Ну, что купить Вам шампанского?» Мы ответили: «Да»! Мужу:«Ладно, иди и купи ещё шашлык». Шашлыка оказалось только две порции. Всё разобрали, и рабочий день у шашлычника закончился. Мы всегда стояли до упора.
«Ешьте»! – новобрачная подвинула нам бумажную тарелку, другую взяла себе. И мы ели с её мужем с одной тарелки на их свадьбе!
А пощёчину она мне влепила за долг. Я залезла в их деньги. Племянник ехал в Италию на каникулы. Надо было помочь ребёнку. Я взяла двести долларов. И попросила хозяина, чтобы он подождал неделю: верну, как мать даст мне денег. Мать сдавала квартиру. А деньги отдавала на образование внука, учившегося в дорогой частной гимназии. Мне тоже «отстёгивала». Одним словом, двести долларов, не были для меня проблемой. Я просила хозяина только об одном: не говори жене. Но он сказал.
Она обозвала меня ханжой. Выгнала с работы. И велела долг отдать в двойном размере. Кстати, я им эти деньги к тому времени уже отработала, без зарплаты отстояв несколько дней за прилавком. При этом хозяйка злорадствовала. Она знала, что я не коплю денег, а всё трачу – на себя и близких. И знала, что у меня умерла мать.
Я пообещала отдать. Поехала в Свято-Данилов монастырь умыться после пощёчины, попить воды из источника и поклониться любимой иконе Серафима Саровского. Помню, у меня было очень красивое индийское платье, длинное, сильно приталенное, в мелкий цветочек. И шарф чёрный шёлковый. А на шарфе картинка: бело-розовое яблоко с зелёным листочком.
На следующий день после посещения монастыря ко мне приехал любимый мужчина. Обнял меня за талию и приподнял над паркетом могучими руками. Мы с ним оба филфаковцы. Он северянин. В Москву приехал учиться. Когда он переступал мой порог, я любила читать стихотворение Некрасова «Школьник», посвящённое Ломоносову. Он учился в одной группе с моей подругой. Это потом выяснилось. Только поступил в университет годом раньше. И учился на дневном отделении, а я – на вечернем.
Познакомились мы на Кузнецком мосту. Я стояла у Дома художника с разрешения зам. директора этого заведения Евгения Александровича и продавала ростовскую финифть с ящика, на котором стояла коробка от фирменных джинсов мировой марки, оклеенная изнутри чёрным бархатом – это был мой прилавок. Рядом стояли художники и спекулянты.
Мимо прошёл мужчина, потом вернулся назад. И задал мне вопрос: «Вы сами делаете»? У меня почти все покупатели спрашивали, делаю ли я сама эти прекрасные украшения. Я говорила: «Нет»! Но у меня всё равно покупали. Я не делала украшения, но я писала роман века. И без ростовских мастеров я бы не написала ничего. Они мне давали доход и возможность работать над книгой.
Мы с мужчиной познакомились, стали встречаться. Обычная история. Я знала, что он оставил богатую и не очень молодую любовницу, с которой несколько лет прожил за границей, где она чем-то торговала. Потом он жил на параллельной моей улице. Напротив моего дома.
Наши отношения были так же естественны, как естественно впадение реки в море. Он познакомился с моей матерью. Весной она привозила мне из Боровска сирень и черёмуху.
После смерти матери брат со снохой привезли мне её кошку. Эта кошка меня всё время раньше терроризировала. Когда я оставалась ночевать у матери, она прыгала на тахту и царапала меня очень больно. И в Боровске царапала. Там ей жилось вольготно. Она пустилась в гульбу. Дома почти не бывала. Чем не житьё! Нагуляется, мать её покормит. Но по-прежнему надо мной издевалась. Не трудно догадаться, как я к ней относилась. Но это было раньше.
Когда сноха выпустила её из сумки, я очень обрадовалась. Потому что помнила, как кошка мурлыкала на коленях у моей матери, и она её гладила и говорила: «Моя хорошая»! И теперь это трёхцветное сокровище досталось мне.
Сокровище надо было кормить. Лишившись работы, я почти сразу нашла другую. Мне ужасно хотелось торговать чаем, как Артюр Рембо. На одной торговой точке я познакомилась с мужчиной-чаеторговцем. Вернее, он сам со мной познакомился, сказав: «Я кладу Вашу улыбку в мешок, в который я собираю улыбки»! Телефончик взял, свой дал. Звонил, приглашал на рыбалку. Но я отказалась. Ездить на рыбалку с чужим мужем не в моих правилах.
Телефоном я всё-таки воспользовалась. Он сказал, что из фирмы чайной уже ушёл в другую. Но координаты фирмы дал. Туда я и устроилась работать. Какое счастливое было время! В очереди за товаром стою и чувствую, что у меня какой-то живот необыкновенный, космический! К тому же, фирма находилась рядом со Свято-Даниловым монастырём, в моём любимом Замоскворечье!
Всё время хотелось есть. Брат с невесткой привезли мне из Боровска мешок картошки с нашего поля. Я картошку быстро прикончила.
Что касается долга хозяевам, я его отдала – вдвойне. Сняла со стен иконы и отнесла на Арбат. И бабушкин фаянсовый антикварный соусник тоже. И красивую старинную фарфоровую вазу для специй тоже решила продать. Та же участь постигла двухтомник «Мифы народов мира» и необыкновенной красоты пасхальное большое оранжевое яйцо с сюжетом «Летучий корабль».
Долг я бы, конечно, отдала. Но Хозяйка ускорила процесс. Велела мне снять кольца и отдать ей в залог. Одно, с янтарём, мне было в юности подарено матерью, другое – ей же на сорок лет, третье куплено на деньги, подаренные поклонником.
Конечно, иконы было жалко. Две родители купили вместе с домом в Боровске. Они были у нас в московском доме много лет. Третья – семейная икона крестьянской семьи из Рязани. Её подарила мне Марья Григорьевна Прошина, бабушка моего друга –получеха-полурусского, когда уезжала на жительство в Чехию с Чистых прудов.
Чех мой свататься приезжал, когда у меня был младенец на руках. Вместе с бабушкой. Подарков навезли. Я отказала. Они обиделись. Я любила отца моего ребёнка. Но он пропал. Последний раз приходил, когда я была на сносях. Я пыталась ему звонить, или просила друзей. Сына он признал, что его, но никогда не видел. И на том спасибо. Для меня самое главное, чтобы отец моего ребёнка был жив-здоров. Это ясное чувство пришло не сразу. Но всё же пришло.
До восьми месяцев беременности я трудилась. Денег на всех не хватало. Кошка родила четверых. Надо было кормить кошку, четырёх котят, себя и ребёнка. Приезжала моя крёстная с полными сумками еды. Помогала её племянница по мужу Марина. Тётя Наташа кастрюлями суп носила на хохломской стол. Тем временем, брат хлопотал о продаже нашего дома в Боровске. Без этих денег я бы после родов не выжила. У меня не было молока. Хотя со всех сторон тянулись руки помощи.
Объявилась в это время моя университетская подруга Оля, милосердное создание. Тоже привозила мне, беременной, еду. И все говорили: «Выгони кошку»! Но я не могла её выгнать.
Царапаться она перестала, едва переступив мой порог. Она любила лежать у меня на груди. Котята пищали и требовали жрать.
Утром я с трудом открывала глаза: мне хотелось спать. Наступил ноябрь. Хорошо, что в это время пришёл отец моего ребёнка. Денег, как я теперь понимаю, у него не было. Он искоса смотрел на блюдце со сметаной и банку со шпротами, стоявшими на полу. Я не обижала любимицу моей матери.
Меня заставляла подняться кошка: сначала: она царапала ковёр. Потом - моё любимое кресло. За каждое действие в неё летел тапочек. Но я не вставала. Тогда она прибегала к крайней мере: подкрадывалась к полочке, которую смастерил для меня отец в форме продолговатого щита, на который он укрепил ветвь оленьих рогов. Полочка висела у меня в комнате у двери. А на полочке трепетали мои летние шарфики и шапочка из лебяжьего пуха, которую я купила у киевлянки на Вернисаже.
Лапой коварная дёргала завязки, на концах которых были пушистые шарики. Этого я перенести не могла. Вставала. Собиралась. И шла на работу. Маршрут был у меня чаще всего в сторону Лефортова, где располагался крупный НИИ, теперь упразднённый. Уже тогда там сдавали лаборатории под склады торгашам. Видеть это было больно. На работу я шла пешком, потому что часто утром у меня не было ни копейки.
Дорогу на работу я называла «Дорогой жизни». А в путь отправлялась, надев отцовскую тельняшку.
Часто у меня покупал чай сам директор НИИ.
Вечером я кормила котят. Шурке доставалось меньше всего. Он был романтичный и слабее других. Когда кошка кормила их сама, он не мог пробиться сквозь тела сородичей к молоку. Тогда я кого-нибудь оттаскивала: из сильных и наглых, не желающих делиться с братом. И давала ему возможность покормиться.
Однажды в драке за корм он погиб. Кормились они у меня в большой коробке. Так мне было проще за ними следить. Я попросила её в универмаге. На коробке была надпись «Верона». И я ни на минуту не могла в тот период забыть о Ромео и Джульетте. И очень любила отца моего ребёнка.
После ужина они все оттуда, из коробки выскочили, Дымка, Папочка и Кнопка. А Шурка остался там.
Мне было его очень жаль. И я их всех выгнала: было уже тепло. Им исполнилось по четыре месяца. Двое убежали не оглядываясь, а Кнопка – обернулась. Она была моя любимица. Но её я выгнала тоже.
Пора было идти в женскую консультацию. Я туда отправилась перед родами, потому что знала, что родить нормально в сорок лет мне не дадут. Начнут пугать, стращать, предложат лечь в больницу.
Врач начала на меня орать: «Вы что с пальмы слезли? Как Вам не стыдно. Прекратите свою богемную браваду»! Как она узнала, что я писатель? На карточке было написано «д/х». Домохозяйка. Так решила написать очень милая регистраторша.
Может, по платку, косо повязанному на шее. Отец мне подарил этот платочек на 8 Марта, сказав, что это настоящий «кашемир». Платок шерстяной, ярко-оранжевый и с лазоревыми цветочками, небольшого размера.
«Идите в роддом»! «Не пойду, ещё рано, и кошку не с кем оставить». «Я, что, должна взять Вашу кошку»? «Я Вас об этом не прошу».
На праздник Похвалы Богородицы, в самый счастливый день моей жизни родился мой сын, о котором я так долго мечтала.
У кошки потом было ещё трое котят. Одного котёнка я оставила. И этот котёнок женского пола получил простое имя Киса. Про Кису – это уже совсем другая история.
Иллюстрация: Кошка. Миниатюрная скульптура из кости Ирины Соловьёвой.
https://vk.com/art.solovyeva