* * *
В одном странном и прекрасном доме, где летом гроздья акаций влезали в окна, а в ноябре всегда выключали воду, и ее приходилось носить в ведре от колонки в дальнем конце квартала, в доме, где на кухне было три окна на три стороны света, и поэтому в грозу там летали шаровые молнии, - в этом странном и прекрасном доме жили-поживали брат с маленькой сестренкой, а с ними еще муравьи на подоконнике, и мыши в подполе, и кот на соседском балконе, и голуби - эти были везде: на крыше сарая, и в кронах акаций, и в синем небе, где солнце и облака.
Конечно, были еще мама и папа, и бабушка с дедушкой, и молоденькая кудрявая тетя с большим чертежным тубусом, где она хранила чертежи, над которыми по ночам лила горькие слезы.
И весь этот дом шумел с утра до вечера, и скрипел по ночам, и протекал в углу спальни, так что на влажной стене все ясней проступала карта неизвестного острова.
Брат был постарше - пятилетний, сильный и храбрый, а трехлетняя сетричка была нежная плакса и великая выдумщица. Это она придумала украсить карту неизвестного острова на сырой стене цветами. Ребята вырезали самые красивые цветы из маминого летнего платья и тетиными кнопками прикололи на зеленоватую плесень стены. Комната преобразилась, и они радовались до самого вечера. Никто не заметил стены, расцветшей нейлоновыми ромашками и маками - в те времена нарядные платья шились из нейлона. Ворчун дед расстелил постели, подслеповатая бабушка положила в ноги бутылки с горячей водой - так грели детские постельки во времена ее детства, в далеком и тоже немного выдуманном городе на другом конце света. Тетя заглянула на минутку, ахнула, глядя на стену, схватила тубус с последним оплаканным чертежом и убежала. Мама и папа были еще на работе - в те давние времена родители всегда работали допоздна, домой приходили усталыми и рассеянными, и ругали детей только по выходным дням. Тот единственный раз стал исключением - ради незаслуженно красивой стены, невнимательности деда, равнодушия тети и конечно, и в первую очередь - ради маминого единственного нарядного платья, где же теперь достать другое такое...
* * *
В те прекрасные времена в молодой дом приходили необычные гости, приносили необычные идеи и с жаром их отстаивали за веселым столом, на самую серединку которого иногда капало с протекающего потолка. Однажды за этим самым столом обсуждали даже известую теорему о бесконечных обезьянах, которые якобы, если их не ограничить во времени, и дать им вдоволь бумаги, и машинку печатную Эрику - мечту аспиранта, - которая никогда не ломается, - эти обезьяны напечатают все что угодно, будь то третья глава диссертации, или курсовик, или даже все пьесы Шекспира.
Именно эта невинная теорема вызвала самую горячую дискуссию.
Бабушка обиделась за Шекспира, притащила три огромных тома, напечатанных на папиросной бумаге инопланетного качества, и, путая английские слова с русскими, пыталась сказать, что суть шедевра - в его неповторимости.
Вредная гостья, затеявшая диспут, сослалась на Свифта. Бабушка онемела от возмущения и выбыла из игры.
Папа, отложив гитару, припомнил Кибериаду Лема, и кудрявая тетя расплакалась, потому что папе давали почитать Кибериаду всего на один день, и он ей даже не сказал.
Строгий дед, противник схоластики, помянул к ночи имя Сталина, и был предан анафеме всеми сразу.
The Hitchhiker’s Guide to the Galaxy был уже написан, но никто о нем еще не слыхал - и не сумел пожать дружескую руку, протянутую Дугласом Адамсом.
* * *
В те далекие времена купить книгу было очень непросто. Купить хорошую книгу - невозможно. Зато мамы рассказывали детям на ночь истории из любимых книг своего детства, и это было, поверьте, даже лучше, чем читать самому, - когда рядом с тобой сидит твоя собственная, настоящая, сонная мама, тихо рассказывает и вдруг засыпает, уронив усталую светлую голову на твою подушку.
... Несметная рать обезьян в пространственно-временном континууме взбодрилась и громче заколотила по клавишам...
-- Ты ведь хочешь стать воспитанным человеком? - неосмотрительно продолжил папа...
-- Нет, папа, я хочу стать таким, как ты, - ответил Юлик.