321 стрелковая Чудово-Дновская Краснознаменная дивизия
(май 1944 г.)
I
321-я стрелковая дивизия была сформирована из двух, воюющих бок обок бригад: 14-й Отдельной стрелковой Чудовской Краснознаменной бригады и 137-й Отдельной стрелковой Дновской бригады. Их боевые заслуги были сведены вместе и присвоены 321-й Стрелковой дивизии.
С ноября сорок третьего нас планировали вывести на формирование, но обстановка не позволяла, поэтому бригады были в сокращенном составе. Так, укомплектованные только офицерским и сержантским составом, бригады вели бои за Чудово, Старую Руссу, Дно, Порохов. После освобождения города Дно в феврале сорок четвертого обе бригады были выведены из боя. В конце февраля нас отвели от переднего края на 26 километров, в район села Перещепино Калининской области.
По берегу какого-то небольшого озера мы отрыли окопы, соорудили себе землянки и занимались боевой подготовкой. Я проводил занятия с офицерами пулеметного батальона по строевой, физической подготовке и по военной топографии.
В мае 1944 года было принято решение сформировать 321-ю Стрелковую дивизию. При формировании дивизии, офицерский состав из 14-й бригады назначался в 72-й Стрелковый полк, 74-й Стрелковый полк был укомплектован офицерами 137-й бригады, а 79-й полк был сформирован из разных частей и из резерва 1-й Ударной Армии. Я же был назначен командиром роты ПТР – в 72-ой Стрелковый полк.
Сразу же после формирования частей и подразделений началась боевая учеба по сколачиванию подразделений дивизии. Дивизия находилась во втором эшелоне 1-й Ударной Армии – командующий – генерал-полковник Чибисов, начальник штаба – генерал-лейтенант Минюк – мой земляк и даже можно сказать мой родственник, которого я видел несколько раз и то в далеком детстве.
Продолжалось изгнание немецко-фашистских войск с нашей территории Наступление шло широким фронтом: 12-18 февраля была снята блокада Ленинграда, 20 марта – освобождена Винница, 10 апреля – Одесса, 12 апреля освобожден город Николаев.
Позже пришла долгожданная радостная весть: 6-12 июня Англо-американские войска высадились на северный берег Франции в Нормандии. Наконец-то открылся второй фронт. В это время нашу дивизию подтянули ближе к фронту, в район, примыкающий к Пушкинским Горам. Командующий 1-й УА генерал-полковник Чибисов сразу же собрал совещание офицерского состава – от командира роты и выше. После совещания было организованно показательное учение: "Батальон в наступательном бою с боевой стрельбой, с применением артиллерии".
Личный состав, в это время, строил в тылу укрепленный оборонительный рубеж. Каждому солдату ставилась задача – за день отрыть десять метров траншеи полного профиля. Так мы формировали у немцев мнение о том, что готовимся к длительной обороне.
II
У самых Пушкинских Гор
Наша дивизия в составе 1-й Ударной Армии оказалась на Втором Прибалтийском фронте. В июне 1944 года, получили приказ: – занять оборону восточнее Пушкинских Гор.
Да, через две сотни лет после смерти Пушкина, нам пришлось очищать от немецкой погани его родные места, окропляя своей кровью эту священную землю.
Я и предположить не мог, что судьбой воина окажусь на далекой псковщине. Мне и не снилось, что увижу своими глазами те места, о которых читал за школьной скамьей, вдохновенно изучая, сотворенные на этой земле, произведения Великого Пушкина.
Наш 72-й полк занял оборону прямо против села Михайловское. Правый фланг упирался в озеро, воспетое Пушкиным, а левый занимал включительно Троекуровское поместье, знакомое по повести Дубровский.
Самого поместья уже не было, но остался фундамент от знаменитой псарни, в углу которого я и расположил огневую позицию расчета противотанкового ружья.
Применение танков со стороны противника не предполагалось, все же командир полка решил усилить первый стрелковый батальон взводом противотанковых ружей. Первым батальоном тогда командовал майор Качалов, а взводом ПТР – лейтенант Васюков – по возрасту уже далеко не молодой белорус.
Второй взвод роты остался на прикрытии штаба полка. Им командовал, тоже в годах, лейтенант Бобров, который отличался отличной памятью, знал наизусть всего Василия Теркина, а так же роман "Евгений Онегин" и многие другие произведения Александра Сергеевича. С лейтенантом Бобровым у меня часто бывали конфликты. Вместо занятий по боевой подготовке он целыми часами просвещал солдат стихами. Стихи – это хорошо, но все хорошо в меру и в свое время. Трудно было объяснить, этому сугубо штатскому человеку, что на войне сначала надо учить воинов бить врага, а уж потом заниматься культпросветом.
Однажды я решил пойти на передний край и проверить, насколько тактически правильно были расположены огневые позиции расчетов. Проверил оборудование окопов, подбрустверных укрытий для отдыха личного состава. Конечно, поинтересовался и питанием солдат. Рельеф местности позволял солдатским кухням подъезжать к переднему краю даже днем.
Вот предо мною оказалась "роща молодая незнакомая" и "озеро и иными берегами и волнами иными" оно все также "синея, стелется широко", но через его неведомые воды не плывет рыбак и не тянет "за собой невод свой убогий". По берегам отлогим давно исчезли деревни, и мельница скрипящая исчезла.
Все исчезло, а везде перед моим взором тянется немецкая траншея, прикрытая проволочными и минными заграждениями. Ушло в небытие и Троекуровское поместье, остались только фундаментные кирпичи, да пни тополиной аллеи. Вдали, через сизую дымку, по ту линию фронта, вырисовывалось село Михайловское. Все это и радовало и печалило солдатскую душу.
Там же в траншее под впечатлением увиденной картины, подложив солдатскую каску, я написал клятву: "Россия! Родина моя, как я чертовски тебя люблю! За тебя, моя Россия, я не пожалею не только крови, но и своей жизни ради грядущих поколений". Затем аккуратно свернул этот листок с клятвой, вложил в партийный билет и сунул в карман гимнастерки, ближе к сердцу.
III
Ранним утром, когда рассеялся туман, в двадцатикратный бинокль я стал рассматривать немецкие траншеи. За пригорком, в седловине, я заметил немецкого офицера. Он вышел из блиндажа в нательной рубахе. Немец довольно, взявшись руками за подтяжки и оттягивая их, потягивался. За ним с полотенцем и с котелком вышел денщик. Но какое возмущение охватило меня, когда из-за их спины, словно пташка, выпорхнула дивчина в белом платьице. Она на несколько секунд остановилась, помахала ручкой и скрылась в высокой траве.
"Во! Нашенская гадина, нашлась?! Наверняка из Михайловского. Такого прощать нельзя..." – подумал я, и снайпера рядом нет. Расстояние великовато, трудно поразить. Видимо, на холме, поросшем кустарником, находится командно-наблюдательный пункт командира немецкой роты. С нашей стороны он не виден – скрыт высотой, а возможно тщательно замаскирован. "Надо накрыть его минометным огнем". Тут же обратившись к наблюдателю, я спросил:
– А раньше, вы этого офицера видели?
– Да! Он почти каждое утро появляется с восходом солнца.
– А почему до сих пор его не уничтожили? Почему терпите это б..дство?
– Далековато, расстояние большое...
– А с миномета?..
– Они же нам не подчинены…
– Где наблюдательный пункт минометной роты?
– Здесь! Рядом, – он указал на солдат, стоящих в окопе, в тридцати метрах.
Я подошел к минометчикам и спросил:
– Где ваш командир роты?
– Капитан Малиновский? На огневую позицию пошел позавтракать. Да, вон он, уже возвращается.
Поприветствовав друг друга, я поинтересовался:
– Привет Иосиф Васильевич, почему твои минометчики не стреляют? Вы что, не видите?...
– Во-первых, как бы, не вижу важной цели. Во-вторых, по правде говоря, мин маловато. Держу для особых случаев – наступление противника, прорыв немецкой разведки…
– Вот тебе и особый случай – нужно уничтожить командно-наблюдательный пункт роты вместе с ротным. Разве – это не важная цель?
– Конечно важная! Он мне и самому со своей б…дью глаза намозолил!
– Если на это мины найдутся, пойдем – обсудим. – предложил я.
Мы вошли в траншею, откуда наилучшим образом был виден командно-наблюдательный пункт немецкой роты. Солнце уже оторвалось от земли. Туман сполз в лощину, разделявшую нас с немцами, и плавно стекал к озеру. Я указал цель и попросил:
– Вы сегодня, чтобы не спугнуть, несколькими минами пристреляйтесь, а завтра накройте беглым огнем.
Он нанес цель на карту, и мы расстались. Ради этого я остался еще на сутки.
Ночь прошла шумно. С немецкой стороны, озаряя окружающую местность, в небо одна за другой взвивались осветительные ракеты. Потом немцы повесили несколько ракет на парашютах – стало светло, как днем.
– Что всполошило немцев? Спросил я.
– Это наш разведчик Король каждую ночь таскает их как зайцев.
– А кто такой Король?
– Разведчик из соседней дивизии – старший сержант. Говорят, что он этих "языков" больше пятидесяти натаскал.
– Он уже не старший сержант, а лейтенант старший – командир разведроты. Его целый месяц не было. После того, как была разгромлена Корсунь–Шевченковская немецкая группировка, было освобождено и его село. Ему давали отпуск домой – пояснил другой наблюдатель и добавил: – Про его подвиги много писали наши газеты. Видать, снова заработал, опять «языка» притащит…
Коротка ночь, в этих местах в летние месяцы. Начинался рассвет. В утренней мгле, над лощиной еще стелилась сизая дымка. В воздухе повисла мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая криком птицы. Звук, усиливаясь в утреннем тумане, звонко разносился по всей лощине. Казалось, что птица, встревоженная в километре от нас, кричит совсем рядом прямо тебе на ухо.
Казалось, ничего не должно нарушить эту тишину и потревожить прекрасную утреннюю идиллию. Да, иногда стоит пожертвовать сном, чтобы встретить рассвет и оценить эту блаженную красоту русской природы.
Мысль унесла меня далеко - в родную кубанскую станицу. Вспомнилось, как будит голос мамы. Ой, как не хочется вставать? Как не хочется выбираться по утренней прохладе из теплой хаты? Но как хорошо и приятно… И нет никакой войны…
Рассвет. Без единого звука, все задействованные мною офицеры и бойцы деловито заняли свои позиции. На командный пункт немецкой роты, кроме минометчиков были нацелены: снайпер, пулеметный расчет, два противотанковых ружья. Приказ всем – открыть огонь по первому взрыву мины. Минометные расчеты ждут моей отмашки.
Первые лучи восходящего солнца озарили голубой небосвод. Сизая дымка начала рассеиваться и, как было заведено веками, потекла к озеру. Далее, с немецкой пунктуальностью показался офицер, за ним вышел денщик, неся котелок с парящей водой. Следом выпорхнула девица. Выскочив из траншеи, она игриво развернулась, что-то говоря на прощание и кокетливо помахивая ручкой. Офицер, лениво потягиваясь и играя подтяжками, шутил ей в ответ.
– О чем говорят? Вернул меня в свою траншею, прошептавший прямо в ухо, полностью поглощенный ситуацией пожилой бронебойщик. Наверно, наивно полагая, что молодой офицер, да еще с двадцатикратным биноклем, не только видит, но и хорошо слышит за километр.
– Алес, алес? Ну… Все «Зер Гут» у них, говорит…– пошутил я, не желая разочаровывать старика, поясняя увиденное.
– Ну и ладненько…– ответил солдат, с видом бывалого охотника деловито досылая патрон в патронник.
Немец еще раз довольно хлопнул подтяжками. Команда!.. И, словно по его сигналу, "тявкнули" минометы. Мины взметнулись ввысь и через, показавшиеся мне вечностью, полминуты накрыли позицию. Все было окутано пылью и дымом. Все средства открыли сосредоточенный огонь.
Клубы дыма рассеялись, снова наступила тишина, а потом снова защебетали утренние птицы. Лучи солнца осветили противоположный склон лощины, и уже без бинокля были видны два белых пятна – белых рубашек офицера и его денщика. Их труппы пролежали до ночи – никто не решался их убрать. Казалось, сама мать-природа отторгла что-то неестественное вторгшееся на эту прекрасную землю.
IV
Обстановка на нашем участке фронта оставалась спокойной. Меня вызвал командир полка гвардии подполковник Игнатьев:
– Что ты там натворил, а то про тебя уже анекдоты сочиняют?
– А… Вы про это? Накрыли КП роты противника, как и не бывало! – бодро отрапортовал я и ударил кулаком себе в ладонь.
Комполка подозрительно взглянул на меня:
– Я смотрю, с этим затишьем уже у многих нервы не выдерживают?
– Вы же знаете. Я ни …
– Плохо, тоже плохо! Во всем нужна золотая середина. Одни не употребляют, а другие краев не видят,– перебил меня Алексей Иванович. – Вот что, пока обстановка позволяет – поезжай ка ты в армейский профилакторий. Я настаиваю!
Сначала я отказывался, но потом дал согласие.
Приехал в профилакторий. Место было выбрано крайне неудачно. Лагерь располагался на сыпучем песке, среди молодого сосняка. Невдалеке находилось озеро, с илистыми берегами, поросшее кувшинками. Отдыхающие сидели в палатках, под лучами солнца, пронизывающими тонкое полотно. Чтобы не задохнуться, полы палаток были подняты.
Где-то рядом располагалась походная лавка военторга, почти рядом стояла душевая с холодной водой. Столовая находилась в большой палатке. Пищу готовили в солдатских походных кухнях. Вот и все прелести отдыха.
Офицеры "убивали" время за картами, шахматами и сном под палящим солнцем. Правда, здесь не было слышно ни свиста пуль, ни разрыва снарядов. Было время подстричься, побриться, подшить свежий подворотничок, начистить сапоги.
Шел второй день моего отдыха. Солнце уже катилось к закату. В лагере поднялся шум:
– В чем дело? – спросил я.
– Начальник штаба армии приехал. Да, да, приехал генерал-лейтенант Минюк.
– Где он?
– Вон там на дороге, стоит у "Виллиса", беседует с офицерами.
Бегом натянув сапоги и подтянул ремень, я поспешил к этой группе. Офицеры окружили его плотным кольцом так, что подойти близко возможности не было.
– Спешите в свои части, а то не застанете их на месте: намечается широкомасштабное наступление. Пока! До свидания! – вот и все, что я успел услышать от своего родственника и земляка-одностаничника Минюка Леонида Федоровича.
Конечно, очень хотелось подойти и поздороваться, но я подозревал о последствиях, а мне абсолютно не хотелось менять место службы и расставаться со своим полком. Подходить я не стал, и больше, вплоть до пятьдесят четвертого года, я его не видел.
"До свидания, товарищ генерал". "Виллис" укатил. Офицеры направились в административную палатку за документами и тут же, забросив свои вещмешки за лямки на плечо, стали расходиться.
Подошла машина – грузовой "Форд", и шофер огласил:
– Кому на Пушкинские горы? Садитесь!
Солнце уже скрылось за горизонт. Жара спала. Машина ехала быстро, ночная прохлада щекотала спину, и мы теснее прижались друг к другу. На востоке начинало сереть. Машина остановилась на перекрестке фронтовой дороги, последовала команда: "Разгружайтесь!"
V
Наступление
В этот утренний час, 11 июля с восходом солнца, на переднем крае послышалась артиллерийская канонада. Ответных артиллерийских залпов со стороны немцев слышно не было.
В свой полк я прибыл, когда уже второй эшелон вместе со штабом полка преодолевал проволочные и минно-взрывные заграждения противника.
В начале, я присоединился к своей колонне, затем нагнал штаб полка и нашел самого командира полка. Он шел впереди колонны с группой управления полка, весь в заботах, отдавая распоряжения подразделениям, которые, уже скрывшись за холмами, вели успешное преследование отходящего противника. Настроение у подполковника Игнатьева было приподнятое, можно сказать – радостное. Началом наступательных действий он был доволен. Я доложил о своем прибытии. Он заботливо спросил:
– Что, отдохнуть не удалось? Ну, ничего... Кончится война, и тогда отдохнешь по-настоящему, а сейчас нагоняй свою роту и возглавляй ее.
Еще не успел отойти от управления полка, как прогремел выстрел. Я оглянулся и увидел: Лида, молодая жена командира полка, схватилась за грудь с душераздирающим криком от жгучей боли. Она, расстегнув гимнастерку, обнажила левую грудь, с огромным темно-синим пятном, в середине которого образовался черный полумесяц выгоревшего тела, но крови не было. Могло бы быть и хуже. Что же случилось? Это было небрежное обращение с оружием. Наблюдатель-сигнальщик нажал на спусковой крючок ракетницы, которая была заряжена. Все случилось мгновенно – выстрел, яркое пламя огня и крик. Началось разбирательство и оказание первой помощи.
«Сочувствующих там и так хватает - без меня разберутся...» – подумал я и пошел нагонять свою роту. Этот случай многим испортил настроение, приподнятое с началом наступления.
Рота шла в колонне, несколько впереди головы штаба полка. За ней следовала дивизионная рота подготовки сержантов. Мое неожиданное появление вызвало радостное оживление у подчиненных. На ходу я собрал офицеров роты и предупредил их:
– Мы будем проходить по знаменитым пушкинским местам. Немцы, зная это, могут их заминировать. Поэтому приказываю: из строя никому не выходить, идти строго по колее, где прошла повозка.
Выйдя за ближайший перекат, мы увидели объятое пламенем Михайловское село. Длинный шлейф дыма протянулся далеко на северо-восток.
– Вот, гады – спалили нашу историческую реликвию, – с возмущением выразился, идущий рядом солдат.
Наш путь пролегал между Тригорским монастырем и могилой Александра Сергеевича Пушкина. Все сняли головные уборы и поворотом обнаженной головы почтили память Великого поэта. Не успели мы отойти и ста метров, как сзади раздались несколько взрывов. Я оглянулся и увидел, как в воздух полетели куски тел. Описывая в высоте своеобразные дуги летели сапоги, видимо вместе с ногами.
– Что случилось? – все остановились.
А случилось то, о чем я предупреждал личный состав своей роты… Ротой подготовки сержантского состава, командовал учитель русского языка и литературы. Зная об этих местах, он приказал личному составу нарвать по букету полевых цветов, чтобы, проходя мимо, возложить их к памятнику. Не доходя метров тридцать-сорок, курсанты роты врассыпную, вместе с командиром роты ринулись к памятнику, который оказался заминированным длинными не извлекаемыми минами нажимного действия. Взрывной волной и осколками было поражено более сорока воинов. Погиб и сам командир роты.
Трагедия омрачила наши сердца при встрече с возвышенной и затаенной памятью об этом историческом месте.
VI
Пушкинские горы позади остались. Вездесущий пожилой бронебойщик, все же успел навести справки и поведал нам:
– Шлюха, навещавшая блиндаж немецкого офицера, осталась жива. При минометном обстреле ей осколком раздробило берцовую кость – стала калекой.
Все новые и новые сплетни нагоняли нас и ползли по колоннам, преследовавшим противника. Прокатился слух: немцы, зная, что русские дорожат всем, что связано с А.С. Пушкиным, организовали в Михайловском зону отдыха для солдат и офицеров. Будучи убежденными, что там их никто не тронет, довольно долго этим пользовались. Разведка донесла, что в Михайловском скопилось до двух-двух с половиной тысяч немцев. Они там отдыхали, веселились, стирали белье и давили своих вшей – этого "добра" у них всегда было в достатке. Незадолго до общего наступления на этом участке фронта, сосредоточив несколько дивизионов "катюш", немцев накрыли сосредоточенным огнем. Там были груды человеческого мяса. Немцы долго убирали трупы и вывозили раненых. Это повлекло разрушение села, но способствовало успешному продвижению наших войск.
Подтверждение этому я не встречал ни в советской, ни позже в "демократической" прессе. Поскольку, я пишу не исторический роман, а собственные воспоминания, то упоминаю эту информацию, чтобы более точно передать царившую в дивизии атмосферу.
VII
Река Великая
15-16 июля 1944 г.
Мы продолжая продвижение на запад, и освобождая деревню за деревней. Бои возникали в разных местах, но сильное сопротивление немцы оказали нам на реке Великой. За овладение оборонительным рубежом на Великой, дивизия вела бои в течение двух суток. Однако, нашему 72-му Стрелковому полку, относительно повезло. Немцы были сбиты с позиций передовыми подразделениями, остальные преодолевали реку беспрепятственно. Река оказалась уж не столь велика – мы ее преодолевали, не снимая сапог. На Великой мы расстались с начальником штаба полка майором Зусиком Николаем Леонтьевичем. Он любил верховую езду. На крутом берегу у реки лошадь под ним споткнулась и упала, сломав ему ногу. Он стал инвалидом. После войны он всю жизнь прожил в Ростове-на-Дону, пописывая стихи, в основном о войне.
На границе с Латвийской ССР
город Балви
Перед границей, и на самой границе противник оказал упорное сопротивление, особенно за первый город Латвийской республики – Балви. Немцы всеми силами и средствами старались удержать этот город.
Границу Латвии подразделения нашей дивизии пересекли 20-го июля. В бою за один населенный пункт, прикрывавший город Балви, мне пришлось принимать участие. А получилось это так:
Достигнув этого села, наступательный порыв наших передовых подразделений спал. Командир полка, увидев меня, приказал:
– Ну-ка, капитан, проберитесь в село и разберитесь, почему наступление прекратилось?
Добравшись до села, у сарая я увидел расчет противотанковых ружей. Меня потянуло к своим бойцам:
– В чем дело? Почему не наступаете?
– Та вот, пехота залегла под сильным ружейно-пулеметным огнем противника.
– А противник где?
– Та где-то здесь, за сараем.
Дослав патрон в патронник и засунув за пояс пистолет "ТТ", я решил обойти сарай слева и определить, где находится противник. Вышел из-за угла и лицом к лицу вплотную встретился с двумя немцами. Машинально выхватил пистолет,... предохранитель,... спуск… выстрелил первым в голову – первый рухнул лицом вниз. Другой немец, идущий за ним, увидев гибель друга, пытался убежать, но вторым выстрелом в спину я уложил и его. Из-за сарая выбежали бойцы. Одни рассредоточились, заняв положение для стрельбы "с колена", другие осматривали убитых мною немцев. Так, впервые с 1941-го года, мне пришлось применить пистолет.
Где-то справа, обойдя противника с фланга, наши подразделения с криком "Ура" пошли в атаку. Немцам пришлось беспорядочно отступать – их настигали очереди наступающих воинов. Так что – многим из них далеко не удалось убежать. Обстановка прояснилась. На плечах отступающих наши воины ворвались в город Балви. Штаб нашего полка колонной проследовал через Балви в направлении города Тарту.
О той истории можно было бы и не упоминать, но меня заинтересовало обмундирование и вооружение убитых мною немцев. Эти двое были прекрасно экипированы, а вооружены они были штурмовыми винтовками. Мне удалось разобрать одну из них и изучить. В данном образце, в отличии от принятой на вооружение, использовался интересный способ запирания канала ствола – методом поворота затвора в затворной раме. Впоследствии, именно этот принцип и был положен в основу автомата Калашникова.
Уже в начале семидесятых годов, я встречался с оружейным конструктором. Михаил Тимофеевич выступал с докладом и вручал привезенное с собой стрелковое оружие отличникам боевой подготовки, так что обстановка не способствовала обсуждению нюансов разработки всемирно известного автомата.
VIII
Далее завязались кровопролитные бои. Немцы оказывали ожесточенное сопротивление, часто переходя в контратаки. Только за август нашему полку пришлось отразить несколько контратак.
5-го августа разразился сильный бой. В этот день наш полк продвинулся всего на 1,5-2 километра. Был ранен в голову и лишился левого глаза командир второго батальона. В штаб пришло печальное известие, что зам. командира полка по политической части, подполковник Тимошенко – убит.
Бой стих! Больше не свистели пули, не рвались и снаряды. И снова последовала команда: – "Вперед!" А нам на встречу, с поля боя шло много раненых. Раненых несли на носилках и тащили на плащ-палатках.
Однажды, во время очередного немецкого артобстрела наших позиций я решил воспользоваться вынужденной паузой в наступлении. Сидя в окопе, я вынул из командирской сумки бритву, помазок, мыло, отцепил флягу с водой и стал побриться.
Вокруг рвутся снаряды. Срезая и обсыпая нас ветками и листьями деревьев, разлетаются осколки. В это время я увидел прибывшего на наш командно-наблюдательный пункт полка новичка. Не молодой и уже лысоватый старший лейтенант, метался, не зная где ему спрятаться. Я крикнул:
– Старший лейтенант, ко мне! В окоп! – благо, рядом со мной рядом в окопе оказалось свободное место - ординарцу «насточертел» этот обстрел и он пошел обедать.
- Здесь я со старшим лейтенантом и познакомился – Ковалев Юрий Алексеевич, новый пропагандист полка. На фронт попал впервые. После каждого шуршания снаряда он втягивал голову в плечи и старался плотнее прижаться к земле. Я посмотрел на него и, улыбаясь, сказал:
– Э! Дорогой Юрий Алексеевич, снаряды и пули, которые вы слышите – это уже не ваши, они уже пролетели. Скорость полета пули, снаряда – выше скорости звука, а поэтому и кланяться им не следует.
Беседуя с ним, я закончил бриться, умылся и стал подшивать свежий подворотничок, а он удивленно, широко раскрыв глаза, смотрел на меня:
– Товарищ капитан, ведь стреляют, а вы бреетесь, подшиваете подворотничок?
– Умирать надо хорошо выбритым и с чистым подворотничком – это, во-первых, а во-вторых, мы в окопе? В окопе! Значит, земля защищает нас и от пуль и от осколков разорвавшихся снарядов. А вот от прямого попадания ты уже никуда не денешься. Воин должен быть чистым, бритым, подтянутым, чтобы противник видел в тебе силу. "Зачуханного" – кто будет бояться? "Смелого пуля боится, смелого штык не берет!" А еще лучше будет если вы научитесь в такой ситуации, как говорится, спать «прозапас» – "азы" поведения солдата на фронте я ему поведал в первый же день пребывания в бою.
В наш окоп, с котелком в руках, заскочил мой ординарец.
– А вот и обед! Бог дал день, а повар пищу. Давай его сюда! Алеша, у нас гость и мы будем его угощать. А ты как?
– Я на кухне пообедал - это все вам.
– Так, нам же лучше. Бог велит делить пополам. – сказал я, протягивая гостю котелок. А Алексей, вынув из сапога и предусмотрительно вытерев о грудь, предложил ему свою ложку.
– А я и не против… Уже вторые сутки ничего во рту не держал, – признался нам Юрий Алексеевич, и мы все втроём рассмеялись. Ведь всегда приятней, что то отдать, чем взять, особенно если близкий человек нуждается в этом больше тебя.
Юрий Алексеевич оказался прекрасным человеком и преданным другом, с которым мы поддерживали дружбу не только во время войны, но и в мирные годы.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2018/10/01/738